Пророчество Носа Дамского. Космическое и вполне земное фэнтези - Василий Карасев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сэр! Элементарная логика подсказывает, что с таких вот маленьких происшествий и начинаются большие проблемы. Вы не хотите присесть?
– Не хочу, – отрезал я, потер пальцами виски и продолжил свой путь от одной стены рубки до другой, а затем обратно, – не могу сидеть, когда нервничаю. Что это за дыра такая – Тройт?
– Находится на самой окраине соседней Галактики. Проживает чуть больше десяти тысяч колонистов Регулярных сообщений нет. Государственного устройства нет. Межпланетной торговли нет.. Однако… – Симпатяга неожиданно замолк.
– Чего там еще нет? – язвительно поинтересовался я.
– Самой планеты тоже нет.
– Как это? – удивился я. – Ты только что говорил…
– Всё правильно, сэр, – отозвался Симпатяга, – но это были сведения из Космического справочника за прошлый месяц. Одновременно я провел анализ новостных сообщений, и выяснилось, что тринадцать дней назад планета исчезла. А вчера в район ее бывшего местонахождения вылетела научная экспедиция с целью проведения расследования. Сэр, а вы не хотели бы согласиться с этим предложением? Очень уж всё любопытно выходит…
– Ни за что! Предложение… Саблезубого ежа в глотку этому шантажисту!
– Полностью с вами согласен, сэр! – неожиданно согласился Симпатяга. Странно, на него это не похоже. Даже не съехидничал, что никаких саблезубых ежей не существует.
– Правда, никаких саблезубых ежей не существует, – тут же услышал я, – но это так, мелочи… Мною только что получена весьма радостная новость.
– Это какая? – подозрительно спросил я.
– Страничку с моим стихотворением в он—лайн библиотеке посетил новый читатель!
– Тьфу на тебя! – неожиданно успокоился я и, упав в кресло, потянулся за стаканом. Стакан тут же исчез.
– Тьфу на тебя ещё раз! – я посмотрел на бутылку рома, но рисковать не стал. Всё равно ведь уберет. – Кажется, это второй читатель за последние полгода?
– Не второй, а пятнадцатый! – обиженно поправил меня Симпатяга. – А если вы согласитесь выслушать стихотворение в авторском исполнении…
– Нашел время… Всё! Я решился. Если нельзя улететь без груза, значит, груз мы забираем. А что дальше – решим по обстоятельствам. По крайней мере, для здоровья это безопасней, чем слушать твои стихи.
Симпатяга промолчал. Неужели обиделся? Да нет, хихикает тихонько…
***
Кто придумал, что в спорах рождается истина? В спорах рождается либо дружба, либо ненависть. Ну, если спор совсем уж маленький, то симпатия и антипатия. Между прочим, это касается и споров с самим собой. В каждом из нас живут не только мистер Джекил и мистер Хайд, но и множество других персонажей – Одиссей, Гобсек, Д`Артаньян, Дон Кихот, Обломов… Мы рождаемся все вместе в одном теле – десятки личностей со своими страстями и представлениями о счастье. Рождаемся и начинаем воевать между собой. Заключаем союзы, клянемся в вечной дружбе и вечной ненависти, совершаем подвиги, предаем и, в конце концов, уничтожаем друг друга. Остается сильнейший. Но иногда силы нескольких личностей оказываются равны, и мы всю жизнь противоречим сами себе.
Неожиданно я поймал себя на мысли, что не помню таких имен. Вернее, не знаю, откуда они взялись в моей голове. Но при этом четко ассоциирую каждое имя с определенным понятием. Одиссей – путешествия, Гобсек – жадность, Обломов – лень, Дон Кихот —…
– Сэр, груз только что прибыл и находится в шлюзовой камере, – прервал мои размышления голос Симпатяги, – прикажете принять на корабль?
– Он упакован? – я затушил сигарету и поднялся с кровати.
– Ну, можно сказать и так…
– А каков вес?
– Общий вес сто семьдесят килограмм восемьсот пятьдесят два грамма.
– Всего-то, – фыркнул я, – давай бросим его в малом грузовом отсеке. Куда-нибудь между тюками с сухим узунским маслом, которое мы так и не продали и…
Симпатяга неожиданно хихикнул.
– Извините, сэр, что перебиваю, но это невозможно.
– Почему? – удивился я.
– Ему там будет неудобно.
– Неудобно?! Грузу?!! Дюжину дарских пчел тебе под мышку! Симпатяга, ты спятил со своим поэтическим мышлением? Если хочешь сказать, что в грузовом отсеке он испортится или груз хрупкий и его нельзя бросать – так и скажи!
