От двух до пяти - Корней Чуковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вся такая духлая.
И вертится у зеркала.
- Я, мамочка, красавлюсь!
- Когда же вы со мной поиграете? Папа с работы - и сейчас же за книгу. А мама - барыня какая! - сразу стирать начала.
Все семейство поджидало почтальона. И вот он появился у самой калитки. Варя, двух с половиной лет, первая заметила его.
- Почтаник, почтаник идет! - радостно возвестила она.
Хвастают, сидя рядом на стульчиках:
- Моя бабушка ругается все: черт, черт, черт, черт.
- А моя бабушка все ругается: гошподи, гошподи, гошподи, гошподи!
Юра с гордостью думал, что у него самая толстая няня. Вдруг на прогулке в парке он встретил еще более толстую.
- Эта тетя заднее тебя, - укоризненно сказал он своей няне.
Замечательное детское слово услышал я когда-то на даче под Питером в один пасмурный майский день. Я зажег для детей костер. Издали солидно подползла двухлетняя соседская девочка:
- Это всехный огонь?
- Всехный, всехный! Подходи, не бойся!
Слово показалось мне таким выразительным, что в первую минуту я, помнится, был готов пожалеть, почему оно не сделалось "всехным", не вошло во "всехный" обиход и не вытеснило нашего "взрослого" слова "всеобщий".
Я как вижу уличный плакат:
ВСЕХНАЯ РАБОТА НА ВСЕХНОЙ ЗЕМЛЕ
ВО ИМЯ ВСЕХНОГО СЧАСТЬЯ!
Так же велика выразительность детского слова сердитки. Трехлетняя Таня, увидев морщинки на лбу у отца, указала на них пальцем и сказала:
- Я не хочу, чтобы у тебя были сердитки!
И что может быть экспрессивнее отличного детского слова смеяние, означающего многократный и длительный смех.
- Мне аж кисло во рту стало от баловства, от смеяния.
Трехлетняя Ната:
- Спой мне, мама, баюльную песню!
"Баюльная песня" (от глагола "баюкать") - превосходное, звучное слово, более понятное детям, чем "колыбельная песня", так как в современном быту колыбели давно уже сделались редкостью.
Повторяю: вначале эти речения детей казались мне просто забавными, но мало-помалу для меня, благодаря им, уяснились многие высокие качества детского разума.
II. ПОДРАЖАНИЕ И ТВОРЧЕСТВО
ДЕТСКОЕ ЧУТЬЕ ЯЗЫКА
Если бы потребовалось наиболее наглядное, внятное для всех доказательство, что каждый малолетний ребенок есть величайший умственный труженик нашей планеты, достаточно было бы приглядеться возможно внимательнее к сложной системе тех методов, при помощи которых ему удается в такое изумительно короткое время овладеть своим родным языком, всеми оттенками его причудливых форм, всеми тонкостями его суффиксов, приставок и флексий.
Хотя это овладение речью происходит под непосредственным воздействием взрослых, все же оно кажется мне одним из величайших чудес детской психической жизни.
Раньше всего необходимо заметить, что у двухлетних и трехлетних детей такое сильное чутье языка, что создаваемые ими слова отнюдь не кажутся калеками или уродами речи, а, напротив, очень метки, изящны, естественны: и "сердитки", и "духлая", и "красавлюсь", и "всехный".
Сплошь и рядом случается, что ребенок изобретает слова, которые уже есть в языке, но неизвестны ни ему, ни окружающим.
На моих глазах один трехлетний в Крыму, в Коктебеле, выдумал слово пулять и пулял из своего крошечного ружья с утра до ночи, даже не подозревая о том, что это слово спокон веку существует на Дону, в Воронежской и Ярославской областях*. В известной повести Л.Пантелеева "Ленька Пантелеев" ярославская жительница несколько раз говорит: "Так и пуляют, так и пуляют!"
______________
* В.И.Даль, Толковый словарь живого великорусского языка, т. III, М. 1955, стр. 538. А.В.Миртов, Донской словарь, 1929, стр. 263.
Другой ребенок (трех с половиною лет) сам додумался до слова никчемный.
Третий, неизвестного мне возраста, изобрел слова обутки и одетки (это было в черноморской степи под Одессой), совершенно не зная о том, что именно эти два слова точно в таком же сочетании существуют в течение столетий на севере, в Олонецком крае. Ведь не читал же он этнографических сборников Рыбникова, записавшего некую фольклорную сказку, где были, между прочим, такие слова: "Получаю по обещанию пищу, обутку и одетку"*.
______________
* Песни, собранные П.Н.Рыбниковым, т. III, М. 1910, стр. 177.
Самая эта двучленная формула "обутка и одетка" была самостоятельно создана ребенком на основании тех языковых предпосылок, которые даны ему взрослыми.
- Ах ты, стрекоза! - сказала мать своей трехлетней Ирине.
- Я не стрекоза, а я людь!
Мать сначала не поняла этой "люди", но потом случайно обнаружила, что за тысячу километров, на Урале, человек издавна называется "людью". Там так и говорят:
- Ты что за людь?*
______________
* Даль приводит это слово как старинное (Толковый словарь, т. II, М. 1955, стр. 284).
