Волчица и пряности. Краски мира 3 (ЛП) - Исуна Хасэкура

– Спасибо за угощение!

– На здоровье, – искренне ответил Лоуренс.

***

– Что? Нет комнат?

На первом этаже постоялого двора продавали закуски, и сейчас, незадолго до заката, здесь уже было многолюдно.

Держа в одной руке гроссбух, а другой с извиняющимся видом скребя в затылке, хозяин заведения ответил:

– В последнее время здесь так много посетителей. Мои самые искренние извинения…

– Значит, и в других постоялых дворах будет так же?

– Думаю, да. В такие времена мне хочется, чтобы гильдия смягчила малость свои правила, но…

Чем больше людей владелец постоялого двора может к себе заселить, тем больше получит денег, так что обычно прибыль ограничена максимально возможным числом постояльцев. Но если народу слишком много, здание может обрушиться, или же может вспыхнуть какая-нибудь болезнь. Это облегчает жизнь и многим представителям недостойных профессий – ворам, гадателям и прочим; поэтому обычно ограничения на число постояльцев весьма жестки.

Для члена гильдии ослушаться гильдию – все равно что ослушаться короля.

Хозяин постоялого двора захлопнул гроссбух.

– Если желаешь заказать что-нибудь из еды, это я устрою, – с сожалением произнес он.

– Я зайду позже.

Владелец вместо ответа кивнул – скорее всего, он был привычен к такого рода обещаниям. С учетом того, насколько здесь было многолюдно, едва ли свободная комната вдруг появится; так что Лоуренс вернулся к повозке. Увидев Хоро, он молча покачал головой.

Вполне привычная к путешествиям, Хоро кивнула, будто говоря, что ожидала этого. Но лицо под капюшоном было напряженным.

Она действительно была знакома с таким развитием событий и, должно быть, уже представляла себе, как им придется устраиваться на ночлег прямо в поле за городом, если найти комнату не удастся. Оставалась еще одна возможность этого избежать: найти место, где можно пристроить повозку и одолжить кровать, – конюшню, лавку или церковь.

В крупном городе это было бы достаточно легко, но здесь? Заранее не угадаешь.

Если они не найдут, куда бы пристроить повозку, к тому времени, когда солнце сядет и рынок закроется, им придется покинуть город – чего и боялась Хоро. Будь Лоуренс один, он бы не особо возражал, но сейчас, когда с ним была Хоро, это доставило бы больше проблем.

Можно не сомневаться, что множество путешественников находилось сейчас в таком же положении, и, если им придется покинуть город, там будет большая пьянка. Компания путешественников, уставших от долгого воздержания в дороге, станет очень буйной, когда начнет пить. Лоуренсу даже думать не хотелось, что будет, если там окажется девушка вроде Хоро. Попойка может быть приятной штукой в подходящей ситуации, но усталость от дороги требует заботливого обращения: некрепкого вина, которое пьется медленно, горячего ужина и теплой постели.

Цепляясь за надежду, Лоуренс продолжил свой путь по улице, где выстроились постоялые дворы.

Во втором и третьем ему отказали; в четвертый он вошел как раз вовремя, чтобы увидеть, как отказали людям, зашедшим перед ним.

Вернувшись в повозку, он увидел, что Хоро уже сдалась – она сидела на дне и ослабляла пояс и шнуровку ботинок.

На пятом постоялом дворе будет то же самое, это как пить дать.

Разница между тем, когда крыша над головой есть, и когда ее нет, колоссальна.

Взявшись за поводья, Лоуренс направил повозку сквозь толпу людей, торопящихся закончить дневные дела. В подобные времена он завидовал тем, у кого есть дом, в который они могут вернуться, – завидовал почти до злобы; и его охватывало тяжкое уныние из-за того, что сам он неспособен найти даже комнатенку на постоялом дворе.

Почувствовав, видимо, его раздражение, Хоро подобралась поближе. Стыдно признавать, но от этого на Лоуренса накатило облегчение. Несмотря ни на что, Хоро оставалась рядом.

Лоуренс погладил ее голову поверх капюшона, и Хоро щекотно улыбнулась.

Простое мгновение их путешествия. И тут –

– Я слышал, они будут готовы через неделю, – раздался голос где-то поблизости.

По запруженной улице повозка двигалась с той же скоростью, что и пешеходы, и потому слушать разговоры вокруг было легко. По белой пыли, покрывающей лица и руки двух мужчин, Лоуренс понял, что они работники пекарни, сделавшие передышку от работы.

Говорили они, похоже, о лавке, расположенной где-то на этой улице.

