Знаменитые куртизанки древности. Аспазия. Клеопатра. Феодора - Анри Гуссе

Очевидно, приверженцы обоих воззрений на Аспазию хватают через край. Но есть доля правды и в едкой критике Комаков, и в панегириках ее защитников. Аспазию можно поместить в разряд женщин-философов, но по этой причине она нисколько не исключается из среды куртизанок.

Милет, где родилась Аспазия, отцом которой был некий Аксиокос, был один из цветущих прибрежных ионийских городов. Слава его была основана на прошлых военных удачах; промышленность и торговля составляли его богатство; а богатство имело следствием распущенность нравов Милета. Будучи отечеством Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена, город этот также был знаменит своим обилием куртизанок, как и философов. Милет был для Ионии в одно и то же время и Коринфом, и Афинами; он был лучшей школой для Аспазии, гетеры-философа. В Милете Аспазия вела жизнь куртизанки благоразумного поведения и по виду неприступной. На Аспазию действовал пример Фаргелии, у которой было четырнадцать любовников, градоначальников, и умершей женой тирана в Фессалии; поэтому Аспазия дарила своими ласками только первых граждан.

Но по каким причинам и при каких обстоятельствах Аспазия пришла в Афины? В каком году и скольких лет от роду прибыла она туда? Чтобы ответить на эти вопросы не достает документов, и критика не может помышлять ответить на них. Можно только утверждать, что Аспазия поселилась в Афинах раньше LXXXV олимпиады (440—437 до Рожд. Христова), в каковую эпоху уже началась ее связь с Периклом. Следуя Плутарху, читавшему сократики и, быть может, придававшему чересчур большое значение их уверениям, Перикл был обольщен знаниями и умом Аспазии. Не сомневаясь в интеллектуальных достоинствах этой знаменитой женщины, все же можно думать, что Перикл был не менее пленен и ея красотою, и любезностью. Афинянин сначала взял Аспазию себе в любовницы, затем, разведясь со своей женою по взаимному согласию, он ввел Аспазию к себе в дом и открыто жил с нею.

Следует ли верить современным защитникам Аспазии, что Перикл женился на милетской гетере? Факт этот, по меньшей мере, невероятен. В Афинах всякий гражданин имел полную свободу жить с любою куртизанкою, какова бы она не была. Но закон воспрещал ему формально жениться на иностранке. Он мог сделать это только на основании ложного свидетельства, так как перед религиозной церемонией он должен был выполнить формальность предписанную законом (εγγύη). Если позже было признано, что показание на суде, записанное публичным актуариусом, было ложно, оба супруга рассматривались как соучастники и рисковали быть привлеченными перед дикастерион. Закон полагал строгие кары: жена продавалась в рабство, муж платил большой штраф и терял гражданские права; дети объявлялись незаконорожденными и лишались названия афинян. Немало людей темного происхождения с успехом пользовалось ложными свидетельствами и обманывало правительственных актуариусов относительно национальности своей невесты, и если они не вмешивались в политическую борьбу, то им впоследствии нечего было особенно бояться справок. Но это было невозможно для таких известных людей, как Перикл и Аспазия. Если даже Перикл и имел бы твердость решиться дать ложное показание, то он не захотел бы сделать этого. Как глава партии, он постоянно мог ожидать нападений и всевозможных махинаций со стороны своих политических врагов. В этом городе, где не было публичного заступничества, всякий гражданин мог затеять с другим судебное дело, поэтому ясно, какое сильное оружие против себя дал бы Перикл в руки своим противникам этим запрещенным браком!

Если Аспазия не была удостоена чести соединиться с Периклом браком, то, в вознаграждение за это, она пользовалась такою свободою, какою не пользовалась ни одна афинянка.

Не подлежит сомнению, что предположение, имеющее до сих пор приверженцев, будто в Афинах женщина терпела унизительное рабство, совершенно неосновательно. У себя дома она была полною хозяйкою. Муж считал бы смешным вмешиваться в подробности хозяйства. Ксенофонт в своем сочинении "Экономия" говорит, что дело мужа зарабатывать деньги, а дело жены тратить их. Далее он сравнивает жену с царицею пчел: "она остается в улье и посылает пчел на работу. Она принимает то, что пчелы приносят ей, и сохраняет провизию до того времени, когда она понадобится. Она руководит постройкою ячеек, она заботится и том, чтобы был накормлен новый рой". Женщина управляет домом: она распределяет уроки служанкам, раздает приказания рабыням, заботится о кухне, подвалах и булочной, она посылает за провизией, затем выдает ее и приводит в порядок. У нее сохраняется ключ от комнаты, где хранятся все драгоценности, вазы и металлические чаши, дорогие праздничные одежды, золотые вещи, драгоценные камни и деньги. Обычай запрещает ей самой кормить детей, но она нянчится с ними, играет и целует постоянно. Затем она руководит первым воспитанием мальчиков и полным воспитанием дочерей. Кроме того, афинянка занимается своим туалетом, требующим много времени по своей сложности: она несколько раз в день купается, душится благовонными косметиками, смачивает волосы в эссенции, пудрит их золотою пудрою, белит и румянит щеки и губы, подводит брови и ресницы. Время, остающееся у нее от занятия хозяйством, туалетом, от попечения о детях, птицах, собаках, она проводит в прогулках, поездках и визитах к подругам.

