Дорогая сестра - Фрэнсин Паскаль

– Джес, любимая, ну не плачь ты так. Элизабет не умрет. Мы ей не позволим. Вот увидишь, дорогая. Она обязательно поправится, и все опять будет как раньше.

Джессике очень хотелось поверить этим словам. А больше всего на свете ей сейчас хотелось повернуть время вспять, к тому роковому вечеру.

Тогда Инид Роллинз праздновала свое шестнадцатилетие, и все они были приглашены к ней на праздник. Элизабет предполагала отправиться на вечеринку со своим приятелем Тоддом Уилкинзом, но дедушка Тодда в тот вечер тоже отмечал день рождения, и Тодд не мог к нему не приехать. Поскольку Тодд обещал удрать оттуда как можно раньше и вместе с Элизабет отправиться в загородный клуб, она не особенно огорчилась и поехала к Инид с Джессикой и сопровождавшим ее на этот вечер Брайаном. Она даже не очень расстроилась, когда Тодд позвонил ей в разгаре вечеринки, чтобы сказать, что будет позднее, чем предполагал. Но когда праздник закончился, а Тодд так и не объявился, она по-настоящему рассердилась.

И все же она так любила Тодда, что не могла долго злиться на него, особенно после того, как узнала, где он был. Тодд договаривался с кем-то о продаже своего мотоцикла. Элизабет сначала просто не могла в это поверить. Тодд с раннего детства мечтал о таком мотоцикле. А теперь он решил его продать, потому что этот мотоцикл создавал много проблем в их с Элизабет отношениях, а Элизабет он очень любил.

Лиз взглянула на мотоцикл другими глазами. И он как-то сразу перестал ее пугать, как перестала пугать мысль о том, что сделают ее родители, если узнают, что она на нем прокатилась. На какую-то минуту она задумалась. Раз Джессика уехала без нее, она никак не могла доехать до «Каравана», клуба, куда после вечеринки отправились все остальные ребята. Положение казалось просто безвыходным. Если только…

И она приняла решение – наверное, самое худшее в своей жизни. Она села на мотоцикл.

Как прекрасно мчаться, сидя позади своего любимого, на мотоцикле, наклоняющемся на виражах дороги, навстречу теплому ветру, развевающему волосы! И она даже не заметила несущийся прямо на них потерявший управление фургон. А потом уже было слишком поздно.

– Лиз, пожалуйста, ответь мне, – умоляла сестру Джессика, сидя у ее изголовья. – Что, если я скажу, что это только моя вина? Мы с тобой заключим договор, Лиззи. Я возьму на себя всю вину, и ты будешь жить. Что ты скажешь на это?

Ответа не было.

Отчаяние и безнадежность охватили Джессику.

– Где же справедливость? – воскликнула она. – Этот чертов Макалистер остался цел и невредим, врезавшись со своим фургоном в мотоцикл Тодда. И Тодд тоже не пострадал. А ты лежишь в коме, хотя совсем этого не заслужила. Ах, Лиз, как я хочу, чтобы все было, как прежде. Я снова бы поддразнивала тебя и называла писательницей. Ты ведь никогда не сердилась на меня за это, правда? Ты всегда понимаешь меня, как никто другой, Лиз. Ты понимаешь меня даже лучше, чем я сама. Я думаю, что именно в этом заключается вся разница между нами. Ты всегда можешь понять других людей и сделать так, чтобы они почувствовали себя счастливыми.

Несколько минут Джессика сидела молча, в отчаянии от своей беспомощности.

– Черт возьми, Лиз, ну очнись! Ты не можешь так поступить со мной. Ты очень хорошо знаешь, что я не могу без тебя обойтись. Ты поступаешь эгоистично, и я тебя никогда не прощу, если ты умрешь!

Ей казалось, что все слезы уже выплаканы, но они вдруг потекли снова.

– Нет, Лиз! Я просто свинья, что говорю с тобой так!

– Джессика!

Она резко повернулась и увидела доктора Эдвардса, озабоченно смотревшего на нее.

– Джессика, когда я просил тебя разговаривать с Элизабет, я не это имел в виду.

– Я сделала что-то неправильно?

– Не то чтобы неправильно, но не то, что я имел в виду.

– А что я должна делать?

– У меня появилась идея, Джессика. – Он ободряюще ей улыбнулся и взъерошил ее выгоревшие на солнце волосы. – Не говори ей о своей вине. Говори о семье, школе, мальчиках – о чем хочешь. Просто болтай, как если бы ты знала, что она поймет тебя и ответит.

– И это выведет ее из комы?

– Я ничего не обещаю, Джессика. Может быть, да, может быть, нет. Но попытаться-то стоит?

– Я сделаю все, если это поможет Лиз.

В течение двух следующих дней Джессика беспрерывно бомбардировала сумеречное сознание Элизабет многочисленными воспоминаниями.

– Помнишь, как я пыталась отбить у тебя Тодда? Я бы просто убила всякую девчонку, которая только попробовала бы проделать это со мной. Но ты не такая. Ты была согласна отойти в сторону, если бы я действительно нравилась Тодду. Но он всегда любил только тебя, Лиз, и он был абсолютно прав, выбрав тебя. Тебя все любят – и это неудивительно. Ты очень хорошая и добрая, и ты всегда думаешь о других. Взять хотя бы Инид Роллинз. Ведь она зануда, каких свет не видел. Но она твоя подруга, и ты всегда ее защищаешь. Когда я всем разболтала ее секрет, ты правильно сделала, что заступилась за нее. Теперь мне стыдно, что я так себя вела, Лиз, и я обещаю, что я никогда не буду распускать сплетни про Инид, никогда!..

– Ты не обидишься, если я скажу кое-что про то, как ты пользуешься косметикой, Лиз? Не пойми меня неправильно, ты всегда выглядишь хорошо, но если ты подкрасишь ресницы чуть потемнее и положишь чуть больше румян на скулы, ты будешь просто неотразимой. А как ты одеваешься? Джинсы и блузки на пуговицах – это, конечно, неплохо, но иногда ты становишься слишком консервативной. Когда ты выйдешь отсюда, нам с тобой придется отправиться за покупками. Я помогу тебе выбрать действительно эффектные вещи, хорошо?..

– Ты обязательно поправишься, Лиз. Я просто уверена в этом. И ты опять вернешься ко всем своим школьным делам. Ты до сих пор лучший репортер «Оракула». Никто не мог лучше тебя вести эту рубрику – «Глаза и уши». У тебя всегда это получается весело и необидно. Ты знаешь, Лиз, я готова поспорить, что это единственная в мире колонка светских сплетен, куда люди действительно хотят попасть. У тебя никто никогда не выглядит плохо. И мне теперь совестно, Лиз, мне действительно стыдно, что я пыталась уговорить тебя написать обо мне только потому, что я твоя сестра. Я клянусь, что никогда больше этого не сделаю.

– Ох, Лиззи, – голос Джессики упал до шепота, – проснись, пожалуйста. Если только ты проснешься, я сделаю для тебя все, что ты захочешь. Я буду твоей рабыней до конца жизни…

Джессика в изнеможении опустила голову на кровать. Она услышала какой-то звук и, подняв голову, обернулась. Но она по-прежнему оставалась одна с Элизабет. В комнате никого больше не было. Звук послышался снова, и Джессика пыталась сообразить, откуда он.