Къ изученію заговора и колдовства въ Россіи. - Елена Леонская

Но приведенныя краткія заговорныя реченія не исчерпываютъ всѣхъ устныхъ заговоровъ; судебныя дѣла сохранили и такіе, которые отличаются бо́льшею сложностію; такъ, напримѣръ, записаны при судебномъ допросѣ слѣдующіе устные заговоры отъ болѣзни: „На морѣ-окіянѣ, на островѣ Буянѣ стоитъ сыръ дубъ крѣпковистъ, на дубу сидитъ чернъ воронъ, во рту держитъ пузырь и слетаетъ съ дуба на море, а самъ говоритъ: ты, пузырь, въ водѣ наливайся, а ты, кила, у него развымайся“ 5), или: „Утиши самъ Христосъ въ человѣкѣ болѣзнь сію, да Уваръ Христовъ мученикъ, да Иванъ Креститель,

10

да Михайла Архангелъ, да Тихонъ святый“ 1). Здѣсь мы уже имѣемъ одинъ заговоръ, снабженный эпическимъ введеніемъ, другой, облеченный въ молитвенную рѣчь; какъ одно, такъ и другое осложненіе указываютъ на извѣстную обработку заговора и позволяютъ предположить, что устныя заговорныя реченія были неодинаковы, и размѣры ихъ такъ же, какъ обработка, зависѣли, вѣроятно, отъ лица и случая. Лица, хранившія заговоры, употреблявшія ихъ и обучавшія имъ, разнообразны. Судебныя дѣла всегда точно обозначаютъ, кѣмъ былъ произнесенъ заговоръ и отъ кого онъ ведетъ свое начало, иными словами, возстановляютъ путь заговора. Это возстановленіе производилось допросомъ и пыткою, и показанія, иногда ложныя, вслѣдствіе растерянности и страха, въ большинствѣ случаевъ вскрывали картину распространенія заговора и обрисовывали тѣхъ, кто обладалъ знаніемъ волшебныхъ рѣчей. Судебныя дѣла XVII в. свидѣтельствуютъ, что волшебство и заговоръ не были принадлежностію непремѣнно одного какого-нибудь опредѣленнаго круга людей или какой-нибудь отдѣльной личности; заговоръ былъ нуженъ и въ городѣ и въ деревнѣ, при царскомъ дворцѣ и въ крестьянской семьѣ, при удобномъ случаѣ ему всѣ учились, и весьма многіе его знали. Заговоръ хранился въ семьяхъ: мать передавала его дочери, свекоръ или свекровь – невѣсткѣ, сестра – сестрѣ; волшебныя слова и дѣйствія передавались между односельчанами; иногда учителями были инородцы: „А въ роспросѣ Марѳица говорила… учила-де ее волшебству Шацкаго уѣзда села Брехова новокрещенныя мордовки Наровка да Улевка“ 2). Заговору могъ выучить случайно прохожій человѣкъ; „…а съ пытки онъ (Иванъ Мучниковъ) говорилъ….. училъ всякому волшебству на Дѣдиловѣ кружечнаго двора голову Микитку Лукьянова крикотѣ и всякой порчѣ… На Каширѣ подъячаго Васку Микулина да казачья сына Панку Микулаева икотѣ и къ женкамъ привороту и всякому волшебству. На Веневѣ казака Васка Василевскаго привороту къ женкамъ и всякому

