Годы — не птица - Николай Алексеевич Фомичев

головой и, стараясь казаться бодрым, умылся и сел за стол, где уже дымилась каша, сваренная и поданная Прокофием. Молча позавтракали и отправились на мост.

Шли гуськом, попыхивая куревом, оставляя при дыхании пар и клубы дыма. Глубоко втоптанная в снег тропинка полого поднималась на бугор, справа от которого бледным расплывчатым пятном просвечивало солнце.

Река, вся белая от снега, оказалась сразу за бугром. Над ближним, обрывистым, берегом высилась стрела копра, похожая издали на пожарную лестницу, а от нее через всю реку прошагнули ряды обындевелых мохнатых свай. На втором берегу одиноко стоял трактор, припорошенный снегом.

По вырубленным в сугробе ступеням спустились на лед, подошли к копру. Вблизи копер с восемнадцатиметровой стрелой показался Владимиру гораздо внушительней, чем он представлял его раньше, и сознание того, что ему, быть может, скоро предстоит разбирать эту махину, на мгновение испугало его, но, вспомнив о скором возвращении Салманова, он успокоился и осмотрелся.

Прокофий, звякнув крышкой железного ящика и достав шприц, принялся смазывать лебедку, а Иван, поставив ногу на раму, оперся локтями о колено и стал о чем-то ему рассказывать, громко смеясь и потряхивая головой.

— Ванька! Ты ключом работал? — вдруг властно закричал Гаврилыч, доставая из-под снега большой рожковый ключ.

— Ну, я — повернул к нему голову Иван.

— А к месту пошто не прибрал? Няньку за тобой надо, суконная борода?!

Иван лениво подошел, взял у Гаврилыча ключ, и, сбив о раму снег, бросил в ящик:

— Нарочно, что ли… Позабыл.

— Я т-те забуду другой раз… Все ключи к трактору порастаскал… Приступай, Прокофий.

Прокофий закрутил лебедку, Иван перебросил через плечо трос и, загребая в снегу ногами, побрел к лежащим неподалеку сваям, зачалил одну, сел на нее верхом, лихо крикнул:

— Но, поехали!

Бороздя снег, свая подползла к копру и, как только, задирая «голову» вверх, подтянулась к стреле, Иван скользнул вниз, схватил багор и оттащил конец сваи к прорубленной во льду лунке.

— По центру, по центру направляй, — сердито покрикивал Гаврилыч, подпирая багром «голову» сваи. — Не видишь, что ли: под лед уходит… Да лом, лом возьми, загубишь багор-то…

Свая встала вертикально, на нее спустили грузно осевший дизель-молот. Сорвавшись с крюка, баба шлепнулась на сваю, упруго подпрыгнула и пошла метаться по зеркально блестящим штангам молота, звонко хлопая и выбрасывая рваные клубы дыма. От ударов свая вздрагивала, садилась, а копер громыхал и покачивал стрелой.

Забив сваю до отказа и выключив молот, Гаврилыч скомандовал: «Вира». Иван с Прокофием налегли на рукоятки лебедки, трос натянулся, потащил молот вверх. Посматривая за ним, Гаврилыч начал было скручивать цигарку, но тут же бросил ее в кисет.

— Стоп! Что там затрынькало?

— Где? — Иван схватился за тормоз.

— А это чего? — Гаврилыч ткнул рукавицей в сторону верхней рамы. — Какого хрена смотрите? Вишь, трос соскочил!

Иван, работая тормозом, начал спускать молот на место, а Прокофий вдруг метнулся к стреле и, скинув свой зеленый бушлат в снег, застучал коваными сапогами по железным перекладинам.

— Куда, суконная борода?! Башку разбить хошь? Оледенелая рама-то…

Для того, чтобы добраться к блоку, Прокофию пришлось бы, не держась ни за что, пройти шага три-четыре по тонкой и скользкой трубе на высоте около десяти метров. И Владимир, тоже обеспокоенный напрасным риском Прокофия, закричал:

— Сейчас же слезайте! Подмости сделать надо… Слышите? Вам ведь говорят!