Во время религиозных праздников, столь частых в Аттике, афинянки пользуются многочисленными и разнообразными развлечениями. То они слушают в театре Вакха трагедии Эсхила или Софокла, то они в роскошных нарядах поднимаются в богатых кортежах на Парфенон по Пропилейскому подъему. Во время празднеств в честь Вакха они отправляются переодетые, верхом на ослах в леса и долины окрестностей Афин. Во время Стенисов они на улицах и площадях предаются шуткам и комическому злословию. Во время Фесмосфорий, они исполняют в течении двух дней религиозные обряды таинственного храма Деметры, куда вход мужчинам воспрещен. Во время Фаргелий, Адониса, и Элевзиса имеются другие церемонии и зрелища: процессии, соревнование певцов, народные игры, ристание с факелами, туманные картины.

Итак женщины не были ни рабынями, ни затворницами; они только жили вне общества мужчин. Кроме мужа и самых близких родственников, никто не переступал порога женского терема. Женщины давали пиры в своем кругу; когда же муж принимал и угощал своих друзей, то жена уходила на свою половину. Один факт, что женщина присутствовала на пиршестве мужчин, навсегда испортил бы ее репутацию. Для того, чтобы доказать присяжным, что Нэра – куртизанка, Демосфен говорит только: "Она ужинала и пила вместе со Стефаносом (ее мужем) и его друзьями, как настоящая куртизанка". Таким образом, светские отношения, обеды и собрания, где встречаются мыслители с любезными женщинами, представляющие одну из привлекательных сторон нынешней жизни, в Афинах не существовали. Афиняне вознаграждали себя в этом отношении с куртизанками, которых нисколько не стесняли обычаи.

Мужчины довольствовались их красотою и веселостью, и законы до них, так сказать, не касались, так как они, как иностранки, были вне закона. Гетера могла жить и поступать, как ей было угодно, если только она платила налог – метайхион, как иностранка, и налог – парнихон, как куртизанка; если она не оскорбляла порядков столицы, не противодействовала полицейским уставам, если она не учиняла скандалов в храмах и не присоединялась к толпе женщин и девушек во время народных церемоний. Она могла идти, куда ей вздумается, выходила из дома, когда ей нравилось, могла обогащаться, как умела, и, если хотела, могла разоряться.

Начиная от гетер, владевших домами, рабами, драгоценностями, жертвовавших деньгами на банки и фабрики и распоряжавшихся целою свитою поклонников, и кончая ничтожною рабынею, принадлежащей к касте диктериад, всех куртизанок обязательно приглашали на пиршества, где они веселили гостей своими беседами и песнями. Многие из них отличались веселым остроумием и живым нравом. Если бы кто-нибудь пожелал составить сборник древнегреческих эпиграмм, то ему пришлось бы столько же взять от Гликерии и Каллистионы, как от Диогена и Аркезила, от куртизанок столько же, как и от философов, Но ум всех куртизанок был односторонен. С ними чаще всего случалось, что веселый разговор становился наглым. У этих женщин не только недоставало сдержанности, у них не было и умения хранить тайны. В таком обществе было опасно говорить о политике и не было никакой возможности долго вести серьезные разговоры. Это было хорошо для молодых людей, а также для Сократа, умевшего везде приспособиться; но такие деятели, как Перикл, Анаксагор, Дамон, Фидиас, не могли находить продолжительного удовольствия в обществе этих болтливых флейтисток. Аспазия находилась в условиях совершенно исключительных: толпа афинян признавала ее любовницей Перикла, друзья же великого оратора уважали ее даже, как законную жену его. Она в одно и то же время пользовалась свободою куртизанки и почетом супруги. Она могла принимать приближенных Перикла, что признавалось для афинянки преступлением; они находили в Аспазии собеседницу, способную их выслушать и отвечать им, что не было делом куртизанки. Таким-то образом объясняют совершенно своеобразную роль Аспазии в Афинах, ее значение у философов и сильную, нежную любовь, которую она внушила Периклу. Первая и единственная, быть может, из афинских женщин, она поддерживала любезное и благородное обращение с выдающимися деятелями. Сократ, Анаксагор и Фидий считали ее интеллигентным и искренним другом. Для Перикла она была любовницей и женою, усладою жизни, очарованием домашнего очага; он советовался с нею каждый день, как с верным другом; слова её согревали, любовь утешала и нежность успокаивала.