11

волшебству. На Коломнѣ посадскаго человѣка Ивашка Ананьина всякому волшебству. Въ Серпуховѣ посадскаго человѣка Левку Усова да Высоцкаго монастыря служку Якушка Максимова всякому чародѣйству“ 1). Незнакомые между собою люди могли при случаѣ выучиться другъ у друга заговору: „…а учился я-де, Терешка, тому дурну на Волгѣ на судахъ, слыхалъ у судовыхъ ярыжныхъ людей, а на чьихъ судахъ на Волгѣ, и въ которомъ году, и у кого именемъ хаживалъ, то-де я не помню“ 2). Бывали и такіе случаи, что кто нибудь придумывалъ заговоръ и пользовалъ имъ, не обучая ему никого: и Нестерка сказалъ: „тѣ-де стихи даны ему отъ Бога, просто никто-де его, Нестерку, не учивалъ, и людей самъ онъ, Нестерка,… никого не учивалъ“ 3). Волшебное знаніе давалось видѣніемъ: „и баба Дарьица въ распросѣ сказала: „…і въ церкве-де было ей привидѣнье, пришелъ к неі старъ мужъ и сказалъ ей, чтобъ она угадывала всякимъ людямъ, что кому надобно“ 4). Достаточно составить краткій перечень лицъ, упоминаемыхъ судебными дѣлами, какъ хранителей заговорнаго знанія, чтобы убѣдиться, какъ оно было распространено въ разныхъ сословіяхъ: дворцовая боярыня, священникъ, скотникъ, боярскій сынъ, работница – всѣ запасались волшебнымъ орудіемъ и при случаѣ пользовались имъ. Къ человѣку, извѣстному своими волшебными знаніями, шли за помощью люди разныхъ положеній и состояній. Такъ къ бабѣ Дарьицѣ села Володятина, Дмитровскаго уѣзда, извѣстной своимъ искусствомъ ворожить, присылали бояре и ихъ жены и даже, по ея словамъ, „Царь Борисъ Ѳедоровичъ, какъ былъ в правителех и отъ нево-де присыланъ кней былъ дворянинъ, Микиѳоромъ звали, а чей сынъ и прозвище, того не упомнитъ, и тотъ-де дворянинъ загадывалъ быть ли-де Борису Ѳедоровичу на царстве…“ 5).

Кромѣ заговоровъ, выраженныхъ въ опредѣленномъ видѣ

12

пожеланія, смыслъ и значеніе заговора имѣли также угрозы и похвальныя рѣчи, если ихъ слѣдствіемъ были болѣзнь или смерть того, къ кому онѣ относились. Такія рѣчи также заносились въ судебныя бумаги, и на ихъ основаніи строилось обвинительное рѣшеніе. Некрасова жена, Дарьица „на того Евтифѣя похвалилася: и сдѣлаю де-его такова черна, какъ въ избѣ черенъ потолокъ, и согнется такъ, какъ серпъ согнулся“. „И послѣ де-той Дарьицыной похвалки тотъ Евтюшка заболѣлъ вскорѣ и три года ходя сохъ и сохши умеръ“ 1). Та же Дарьица сказала: „что-де Ѳедька у меня корчится, а и Лукьяну Ѳедотову сыну корчиться у меня также“, „оборочу-де я ихъ (братьевъ Ѳурсовыхъ) вверхъ носомъ и будутъ-де они у меня въ четырехъ углахъ…“ Ѳедька заболѣлъ, а братья слегли и, полежавши немного, померли. Похвальбы Дарьицы были точно воспроизведены въ судебныхъ бумагахъ, подобно заговорнымъ реченіямъ. Помѣщикъ бьетъ челомъ царю государю и великому князю Алексѣю Михайловичу на то, что „похвалялся человѣкъ мой Ивашка Рыжій… хотя-де бояринъ мой каковъ нибудь на меня сердитъ будетъ, а я-де поговорю идучи ва сѣни.., а онъ-де мнѣ ничего не учинитъ…“ 2) Въ этомъ случаѣ были и похвальба и заговоръ („поговорю“), о которомъ Ивашка на пыткѣ сказалъ, что наученъ ему Сѣвскимъ стрѣльцомъ.

