Арест Арсена Люпэна - Морис Леблан

— А раны у вас нет?

— Действительно, — ответил он, — не хватает только раны. Резким движением он подтянул рукав и обнажил руку. Но тут меня осенило. Мои глаза встретились с глазами мисс Нелли: он показал левую руку. И я, честное слово, чуть не сделал по этому поводу замечание, когда новое происшествие отвлекло наше внимание. Леди Джерленд, приятельница мисс Нелли, бегом приближалась к нам. Она была потрясена. Все столпились вокруг нее, и только после долгих усилий она сумела проговорить:

— Мои драгоценности, жемчуга!.. Все, все забрали… Украли у нее не все, как мы узнали впоследствии; дело обстояло еще интереснее — взяли с выбором. Из бриллиантовой звезды, из подвески с крупными рубинами, из ожерелий и сломанных браслетов изъяли не самые большие, но наиболее изысканные, ценные камни; взяли те, которые, можно сказать, обладали наибольшей стоимостью, занимая наименьшее место. Изуродованные оправы валялись там же, на столе. Я видел их, все мы видели их, лишенных лучшего, что в них содержалось, словно цветы, у которых оторвали прекраснейшие, самые яркие и многоцветные лепестки. Чтобы справиться с такой работой в течение того часа, когда леди Джерленд пила чай, следовало среди бела дня, в многолюдном коридоре взломать дверь каюты, отыскать небольшую сумку, намеренно спрятанную на дне коробки из-под шляпки, открыть ее и выбрать то, что подошло вору. Все дружно вскрикнули. Мнение пассажиров, когда узнали о краже, было единым: это сделал Арсен Люпэн. И действительно, это была его манера, сложная, таинственная, непонятная, и все-таки-логичная, ибо, если было затруднительно сбыть громоздкий груз всех драгоценностей, насколько легче сделать это с малыми, не связанными друг с другом, с малыми, — жемчужинами, изумрудами, сапфирами! Во время обеда два места рядом с Розэном, слева и справа, остались пустыми. А вечером стало известно, что его вызывал к себе капитан. Его арест, в котором все были уверены, вызвал истинное облегчение. Все наконец вздохнули. Вечером состоялись игры. Танцы. Мисс Нелли, в особенности, была охвачена заразительным весельем, которое убедило меня, что, если вначале заигрывания Розэна могли прийтись ей по душе, теперь она о нем даже не вспоминала. Ее очарование покорило меня окончательно. К полуночи, при ясном лунном свете, я признался ей в моей преданности с волнением, которое не вызвало у нее неудовольствия. А на следующий день, к всеобщему изумлению, стало известно, что, за недостаточностью улик, Розэн остался на свободе. Сын уважаемого негоцианта из Бордо, он предъявил документы, оказавшиеся в полном порядке. К тому же его руки не носили ни малейшего следа ранения.

— Документы! Свидетельства о рождении! — воскликнули не — доброжелатели Розэна. — Арсен Люпэн представит их вам в любом количестве! Что касается раны, ее у него не было вовсе… Либо он уничтожил след! Им возражали, что в тот час, когда произошла кража, Розэн — и это было доказано — прогуливался на палубе. На что следовал ответ:

— Разве человек со способностями Люпэна должен непременно быть на месте кражи, которую совершает? Наконец, независимо от прочих соображений, был пункт, по которому сходились даже мнения крайних скептиков. Кто еще, кроме Розэна, путешествовал один, был светловолос и носил фамилию, начинавшуюся на Р…? На кого могла указывать телеграмма, кроме как на Розэна? И когда Розэн, за несколько минут до завтрака, с чрезмерной смелостью направился к нашей группе, мисс Нелли и леди Джерленд встали и удалились. Воцарился настоящий страх. Час спустя рукописный циркуляр стал передаваться из рук в руки среди пароходных служащих, матросов, пассажиров всех классов: господин Луи Розэн обещал сумму в десять тысяч франков тому, кто разоблачит Арсена Люпэна, либо обнаружит того, кто завладел украденными камнями. «И если никто не придет ко мне на помощь в борьбе против этого бандита, я справлюсь с ним сам», — объявил капитану Розэн. Розэн против Арсена Люпэна или, в согласии с шуткой, которая тут же родилась, Арсен Люпэн против Арсена Люпэна! Борьба обещала стать интересной. Продолжалась она всего два дня. Розэна видели снующим туда и сюда, смешивающимся с персоналом, расспрашивающим, выискивающим. По ночам видели, как < повсюду бродит его тень. Со своей стороны, капитан проявил самую деятельную энергию. Все закоулки «Прованса» были обследованы, сверху донизу. Обыски провели во всех каютах без исключения, под тем справедливым предлогом, что искомые предметы могли быть спрятаны в любом месте, кроме каюты самого виновного.

— Рано или поздно что-нибудь все-таки найдут, не так ли? — спросила меня мисс Нелли. — Каким бы он ни был волшебником, он не может сделать невидимыми алмазы и жемчужины.

— Ну да, — отвечал я, — иначе придется исследовать подкладку наших шляп, наших курток, да и все, что мы носим на себе. И, показывая ей свой «кодак», 9Х12, которым я неустанно снимал ее в самых разных позах, добавил:

— Не думаете ли Вы, что даже в таком аппарате, не больше этого, нашлось бы место всем драгоценным камням леди Джерленд? Ты притворяешься, будто снимаешь им, и все тебе верят.