Таким образом, ребенок порою самостоятельно приходит к тем формам, которые создавались народом в течение многих веков.
Чудесно овладевает детский ум методами, приемами, формами народного словотворчества.
Даже те детские слова, которых нет в языке, кажутся почти существующими: они могли бы быть, и только случайно их нет. Их встречаешь как старых знакомых, как будто уже слышал их когда-то. Легко можно представить себе какой-нибудь из славянских языков, где в качестве полноправных слов существуют и сердитки, и никовойный, и всехный.
Или, например, слово нырьба. Ребенок создал его лишь потому, что не знал нашего взрослого слова "ныряние". Купаясь в ванне, он так и сказал своей матери:
- Мама, скомандуй: "К нырьбе приготовиться!"
Нырьба - превосходное слово, энергичное, звонкое; я не удивился бы, если бы у какого-нибудь из славянских племен оказалось в живом обиходе слово нырьба, и кто скажет, что это слово чуждо языковому сознанию народа, который от слова ходить создал слово ходьба, от слова косить - косьба, от слова стрелять - стрельба и т.д.
Мне сообщили о мальчике, который сказал своей матери.
- Дай мне нитку, я буду нанитывать бусы.
Так осмыслил он слова "нанизывать на нитку".
Услыхав от какого-то мальчика, будто лошада копытнула его, я при первом удобном случае ввернул эти слова в разговор с моей маленькой дочерью. Девочка не только сразу поняла их, но даже не догадалась, что их нет в языке. Эти слова показались ей совершенно нормальными.
Да они такие и есть - порою даже "нормальнее" наших. Почему, в самом деле, ребенку говорят о лошади - лошадка? Ведь лошадь для ребенка огромна. Может ли он звать ее уменьшительным именем? Чувствуя всю фальшь этого уменьшительного, он делает из лошадки - лошаду, подчеркивая тем ее громадность.
И это у него происходит не только с лошадкой: подушка для него зачастую - подуха, чашка - чаха, одуванчик - одуван, гребешок - гребёх.
- Мама, смотри, петух без гребеха.
- Уй, какую мы нашли сыроегу!
- В окне на Литейном вот такая игруха!
Сын профессора А.Н.Гвоздева называл большую ложку - лога, большую мышь - мыха:
- Дай другую логу!
- Вот какая мыха!
Пушку называл он - пуха, балалайку - балалая*.
______________
* А.Н.Гвоздев, Вопросы изучения детской речи (глава "Формирование у ребенка грамматического строя русскою языка"), М. 1961, стр. 312 и 327.
Наташа Шурчилова мамины босоножки зовет: босоноги.
Во всех этих случаях ребенок поступает точно так же, как поступил Маяковский, образуя от слова щенок форму щен:
Изо всех щенячьих сил
Нищий щен заголосил.
НЕОСОЗНАННОЕ МАСТЕРСТВО
Переиначивая наши слова, ребенок чаще всего не замечает своего словотворчества и остается в уверенности, будто правильно повторяет услышанное.
Это впервые поразило меня, когда четырехлетний мальчишка, с которым я познакомился в поезде, стал назойливо просить у меня, чтобы я позволил ему повертеть тормозило.
Он только что услышал слово тормоз - и, думая, что повторяет его, приделал к нему окончание ило.
Это ило было для меня откровением: такой крохотный мальчик, а как тонко почувствовал, что здесь необходим суффикс "л", показывающий орудийность, инструментальность предмета. Мальчик словно сказал себе: если то, чем шьют, называется шило, а то, чем моют, - мыло, а то, чем роют, рыло, а то, чем молотят, - молотило, значит, то, чем тормозят, - тормозило.
Одно это слово свидетельствовало, что в уме у ребенка произведена такая четкая классификация суффиксов по разрядам и рубрикам, которая и для согревшего ума представляла бы немалые трудности.
И эта классификация показалась мне тем более чудесной, что сам ребенок даже не подозревает о ней.
Такое неосознанное словесное творчество - один из самых изумительных феноменов детства.
Даже те ошибки, которые нередко случается делать ребенку при этом творческом усвоении речи, свидетельствуют об огромности совершаемой его мозгом работы по координации знаний.
Хотя ребенок и не мог бы ответить, почему он называет почтальона почтаником, эта реконструкция слова свидетельствует, что для него практически вполне ощутима роль старорусского суффикса ник, который характеризует человека главным образом по его профессиональной работе пожарник, физкультурник, сапожник, колхозник, печник. Называя почтальона почтаником, ребенок включил свой неологизм в разряд этих слов и поступил вполне правильно, потому что если тот, кто работает в саду, есть садовник, то работающий на почте есть и вправду почтаник. Пусть взрослые смеются над почтаником. Ребенок не виноват, что в грамматике не соблюдается строгая логика. Если бы наши слова были созданы по какому-нибудь одному прямолинейному принципу, детские речения не казались бы нам такими забавными, они нередко "вернее" грамматики и "поправляют" ее.