Проделки на Кавказе - Е. Хамар-Дабанов

Что уж он мне там говорил, я от страха и трепета за­был. Слава богу, однако же, дело тем и кончилось. Черт с ним, с цензорством! — это не жизнь, а ад»1.

М. Лемке в книге «Николаевские жандармы и литера­тура 1826—1855 годов», выпущенной в 1908 году, так ком­ментировал этот отрывок из воспоминаний Н. И. Пирогова: «Если принять во внимание профессорское звание Крылова, бывшего к тому же деканом, то рассказ этот, несомненно, прекрасно иллюстрирует тот ужас, какой наводило на цен­зоров III отделение, терроризировавшее их до полного иногда отупения.

По высочайшему повелению Крылов был отставлен от должности цензора и арестован при университете на восемь суток».

1 Пирогов Н. И. Севастопольские письма и воспоминания, М., Изд-во АН СССР, 1950, с. 417—418.

А между тем публикация отрывков из этой книги про­должалась. Случилось гак, что известный литературный критик и цензор А. В. Никитенко не только позволил на­печатать в июньской книжке 1844 года журнала «Отечест­венные записки» отрывки из опального романа, но пропу­стил и статью на нее, очень похвальную.

Но дадим слово самому А. В. Никитенко. В своем «Днев­нике» он писал: «Я ничего не знал ни об этой мере (изъя­тии книги из продажи —С. Б.), ни о самой книге. Между тем мне прислали на рассмотрение разбор ее для июнь­ской книжки «Отечественных записок». В разборе помещено и несколько выдержек из нее. Выдержки показались мне «подозрительными и неблагонадежными», говоря цензур­ным языком. Но делать было нечего: надо было пропу­стить то, что уже не раз было пропущено цензурою.

2 июня Владиславлев велел мне передать, что статья в «Отечественных записках» производит шум и, чего добро­го, наделает беды. Я поспешил к нему и тут только узнал, что «Проделки на Кавказе» запрещены цензурою и что, следовательно, о них ничего нельзя говорить, а еще меньше можно перепечатывать из них отрывки.

Но дело уже было сделано. Однако я сказал Краевскому, чтобы он уничтожил статью в еще не разосланных эк­земплярах»1.

Ты не замечаешь, читатель, удивительных совпадений в счастливой судьбе этой книги? Сначала один цензор не замечает крамольного ее содержания, затем другой делает вид, что не слышал об ее запрещении и дает добро на публикацию похвальной статьи и отрывков из книги в сто­личном журнале.

Случайны ли эти счастливые совпадения?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо внимательнее при­глядеться к обоим цензорам.

При чтении литературных мемуаров тех лет становится понятно, что Н. И. Крылов, профессор Московского уни­верситета, был человеком прогрессивных взглядов, остро болевшим за судьбу своей родины, за судьбу ее литерату­ры. Он вполне мог почувствовать острую политическую на­правленность романа и умышленно разрешить его выход в свет.

Еще более определенно мы можем сделать такое допу­щение в отношении Александра Васильевича Никитенко. Выпускник Московского университета, профессор, а позже

1 Никитенко А. В. Дневник. Том 1. М., Гослитиздат, 1955, с,283

академик словесности, А. В. Никитенко в молодости был крепостным графа Шереметева. Одаренный от природы большим литературным талантом, юноша остро переживал свое рабское состояние и сделал несколько попыток полу­чить вольную.

В его судьбе решающую роль сыграли будущие декаб­ристы Кондратий Рылеев, Александр Муравьев, Иван Ан­ненков, Василий Ивашев, Александр Крюков, Захар Чер­нышев и другие. За год до восстания на Сенатской площа­ди им все же удалось вырвать у графа вольную для талантливого юноши.

Мог ли забыть обо всем этом А. В. Никитенко?

Вся его дальнейшая литературная судьба дает ответ на этот вопрос. Нет, не мог он забыть ни своих вольнолюби­вых мечтаний, ни друзей-декабристов. Не случайно ведь он дважды сидел на гауптвахте за пропуск в печать недоз­воленного.

Будучи цензором, А. В. Никитенко десятилетиями влиял на практику литературного процесса в России.

Ему, очевидно, была совсем не безразлична судьба кни­ги «Проделки на Кавказе», и он постарался продлить ее литературную жизнь.