— Но я все-таки слышала, что нет на свете вора, который бы за собою не наследил.

— Есть такой: это Арсен Люпэн.

— Почему?

— Почему? Потому, что он думает не только о краже, которую совершает, но также о всех тех обстоятельствах, которые могли бы его выдать.

— Вначале Вы больше верили в его поимку.

— Но после увидел его работу.

— И посему, Ваше мнение?

— По-моему, время тратят понапрасну. И действительно, розыск не давал никаких результатов. Хуже того, вопреки всем усилиям, вскоре были похищены часы капитана. Прийдя в ярость, хозяин судна удвоил рвение и усилил наблюдение за Розэном, с которым у него состоялось несколько встреч. Но на следующий же день — очаровательная ирония! — часы были найдены среди накладных воротничков его помощника. Все это отдавало чудесами и ясно свидетельствовало об остроумных повадках Арсена Люпэна, бесспорно — взломщика, но также дилетанта. Он работал, конечно, по призванию и склонности, но также для собственного развлечения. И казался человеком, который забавляется спектаклем, устроенным им самим, и который, прячась за кулисами, хохочет во все горло над смешными ситуациями и ходами, которые сам и придумал. В своем жанре он, конечно, был артистом; и, наблюдая за Розэном, упорным и мрачным, думая о двойной роли, которую, несомненно, играла эта любопытнейшая личность, я не мог говорить о нем без восхищения. Но в предпоследнюю ночь вахтенный офицер услышал вдруг стоны, доносившиеся из самого темного угла на палубе. Он приблизился. Там лежал человек, голова которого была обернута толстым серым шарфом, а кисти рук стянуты тонким шнуром. Его освободили от пут. Подняли, оказали ему помощь. Этот человек был Розэн. Это был, действительно, господин Розэн, подвергшийся нападению во время одной из своих экспедиций, сбитый с ног и ограбленный. На визитной карточке, приколотой к его платью, можно было прочитать: «Арсен Люпэн с благодарностью принимает десять тысяч франков мсье Розэна». Отнятый же у того бумажник на самом деле содержал двадцать купюр по тысяче. Несчастного, конечно, обвинили в том, что он симулировал нападение против самого себя. Но, не говоря о том, что он никак не смог бы себя таким образом связать, установили, что почерк на карточке был совершенно иным, чем почерк Розэна, и полностью был схож — ошибка тут исключалась — с почерком Люпэна, каким его воспроизводила старая газета, найденная на пароходе. Таким образом, Розэн перестал быть Арсеном Люпэном. Розэн был отныне Розэном, сыном негоцианта из Бордо! Присутствие на судне Арсена Люпэна этой грозной акцией подтверждалось еще раз. Воцарился ужас. Никто не решался оставаться в одиночестве в каюте, тем более — забираться в слишком уединенные места. Пассажиры осторожно собирались в группы людей, хорошо знакомых друг с другом, хотя инстинктивное недоверие установилось и между самыми близкими. Ибо угроза исходила не от определенного, а значит — менее опасного лица. Арсен Люпэн теперь был… всеми. Возбужденное воображение приписывало ему волшебную, неограниченную власть. Его считали способным прибегать к любым маскировкам, надевать самые неожиданные личины, становиться по очереди респектабельным майором Раусоном или аристократичным маркизом де Раверданом, либо, поскольку на указующем инициале уже не останавливались, тем или иным всем известным лицом с женой, детьми и слугами. Последующие депеши по беспроволочному телеграфу не доставили ничего нового. По крайней мере, капитан ничего нам не сообщил. А его молчание не могло нас успокоить. Последний день показался нам нескончаемым. Все жили в тревожном ожидании несчастья. На сей раз мол произойдет не простая кража, не обычное нападение; будет совершено серьезное преступление, может быть — убийство. Никто не допускал даже мысли, что Арсен Люпэн ограничится двумя незначительными правонарушениями. Полный хозяин судна, на котором власти оказались бессильными, все было ему дозволено, он мог распоряжаться и жизнями, и имуществом. Сладостные часы для меня, сказать по правде, так как они принесли мне доверие мисс Нелли. Под впечатлением стольких событий, беспокойная по характеру, она невольно искала у меня покровительства, безопасности, которую я был счастлив ей обеспечить. Я благословлял, в сущности, Арсена Люпэна. Разве не он способствовал нашему сближению? Разве не благодаря ему я мог позволить себе самые сладостные мечты? Любовные грезы, все менее химерические, почему бы в этом не признаться? Род Андрези — благородного пуатвэнского корня, но герб наш несколько потускнел, и было вполне достойно дворянина вернуть своему имени утраченный блеск. И мои грезы, я это чувствовал, не оскорбляли Нелли. Ее сияющие глаза давали мне на них дозволение. И слышавшаяся в ее голосе нежность разрешала мне надеяться. До последних минут, когда черта американских берегов покачивалась уже перед нашими взорами, облокотившись о фальшборт, мы оставались рядом. Обыски прекратились. Все ждали. С первых классов до нижних палуб, где кишели эмигранты, все ждали завершающего мгновения, когда разрешится наконец непроницаемая загадка. Кто был Арсен Люпэн? Под чьим именем, под какой маской скрывался знаменитый Арсен Люпэн? И это мгновение настало. Проживи я сто лет — ни одна мельчайшая ее подробность не потускнеет в моей памяти.