Нежная мелодия для Контрабаса - Наташа Труш

Если б она знала, что туда может войти, она бы сама полетела в южноуральский городок, и лично бы руководила процессом отправки родительницы в Северную столицу.

Мама приехала с тремя чемоданами и сумкой-переноской, в которой сидел кот средней паршивости, явно подобранный на улице. Кот был породы помойно-дворовой, зато с документами, которым мог бы позавидовать любой благородный зверь. Паспорт с прививками и анализами был такой, что этого голодранца можно было хоть завтра на выставку в Париж.

– Это, стало быть, угловой жилец? – не столько спросила, сколько констатировала факт Алла.

– Ну да! Аллочка, это друг мой!

– Как друга зовут? – Алла вспоминала и вспомнить не могла, чтобы родительница ей сообщала о том, что у нее есть кот.

– Так, Вася же!

– Ну, да – ну, да! Как же иначе-то, Вася, конечно! Вася с Урала!

Но Вася с Урала – это было полбеды. Беда случилась, когда в Петербург с Урала приполз трехтонный контейнер. Кроме потертого не модного ковра, приличного еще трюмо и сломанной швейной машинки в тумбе в контейнер много чего влезло. Влез старый диван, ободранный еще предшественниками Васи, влезло кресло с одним деревянным подлокотником – второй пропал еще до возвращения Татьяны Георгиевны в родительский дом. И диван, и кресло Алла прямо у крыльца определила соседу с первого этажа, у которого в квартире хоть и не было ни одного свободного угла, но был талант пристраивать любую принесенную с помойки вещь. Сосед с радостью вцепился в диван и кресло, и, втащил их на свой этаж при помощи друга-алкаша.

Диван и кресло – это были цветочки! За ним последовали ягодки…

Если кому-то приходилось бывать в лавке старьевщика или на блошином рынке, тот поймет, что трехтонный железный ящик привез с Южного Урала несметные сокровища. Но Алла не могла по достоинству оценить все это древнее великолепие, и когда грузчики извлекали из контейнера очередной ящик, она смотрела на него с ужасом, ожидая очередного потрясения. Первым был старый чемодан, с которым мама в детстве ездила в пионерский лагерь. Он под завязку был забит инструментами: тяжеленный молоток, который болтался на износившейся ручке, рубанок, без главной – режущей – части («давно потеряна!»), три пилы со сломанными зубьями, топор без топорища, и инструмент, очень похожий на ледоруб. Все это было засыпано ржавыми гвоздями, болтами, шурупами, и поднять этот чемодан было очень проблематично.

Алла, открыв фибровую крышку с надписью «Инструменты», молча уставилась на гору металлолома, и, пережив эстетический шок, сказала:

– Мама, зови соседа из третьей квартиры…

– Отдашь? – обреченно обронила Татьяна Георгиевна.

– Отдам, – кивнула Алла.

– Отдавай! – согласилась мать, но ловким движением выцарапала ржавую железяку под названием «ледоруб». – Это может пригодиться! Я им и гвозди забивала, и однажды от соседки отбивалась!

– Удачно?

– Что ты имеешь в виду?

– Удачно отбилась? Без последствий?!

– Без! Эту соседку лопатой не убить, не то что этим безобидным орудием! Я его оставлю, как память… О папе!

– Мам! Ты неисправима! Ну, хорошо! Если память, то я – пас!

За чемоданом следовали три одинаковых пылесоса, ни один из которых не работал. Это мама честно сразу сказала:

– Все три – не рабочие! Но! Если у тебя есть на примете мужчина, у которого руки не в жопе, то можно сделать один! Этому пылесосу сноса не будет!

– Мама! Во-первых, у меня нет никакого мужчины, ни с руками в том самом месте, ни какого бы то ни было другого!

Алла не успела договорить. Татьяна Георгиевна удивленно на нее посмотрела и спросила:

– Ты это серьезно?

– О чем?

– Ну, о том, что никого у тебя нет?!

– Вполне! А что тебя удивляет?

– Нет, ничего. Хотя, удивляет, конечно. Но нам, тем, которые с Урала, вас не понять…

– Можно продолжать?

– Валяй!

– Во-вторых, – продолжила Алла. – У меня, мамуль, замечательный пылесос! Он не только пыль убирает, но и ковер моет! Да сейчас, знаешь, какие есть пылесосы?! В них специальные фильтры стоят, и, почистив мебель, разглядишь на этом фильтре то, на чем спишь и сидишь! Я однажды увидела демонстрацию этого космического чуда техники, и после этого жить не хотелось!

– Аллочка! Так, может, нам купить такой?! – робко спросила Татьяна Георгиевна, впечатленная пламенной речью дочери.

– Ма! Тебе сказать, сколько он стоит? Лучше тебе не знать!

– Алусь, у меня есть сбережения!