Устную заговорную рѣчь все таки было трудно записать въ судебную бумагу, такъ какъ обвинитель не всегда ее помнилъ, а обвиненный не всегда въ ней признавался; поэтому часто въ судебныхъ спискахъ излагается какое нибудь дѣйствіе, признанное колдовскимъ безъ передачи „еретическихъ“ рѣчей: „А въ распросѣ Марѳица говорила: свекру своему Харитону и свекрови Маланьѣ и мужу своему Ѳеодору въ постелю клала уголь, да глинки кусокъ, да съ конопли лычка и мышь мертвую и всякаго хлѣба зерна….. чтобъ до нея свекоръ и свекровь и мужъ были добры“ 3). Въ приведенномъ примѣрѣ можно видѣть, что самые незамысловатые

13

предметы прібрѣтали значѣніе волшебныхъ, очевидно вслѣдствіе соединенія ихъ съ заговорными словами. Нѣкоторымъ травамъ и корнямъ усвоялись таинственныя силы, о чемъ знали многіе и пользовались этимъ „Ходилъ онъ, Тимоѳей, за Москву-рѣку, за Воробьевскую рощу …и вырылъ два корешка травные …далъ …и сказалъ: буде кто тѣ корешки носитъ при себѣ, и до того люди добры бываютъ“ 1). Было ли въ томъ и другомъ случаѣ нужно какое либо заговорное реченіе, судебный списокъ не говоритъ: очевидно воровскія рѣчи здѣсь не были узнаны. Но если трудно уловимый устный заговоръ все-таки не могъ совершенно избѣжать закрѣпленія своего на столбцахъ судебныхъ дѣлъ, то тѣмъ болѣе не удавалось это заговору, хранившемуся въ письмени. Его легче было захватить у обвиненнаго, разсмотрѣть и описать. Поэтому-то свѣдѣнія о письменномъ заговорѣ, получаемыя изъ списковъ судебныхъ дѣлъ, въ достаточной мѣрѣ полны и разнообразны. Прежде всего изъ судебныхъ списковъ мы знакомимся со внѣшнимъ видомъ „воровскихъ писемъ“, – такъ обычно выражаются судебныя дѣла XVII в. Описаніе дается тщательное. Это или столбцы, или листки, или тетради бумаги разнаго размѣра; тетради во многихъ случаяхъ переплетались въ кожу или обшивались ею. Запись зачастую снабжалась рисунками, очевидно, имѣвшими связь со словами. „На тетрадкахъ изображенные кресты осьмиконечные и четвероконечные, и зміи и протчее“ 2). „Тетрадь въ полдесть ..на последнемъ листу написанъ крестъ вкругу, а втомъ кругу и около писано: святый Боже, святый Крѣпкій, святый Безсмертный, помилуй насъ ….„въ письмахъ заговоръ на столбцѣ… Русскаго письма Полского нарѣчія 3) „тетрадка въ четверть, въ ней писанныхъ пять листовъ, а писано статейками строки по три и по четыре, знатно гадательныя рѣчи, а на поляхъ противъ тѣхъ статеекъ писаны въ графицахъ оники маленкіе по двѣнадцати и больши и меньши… писаны заговорныя

14

и приговорныя рѣчи… шесть столпцевъ большихъ, да три по четверти столпца, да пять столпцовъ на сдиркѣ писаны… приличныя къ ворожбѣ рѣчи“ 1). Описавъ внѣшность „воровского письма“, приказный дьякъ переходилъ къ содержанію и давалъ ему опредѣленіе, при чемъ не ошибался въ описаніи рукописи; онъ точно различалъ, которая литературнаго, лѣчебнаго, заговорнаго или просто безсмысленнаго содержанія. „А по досмотру въ той книжке писано о Бове королевиче…“ 2) „въ тѣхъ его Петровыхъ письмахъ написано нелѣпо жъ“ 3). „Во 2-мъ письмѣ знатно заговоръ огражаютъ его ангелы Михайло и Гавріилъ тыномъ желѣзнымъ отъ земли до небеси. А къ чему тотъ заговоръ, того познать не почему, потому что конца не дописано“ 4). Очевидно дьякъ судитъ о заговорѣ по внѣшнему строенію рѣчи. Особенности внѣшняго построенія заговоровъ настолько были хорошо знакомы, что если онѣ примѣнялись къ произведенію другого характера, то тотчасъ же распознавались: „…писанъ сонъ Богородицы заговоромъ на имя его же попа Андрея“ 4) и тотчасъ же приводятся тѣ слова, которыя придаютъ написанному заговорный оттѣнокъ.