— Да чего вы за него дрожите, товарищ инженер? — лениво взглянув на Прокофия, сказал Иван. — Он еще с армии верхолазным делом занимается.

— А вас не спрашивают, — оборвал его Владимир, не сводя глаз с Прокофия, который продолжал подниматься и скоро встал на раму.

Владимир замер…

Прислонясь к стреле, Прокофий оправил под ремнем гимнастерку, примерился и вдруг заскользил сапогами по трубе, чуть сгибаясь и покачивая руками. Через мгновение он сидел на трубе и тянулся к блоку.

«Вот же лихач, — злился и вместе с тем удивлялся его смелости Владимир. — Ни старшого, ни мастера — никого не признает. Ну, погоди…»

Наконец трос был заправлен, и Прокофий, так же спокойно пройдя к стреле, начал спускаться.

— Ах ты, суконная борода, — качнул головой Гаврилыч и, подняв бушлат, бережно стряхнул с него снег.

Едва Прокофий спрыгнул на лед, Владимир шагнул навстречу и с горячностью выкрикнул:

— Вам что, жить надоело?

Тот густо покраснел, сощурил серые холодные глаза:

— Ты не кричи на меня…

— Не кричи… А если бы сорвался?

— Да ты не бойсь, за инструктаж я расписался. — Он взял протянутую Иваном папиросу, быстро затянулся, пустив дым в ноздри, и глянул на Владимира с наглой усмешкой.

— Анархия у вас тут! — вспылил Владимир.

— У кого это — «у вас»? — На алых скулах Прокофия шевельнулись желваки.

— Ну, будет, будет, — вмешался Гаврилыч и набросил на плечи Прокофия бушлат. — Пошли, обеду время.

— Эх, инженер, инженер, — вздохнул Иван. Он хотел добавить еще что-то, но Владимир отвернулся и быстро зашагал к берегу.

Несдержанность Владимира не прошла для него даром. В тот же день, за ужином, он увидел, что к нему относятся с подчеркнуто-молчаливой отчужденностью. И хотя отчужденность эта с каждым днем становилась все более заметной, он старался не придавать ей серьезного значения.

«В конце концов, — говорил он себе, — напрашиваться к ним в друзья я не намерен. Лишь бы работа шла».

На работе он держался официально-делового тона, который только и казался ему правильным, а приходя домой, уединялся в комнате и коротал время за чтением книг.

Иван вечерами пропадал на посиделках, Прокофий часами просиживал за газетами или, захватив фонарь, отправлялся на рыбалку. Чаще всего дома оставался Гаврилыч и, присев у печки, наигрывал что-то на губной гармошке такое тягуче-тоскливое, что хотелось вскочить и убежать, но бежать было некуда, и Владимир терпел, затыкал пальцами уши и все больше злился.

И все-таки, когда он вслушивался в брюзгливые, но толковые команды Гаврилыча и наблюдал за ходкой и дружной работой на мосту, он забывал обо всем неприятном, сам увлекался и вместе со всеми брался рубить лунки в твердокаменном льду, запиливать в мерзлых сваях замки, стягивать болтами железные хомуты.

На шестой день забили последнюю сваю и до конца дня готовили копер к демонтажу. Наступали сумерки. Рабочие, стоя у ящика, проверяли инструмент, негромко переговаривались. Владимир прохаживался рядом, посматривал на низкое плотное небо и гадал о погоде. Несколько дней дул сырой западный ветер. От припекающего в полдень солнца сугробистые берега просели, стали ноздреватыми, а на льду снег вытаял крупными темными плешинами. Вчера за ужином Иван сказал, что деревенские старики ждут по приметам раннюю весну, и Владимир стал с тоскливым нетерпением ждать приезда Салманова,