– А, ты про слова юного господина из Торгового дома Оома? Однако удивительно, что наш господин принял заказ от такого типа. Да еще приказал нам положить это на наш хлеб! Ерунда какая-то!

– Да ладно тебе. Он нам хорошо платит и скупает лучший белый хлеб, который мы печем. Даже тебе по душе месить тесто из лучшей пшеничной муки, э?

– Нуу, пожалуй… но…

Один из говорящих был недоволен заказом, сделанным юным владельцем некоего торгового дома. Пекари известны своей гордостью, даже среди прочих ремесленников; значит, этот заказ каким-то образом шел вразрез с тем, как этот человек привык работать.

Чтобы стать ремесленником, нужно долго и упорно трудиться, а потом, чтобы стать мастером, требуется пройти последнее испытание, включающее в себя все – от взвешивания муки до трудного искусства придания тесту нужной формы. Так что эти двое сейчас обсуждали происходящее с позиции гордых мастеров.

Но что же они должны класть на хлеб?

Хоро, по-прежнему прильнувшая к Лоуренсу, сидела совершенно неподвижно; Лоуренс знал, что она вслушивалась.

Он проследил за взглядами пекарей, направленными в конец улицы, где грудилось множество домов

Там были лавки, продающие свечи, масла, иголки, пуговицы. У одного лишь продавца масел имелось что-то съедобное, однако Лоуренс не мог вообразить, чтобы пекари клали на свой хлеб куски жира.

Потом он увидел ответ.

Аптека.

Тут один из пекарей вновь заговорил, и все встало на места.

– Наш хлеб самый вкусный, если его ни с чем не мешать! Класть на него это – просто ошибка! И потом, это слишком дорого. Что, все, что в меду, сразу превращается в золото? Ерунда!

– Ха-ха. Ты небось жалуешься, потому что сам такого купить не можешь?

– В-вот еще! Мне такое просто неинтересно! Персики в меду? Ха!

Взгляд Лоуренса метнулся к Хоро, уши которой встали торчком, словно их кольнули иголкой. Он бы не удивился, если бы эти уши проткнули капюшон.

Хоро не шевелилась. Она сидела совершенно неподвижно. Однако это было вовсе не изумительное самообладание. Совсем наоборот.

Ее хвост метался под балахоном с такой силой, что казалось – ей больно; как будто он горел. Гордость, разум и обжорство сцепились внутри нее в яростной схватке.

Пекари продолжили говорить о хлебе; они шли чуть быстрее, чем повозка, и вскоре удалились. Лоуренс проводил их глазами и снова искоса взглянул на Хоро.

Не лучше ли сделать вид, что ничего не произошло?

Всего на миг эта мысль его посетила, однако то, что Хоро продолжала сидеть неподвижно, не прося и не умоляя, устрашало само по себе.

Если Лоуренс и впрямь искусен в ведении переговоров, сейчас самое время это доказать. Стоит его противнице произнести хоть что-нибудь – у него будет возможность возразить. Но пока она молчит, Лоуренс лишен возможности для маневра.

– П-похоже, сегодня ночью будет холодно, – произнес Лоуренс, расставляя ловушку в виде приглашения к разговору.

В ответ – молчание.

Это было уже серьезно.

Лоуренс подумал о жареной свиной шкурке. Всякий пришел бы в отчаяние, когда, проделав долгий путь до города, столкнулся с необходимостью провести еще одну холодную ночь в компании плохого хлеба и плохого вина.

Но по крайней мере ужин еще можно было спасти.

Однако персики в меду безумно дороги. Сколько стоит один персик – десять тренни? Двадцать?

Для Лоуренса эта цена была абсурдной, но истина была в том, что он мог столько заплатить. Его кошель выдержит; а на другой чаше весов была улыбка Хоро.

В молчании Хоро не было ни намека на обычное поддразнивание и подначивание.

Наконец Лоуренс решил, что выбирает ее.

– …Ничего не поделаешь. Давай заглянем к аптекарю и посмотрим, не удастся ли нам чем-нибудь согреться.

Хоро осталась недвижима. Недвижима, да – однако ее уши и хвост задрожали от щенячьего восторга.

***

Аптеки продают лекарства, естественно, – но заодно и множество иных товаров.

В любом городе сапожник продает сапоги, портной – одежду; как правило, все гильдии не выходят за рамки своей профессии. Поэтому портной и чинить может только одежду, а сапожник – только обувь. Продавец масел не может продавать хлеб, продавец рыбы не может продавать мясо.

Если следовать этой логике, аптека может продавать только лекарства; однако здравый смысл подсказывает, что чем больше разнообразие товаров, тем больше будет покупателей, и это отлично знает любой торговец.