– Слушаюсь, сэр, – с нескрываемой иронией произнес Симпатяга, – вне всякого сомнения, если груз, как вы изволили выразиться, бросить, то он разобьется. Или по крайней мере получит сильные ушибы. А еще он придет в самое скверное расположение духа.
Я решительно открыл дверь в коридор и зашагал к шлюзовой камере.
– Это какое-то животное? – спросил я на ходу. – Ну конечно! Так бы сразу и сказал. А то груз, груз…
– Это не совсем животное. Это пожилая дама и человек очень небольшого роста.
– Ого! – удивился я. – А почему ты сказал, что они в упаковке?
– Но они же одеты, сэр!
– Одежда и упаковка, – назидательно произнес я, – совершенно разные вещи. И для поэта абсолютно недопустимо путать их между собой.
– Неужели, сэр? – с ядом в голове произнес Симпатяга. Он очень чувствительно относился к замечаниям о неправильном использовании слов.. – А почему же вы сами это делаете?
– Что делаю? – не понял я.
– Путаете слово «упаковка» со словом «одежда»?
– Ничего подобного! Не приписывай мне собственные огрехи.
– Ничего подобного? А как же прошлый вторник? Помните, я позвал вас посмотреть на только что прилетевший корабль, а вы добрых полчаса глазели на его хозяйку, следившую за разгрузкой.
– Ну и что? Причем тут хозяйка того корабля?!
– Не вы ли сказали мне тогда… цитирую: «Симпатяга, глянь—ка во что эта цыпочка упакована!»
– Хм.. – замялся я, – значит, говоришь, старуха и карлик?
– Пожилая дама и человек очень небольшого роста, сэр.
Итак, ценный груз, который необходимо доставить на пропавшую планету, это «пожилая дама и человек очень небольшого роста». Превосходно! Не наркотики, не оружие, не контрабанда… Хотя, может это контрабанда людьми?
Мои башмаки еще целовали ковровую дорожку на полу, а я уже оказался в шлюзовой камере. Мысленно, конечно. Перед моим взором возникла грязная неопрятная старуха с кривой деревянной клюкой и огромной бородавкой на носу. Она осматривала холодным пронзительным взглядом шлюзовую камеру, а у ее ног, на прочной пластиковой цепи сидел лохматый жирный карлик в рваной красной майке и обгладывал копченую свиную ногу… Ковровая дорожка кончилась, башмаки послали ей последний воздушный поцелуй, дверь камеры распахнулась и я увидел немолодую, но тщательно ухоженную даму, одетую по последней столичной моде. У ее ног стояла изящная тележка с многочисленным багажом, а в руках был футляр от кларнета. Я открыл рот, чтобы поздороваться, но она прижала палец к губам, призывая помолчать. Из-за высокого баула показался ее спутник. По знаку женщины маленький человечек вскинул голову, взял в руки кларнет и заиграл. Золотые кудри карлика взлетали в такт музыке, полы странного черного костюма с длинным двойным хвостом метались вправо и влево, глаза были прикрыты, а звучавшая мелодия казалась странной и завораживающей. Ни разу в своей жизни я не слышал ничего подобного! Казалось, это играет златокудрый ангелочек. Маленький состарившийся ангелочек поет песню без слов: о несбывшихся мечтах, о безответной любви, о светлой печали…
…Музыка закончилась, последние ноты взлетели в воздух, закружились, словно желтые осенние листья и сгорели, не долетая до пола. А я стоял и плакал. Я только что прожил чужую жизнь: страдал, любил, радовался, терпел муки и боль….
Женщина подошла ко мне и легонько дотронулась до плеча.
– В первый раз это производит сильное впечатление, – тихо сказала она, – но я хотела, чтобы Маленький Карл рассказал о себе прежде, чем вы составите мнение о своих нежданных гостях.
***
Мы пили чай. Теплый зеленый чай, ароматно пахнущий далекими лугами Тройта. Клара – так звали спутницу Маленького Карла – сама заварила травы, достав их из большой резной шкатулки, что покоилась в ее багаже. Златокудрый карлик сидел на высоком удобном креслице, сооруженном Симпатягой, весело болтал ногами и улыбался. Издалека он казался маленьким мальчиком, но лицо его было старым и морщинистым. Левую щеку пересекал длинный уродливый шрам – от виска до подбородка. А еще он не говорил. Совсем. У маленького музыканта был вырезан язык.
– Мы – скитальцы, – рассказывала нам Клара, – уже тридцать лет, как мы путешествуем от планеты к планете, нигде не задерживаясь дольше, чем на пару месяцев. Находим и тут же теряем друзей, кров, надежду. Живем тем, что выступаем на улицах и в тавернах, на свадьбах и похоронах, на праздниках у простых людей и богачей. Мы следуем за Звездой Печали, и только она определяет наш путь.