Предполагается, что статью в журнале «Отечественные записки» написал В. Г. Белинский. На его авторство, как считают литературоведы, указывает и зачин о двух родах вдохновения, и некоторые стилистические особенности, и, главное, заостренная памфлетность рецензии, имеющая цель подчеркнуть в глазах читателя памфлетные же свой­ства самого «сочинения», которое, по словам критика —«не роман, не повесть, даже не один полный рассказ, но очер­ки быта и состояния страны в настоящее время, и притом очерки с мыслию»1.

Жандармские ищейки рыскали по всем городам стра­ны, отыскивая теперь уже не только книгу, но и статью о ней в журнале «Отечественные записки». Однако как «Про­делкам на Кавказе», так и статье В. Г. Белинского о ней все же удалось уцелеть, хотя и в небольшом числе экземп­ляров.

Больше того! Из книги Н. Н. Голицына «Библиографи­ческий словарь русских писательниц» (Спб., 1899) мы уз­наем, что в 1846 году в Лейпциге был издан в переводе на немецкий язык роман Е. Хамар-Дабанова «Москвичи и

1 Цит. по кн.: Никитенко А. В. Дневник. Том 1. (Примечание № 225 в конце тома).

черкесы» в двух томах. Н. Н. Голицын предполагает, что это все тот же роман «Проделки на Кавказе». Исследова­телям книги еще предстоит разгадать тайну появления ее за рубежом.

2

Чем же так напугала эта книга царскую администра­цию? Почему в решении ее судьбы, в ее политической каз­ни приняли участие виднейшие сановники империи?

Ответ мы находим в уже знакомой нам короткой фразе военного министра Чернышева: «Книга эта тем вреднее, что в ней что строка, то правда». А правда, как известно, глаза колет.

Автор «Проделок на Кавказе» осмелился рассказать правду о событиях на Кавказе и сделал достоянием обще­ственного мнения то, что тщательно скрывалось военным министерством.

Ни в одной из книг, написанных в эту эпоху, так от­крыто не обличались произвол и продажность царской ад­министрации, бездарность генералов, невежественность и развращенность офицерства.

К этому времени уже вышли книги А. А. Бестужева- Марлинского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, в кото­рых были нарисованы картины Кавказской войны. Но эти книги не были памфлетами, направленными против цариз­ма. Мы знаем их как прекрасные художественные произ­ведения, которые воспевали природу Кавказа, показывали горские обычаи, пересказывали горские легенды, раскры­вали человеческие характеры.

Книга «Проделки на Кавказе», несомненно, уступает названным книгам в художественном отношении. Здесь нет прекрасных, лирических страниц описания кавказской при­роды, далеко не так ярко раскрываются характеры людей, значительно меньше говорится об обычаях горцев, их обра­зе быта. Да и по языку книга Е. Хамар-Дабанова уступает книгам классиков русской литературы.

Но это понятно. Ведь автор ставил перед собой совсем другую задачу, а именно: рассказать правду о том, что он видел своими глазами или узнал от очевидцев событий. Создать не художественное произведение, а скорее — поли­тический памфлет.

Сегодняшняя наука указывает, что Кавказская война 1817—1864 годов, решавшая задачу присоединения земель, отделявших от России Грузию и Азербайджан, которые уже приняли русское подданство, завершилась фактом присоединения к России всего Кавказа, что имело прогрессивное значение: народы Кавказа были избавлены от порабощения отсталыми восточными деспотиями (Иран и Турция), сближение с русским народом способствовало их социально-

экономическому, политическому и культурному развитию, включению в совместную революционную борьбу против царизма.

В то же время Кавказская война по своему характеру была колониальной войной царизма против горцев Северного Кавказа — со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Царское правительство старалось оправдать свою колониальную политику на Кавказе тем, что оно несет народам Кавказа просвещение, покровительство и защиту. Е. Хамар-Дабанов устами главного героя Александра Пустогородова разоблачает лживость и лицемерие правительственной политики.

«...Оставляя черкесов спокойно владеть собственностью, управляться своими обычаями, поклоняться богу по своей вере —словом, уважая быт и права горских народов, мы берем их под свое покровительство и защиту: такова благодетельная цель правительства; но она встречает многие препятствия в исполнении. Первое из этих препятствий —различие веры, нравов и понятий; мы не понимаем этих людей, и они нас не понимают в самых лучших намерениях наших. Второе —при всех добрых намерениях, мы здесь должны нередко доверять ближайшее влияние на них таким людям, которые думают только о своем обогащении,