Фантастика, 1975-1976 - Сборник

Поднявшись наверх, к звездам, она порядком запыхалась, но эта легкая усталость доставила ей удовольствие. Не так уж много удовольствий выпадало им на Корабле, физическая нагрузка - одно из них. Вот почему спортом охотно занимались все. “Почти все”, - поправила она себя, вспомнив Свена.

Теперь - десять минут на брусьях вместе с Люсьен.

–Как хорошо у вас получается стойка, тетя Полина!

– Ты научишься делать еще лучше. Тяни носок, девочка, ТЯНИ носок. Нам, женщинам, нужна не только сила, но и грация, - она озорно подмигнула, - чтобы нравиться нашим неповоротливым мужчинам. Больше гибкости, девочка.

Десять минут с малышами в бассейне.

– Серж, ты неправильно дышишь. Вспомни, как учил дядя Свен. Марта, доченька, а ты чего стоишь?

– Мама, а почему рыбки тоже умеют плавать?

– Когда они были совсем крошечные, их научили мамы.

– А разве у рыбок есть мамы?

– Конечно, у всего живого есть мамы.

– А у Сержика почему-то нету.

– Плавай, дочка,, плавай. У Сержа тоже была мама.

Александр замер на перекладине, залюбовавшись Люсьен, прыгающей через скакалку. Хорошая фигурка у девочки. И показать себя умеет, какой очаровательный прогиб назад…

– Выше, Люсьен, выше, задорнее! А ты, Александр, не свались с турника - загляделся! Марта, смелее, не бойся, не утонешь. Смотри как я.

Она следила за детьми, разговаривала с ними, плавала, плескалась, и все стояли перед нею эти горные тропинки, эти мглистые ущелья, эти камни, исчезающие из-под ног. Но теперь прежние страхи улетучились, осталось только ощущение новизны, какого-то приятного открытия, будто она и в самом деле побывала на Земле. Как все-таки живуче в нас земное притяжение! Оно будет тревожить по ночам и Марту, и ее внуков, и правнуков, пока через триста лет не вернутся они на Землю и не ступят на нее собственной ногой.

Полина знала, что ночные впечатления не развеются весь день. Дела отвлекут на время, она будет давать уроки медицины старшим, разбирать задачки и заниматься музыкой с младшими, кормить животных и работать в лаборатории, будет читать, разговаривать со Свеном или целоваться с ним в полумраке каюты, - а сон не забудется. Здесь, на Корабле, где жизнь течет размеренно и однообразно, где нет и не должно быть никаких событий, событием становится сон, и о нем думаешь, им живешь целый день, а то и несколько дней, пока чтонибудь другое не отвлечет твое внимание, например болезнь кого-нибудь из детей, или приплод у кроликов, или слишком рано зарождающееся чувство Люсьен и Александра. Или, наконец, новый сон.

Всем другим снам Полина предпочитала прогулку по Земле. Глухие лесные просеки, кроны высоких деревьев, пышные, словно взбитые, облака и синее небо над головой настраивали на лирический лад. Как все-таки любила она Землю! Землю, которую никогда не видела.

– Приготовиться к завтраку! - звонко выкрикнул вбежавший в сад Джон. - Салат! Яичница! Кофе с молоком!

Дети стремглав бросились одеваться: на аппетит никто не жаловался.

Полина поднялась к себе в каюту, подошла к зеркалу.

Навстречу ей шагнула из-за стекла молодая, все еще свежая тридцатилетняя женщина с округлыми щеками, пышными каштановыми волосами и спокойным взглядом больших серых глаз.

Если бы не грустинка во взгляде, не озабоченность на лице, она, пожалуй, ни в чем не уступила бы Люсьен: гибкая, цветущая, привлекательная женщина в лучшем женском возрасте, которой еще предстоит родить Кораблю одного, а то и двух детей. Полина тайно улыбнулась своему отражению.

“Надену платье,- - решила она, - да поярче, нельзя же вечно в комбинезоне. Может, Свену будет приятно”.

Вот уже несколько дней Свен хандрил и пренебрегал зарядкой. В этом не было ничего особенного, такое не раз случалось и с ним, и с нею, да и с другими, кто был до них. Ничего, пройдет. Надоест хандрить, как все на свете надоедает, и Свен с новой энергией примется за дела. А пока его лучше не тревожить, пусть сидит над шахматными этюдами или читает философские книги, взрослому человеку самому лучше знать, как быстрее войти в форму.

Она привела в порядок волосы, перехватила их лентой и, все еще напевая - вот ведь привязалась мелодийка, - подошла к каюте Свена.

– Свен! - позвала она, открывая дверь. - Свен, завтракать!

Каюта была пуста.

Полина поднялась в рубку. На черном небе, не мигая, холодно светились яркие проколы звезд, всегда одних и тех же, равнодушных ко всему.

– Свен!

Никого.

Спустилась в библиотеку, в сад. на ферму, обошла этажи и кладовые, заглядывая в темные углы, будто искала какуюто потерявшуюся вещь, потом вернулась, проверила все двенадцать кают. Свена не было нигде.

“Что за дурацкие шуточки, - подумала она, еще не чувствуя ничего, кроме раздражения. - Корабль не городская квартира, из него не выйдешь прогуляться”. И тут, как лавина в горах - грохочущая, неудержимая, все сметающая на пути, - обрушилось на нее неизбежное прозрение…

На какое-то время мир исчез. Не было ничего: ни вселенной, ни горя, ни самой Полины, ни Корабля, ни боли, ни единой мысли - только тяжесть, непомерная, убивающая сознание тяжесть.

Потом словно кто-то прошептал: “Не испугай детей. Они там ждут. Самое главное - не испугай детей…” Через несколько минут побледневшая, но внешне абсолютно спокойная, она села за стол.

– Начнем, ребята, - сказала ровным голосом.

– А где папа? - пискнула Марта.

– Ему нездоровится, детка. Он поест попозже.

Она сумела произнести эти слова хладнокровно. И тут же поймала на себе острый, допытывающийся взгляд Александра, отметила, как разом исчез румянен с лица Люсьен. Все остальные, не обращая внимания на старших, принялись за салат.

– Мама, я хочу редиску. Скоро поспеет редиска?

– Скоро, дочка.

Она взяла нож, чтобы разложить по тарелкам яичницу.

Нож оказался тупым, шершавым. И вообще это был не нож…

Это был куст, слабенький куст, выдранный с корнями из отвесной скалы, по которой она, полуживая, карабкалась вверх, спасаясь от лавины.

Она почувствовала, что камни под ногами исчезают, исчезают, и ей не за что больше ухватиться, не на что опереться… а внизу пропасть… глубокая… бездонная…

Полина выронила нож и обеими руками вцепилась в край стола.

ДВЕРЬ

Над ними были звезды. Чужие звезды, не такие, как на Земле. И не только потому, что очертания созвездий немного изменились - здесь звезды приобретали особый смысл, здесь они были не далеким, почти призрачным украшением небосвода, а единственной реальностью окружающего. Все знали, что перед ними не подлинная картина мироздания, а лишь копия, нарисованная наружными антеннами на куполообразном экране, однако это ничего не меняло. Недаром устав Корабля предусматривал проводить воспитательные беседы с детьми в рубке - только перед лицом вселенной можно до конца осознать всю дерзновенность предпринятого ими: жалкая горстка людей, слабых существ, жизнь каждого из которых мгновение, с трудом оторвавшись от своей заурядной планетки, с трудом преодолев притяжение своего заурядного солнца, - рискнула познать бесконечность звезд, назвать себя равными им.