– Вот и побереги свои сбережения, мам! Не думай ты о нем! Это я тебе просто для справки рассказала! У меня тоже хороший пылесос! Тебе понравится! А этих монстров – на помойку!

– Может, соседу? – внезапно вспомнила о мужике с первого этажа Татьяна Георгиевна.

– Может, и ему. Поставим тут, он или в норку к себе утянет, или на помойку. Боюсь, что первое. Да, мам, капитально ты пополнила хозяйство нашего Петровича!

Грузчики выпотрошили до конца железный ящик, и контейнеровоз, громыхая и угрожающе качаясь, отправился в обратный путь. А Алла и Татьяна Георгиевна продолжили разборку вещей из старого дома.

Порадовал Аллу старинный столик: четыре высокие ножки, скрепленные внизу кованой металлической подставкой. А круглая столешница представляла собой сложную конструкцию: будто круглая низкая шкатулка с художественной резьбой по дереву на дне, а сверху – стеклянная крышка, с красиво обработанным, как у дорогого зеркала, краем. А еще самовар, не электрический, а настоящий, который топят сосновыми шишками. С трубой!

– Мам! Какая прелесть! Поставим его на лоджии, трубу выведем на улицу и будем по праздникам и воскресеньям с субботами наслаждаться настоящим чаем!

В неравной борьбе за имущество Татьяна Георгиевна отвоевала чугунный утюг с витой ручкой.

– Мама! Зачем тебе этот утюг?! И как ты собираешься им пользоваться?!

– Алусь, тут все просто: ставишь его на газовую плиту, разогреваешь, и гладь себе на здоровье! – Татьяна Георгиевна погладила утюг с любовью.

– Мам, у меня хороший утюг, и многооперационный!

– А утюгу нужна только одна операция, – возразила мать. – Он должен хорошо гладить. Так вот скажу тебе: сложные кружавчики способен качественно разгладить только вот такой чугунный утюг!

– Мамуль, хорошо бы еще знать, в каком месте у нас с тобой сложные кружавчики! – хихикнула Алла, но утюг все-таки оставила.

С божьей помощью они к позднему вечеру разобрали все коробки и чемоданы. Алла очень обрадовалась четырем ложным венским стульям, жаккардовому коврику с пейзажем и оленями, который помнила с детства, семейным фотографиям в рамках под стеклом, и двум узкогорлым вазам из стекла глубокого болотного цвета. Была еще старинная посуда, красивые ложки, вилки и ножи. И на этом все. Остальное – соседу. Или в помойку!

– Вот так, дочка. Жила-жила я на белом свете, почти шесть десятков лет прожила, а ничего толкового не нажила. И приданого для тебя у меня – ноль! Вот это все, что есть! – Татьяна Георгиевна развела руки в стороны.

– Мама, не думай ты ни о чем таком! Ну, есть же все! А стульям, столику, самовару я очень рада!

– А утюжку? – вполне серьезно спросила мать.

– Ну, и утюжку, конечно! – засмеялась Алла. – Непременно заведу кружавчики и буду их гладить этим чудом!

Они прожили вместе два года в мире и согласии, а потом Татьяна Георгиевна, краснея, сообщила дочери, что выходит замуж и уезжает.

– Замуж? – удивилась Алла. – За кого?!

– Он хороший человек, Алла. Бывший военный врач, работал в Военно-медицинской академии. Очень умный и добрый человек, – Татьяна Георгиевна покраснела. – Мы любим друг друга.

– Мам, но когда ты успела?! – Алла и в самом деле не понимала. Вроде, мать всегда была дома. Ну, порой она звонила кому-то, и уходила с трубкой в свою комнату, и говорила тихо. Алла думала, что б не мешать ей, а оказалось – вот такие тайны мадридского двора! И вечерами мать почти всегда была дома, за исключением тех дней, когда она выбиралась в театр. Но, вроде, туда она ездила с какой-то подругой. – Мамуль, «подружка» – то мужского рода у тебя?!

– Ага! Ты извини, я не знала, как сказать…

– Да, ладно, мам! Я не обижаюсь. Скажи, он не такой, как фермер твой, казахстанский?

Этого маминого «заграничного», считай, мужа Алла не знала и никогда не видела, как, впрочем, и своего отца, который сгинул без вести, не оставив о себе ни фото, ни адреса. Даже фамилию она носила мамину. И вот новость, так новость: у мамы новый муж!

– Ну, что ты?! Их рядом не поставить! Валерий Иванович – удивительный человек. И ты не думай, я его из семьи не увожу. Он уже пятнадцать лет, как вдовый.

– Верю-верю! Последний вопрос: где ты его нашла?

– Так, в парке! Алла, ты чему удивляешься?! Петербург – огромный город. У вас тут выбор – не то, что у нас, на Южном Урале! И приличных мужчин – море! – Татьяна Георгиевна вполне серьезно говорила это. – Я же не просто так удивляюсь, что ты такая молодая и красивая, и одна!