Skinова печать - Алов Константин

Но кулаки у Ибрагима были с собой, и он не замедлил пустить их в дело. Помощник его даже среагировать не успел, а Ибрагим с молниеносной быстротой нанес Крюкову прямой в переносицу. Но не попал, а через мгновение мешком завалился на пол от встречного удара сыщика. Помощник Ибрагима снова не среагировал вовремя на изменение обстановки, только стоял и хлопал глазами. Как, впрочем, и Мокеев, который не ожидал такой наглости от посетителя, тем более на своей ментовской территории. Обычно кавказцы ведут себя вежливо… Но эти двое давно уверовали в свою безнаказанность. Пока не нарвались на Крюкова…

Мокеев отвел капитана в сторону и долго что-то шептал ему на ухо, жестикулируя одной рукой. Крюков сначала не соглашался, но потом кивнул застывшим в ожидании окончания переговоров абрекам:

— Ладно, забирайте отсюда своего подопечного.

Те подхватили своего невменяемого протеже под руки, поволокли к выходу. В дверях Ибрагим задержался и метнул на Крюкова взгляд, полный ненависти. Крюков ответил ему лучезарной улыбкой.

— Что пялишься, дорогой? — спросил он заботливым тоном. — Напрасно стараешься, я мужиками не интересуюсь.

— Запомнить хочу, — процедил сквозь зубы Ибрагим.

— Ну, запоминай, — снова усмехнулся сыщик. — Меня зовут Крюк, — и добавил многозначительно: — Опер Крюк…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Сдвоенные молнии

1

Борис Николаевич Баринов встречался в японском ресторане со своим главным сообщником и помощником. Баринов был раздражен. Ему только что доложили по телефону о последней выходке сына. Вырастил дурака на свою голову! Стакана воды на старости лет не дождешься. Но единственный сын — это все-таки сын. Кровиночка, блин!

Поэтому со звонившим Баринов говорил со сдержанной ненавистью, так крепко стискивая корпус дорогущего мобильника в руке, что тот жалобно поскрипывал.

— Я не пугаю, но если с моим сыном что-нибудь случится, я вам всем головы поотрываю! — с нажимом подчеркнул он. — Да, советую это понимать буквально.

Он убрал телефон и попытался успокоиться. Куда там! Даже сердце прихватило. По сути, сын — это единственное больное место Баринова. В остальном дела его шли на удивление гладко. На радость ему и на зависть друзьям.

Собеседник попытался разрядить ситуацию.

— Не волнуйтесь, Борис Николаевич, я держу ситуацию под контролем.

Но это не помогло. Раздражение Баринова усугублялось еще и тем, что, имея имидж либерала, он просто обязан был любить японскую кухню. А он ее ненавидел. Особенно обычай жрать палочками. Палки-копалки дурацкие! Баринов вырос в приличной советской семье, поэтому из всех столовых приборов признавал лишь ложку. Он даже вилку с ножом презрительно игнорировал. А тут выдрючивайся, как клоун в цирке, пытаясь ухватить кусок сырой рыбы двумя карандашами. Да и сама жратва не лучше.

Баринов вздохнул тяжело, словно последний раз в жизни.

— Все у них, косоглазых, через одно место! Водка должна быть холодной, а закуска горячей! А у них все наоборот. Вот скажи мне, как там тебя…

Его собеседник сидел спиной к ярко освещенной стене из полупрозрачной рисовой бумаги, так что виден был лишь его силуэт.

— Я самокритично отзываюсь на кличку Оборотень, — усмехнулся он.

— Хрен с тобой, Оборотень, так Оборотень. Давай махнем за успешное завершение нашего грязного дела. С армянами, вроде, разобрались.

Они выпили. Баринов пил сакэ маленькими глотками, прикрыв глаза, всем своим видом изображая райское блаженство. Оборотень опрокинул в рот свою фарфоровую рюмочку без видимого удовольствия.

Речь шла о выселении армянских беженцев из гостиниц и общежитий, где те жили со времен Сумгаитского исхода. Баринов дал распоряжение Оборотню, и тот исполнил его в точности. Помещения освободили в рекордный срок, а населявших их людей выбросили на улицу.

Баринов, привычно скрывая отвращение, жевал лепестки сырой рыбы — то ли суси, то ли сасими. Некоторые по незнанию еще называют их «суши» и «сашими». Наливая сакэ в крохотные рюмки, он напомнил собеседнику:

— Я сунул тебя на хлебное место в президентскую комиссию не за красивые глаза. Помнишь, я говорил, что мне нужно протолкнуть в Думе новый закон об экстремизме? И в президентской команде его ждут. Ты обещал устроить для этого небольшое выступление где-нибудь в центре города.

— Будет вам выступление, будет и экстремизм, — Оборотень посмотрел на часы. — Уже, наверное, начали.

— Где?

— В самом центре. Улица Калашный ряд, почти напротив парламента. Небольшой фашистский погром.

Баринов скривился как от зубной боли.

— Ой-ой-ой!

— Что не так? — насторожился Оборотень.

— Место, — Баринов сокрушенно покачал головой. — Там у нашего кавказского друга Анвара в его модном магазине товара на миллион, — Баринов от волнения вцепился Оборотню в руку. — Я тебя умоляю, проследи, чтобы у него ничего не пропало. Можешь считать это моей личной просьбой. Не надо загонять в угол даже мышь, а тем более такую жирную черную крысу, как Анвар.

— Ладно, не волнуйтесь, — Оборотень с неприязнью стряхнул руку Баринова со своего запястья и достал мобильник. — Сейчас предупрежу своего человека, чтобы организовал охрану вашему человеку.

— Нашему, — с нажимом поправил Баринов.

Брезгливый жест собеседника ему определенно не понравился. Но он посчитал, что время для выяснения отношений еще не наступило.

Освобожденный от массивного корпуса гостиницы «Москва» центр столицы радовал глаз удивительным простором. От «Метрополя» до серого Дома на набережной за Москвой-рекой ничто не ограничивало перспективы.

«Уж если все сожгли и поломали, лучше бы так все и оставили, — подумал опер Крюков. — Получился бы роскошный сквер в самом центре города. Любимое место отдыха москвичей — сквер «Лужок».

Улицы вокруг были перегорожены. Именно здесь проводилось общегородское мероприятие, в котором руководство собиралось задействовать капитана Крюкова и его коллег.

Городские власти твердо взяли курс на проведение следующих олимпийских игр в Москве. По такому случаю решили возобновить практику трансляции спортивных игр на большие мониторы, установленные на главных городских площадях. Чтобы не позориться перед иностранцами, начали с малого. С внутренних чемпионатов. Сегодня должны были играть «Спартак» и «ЦСКА». Играли, кажется, в футбол. Крюков точно не знал, поскольку талантом болельщика не обладал вообще. Он предпочитал получать дозы адреналина бесплатно, вернее, на работе и за свою зарплату.

Площадь перед экраном монитора была поделена на две части цепью серых милицейских фуражек. По одну сторону разделительных турникетов колыхалась толпа красно-белых спартаковцев, по другую — красно-синих армейцев. Крюков с возвышения возле стеклянного купола подземного торгового центра окинул сборище грустным взглядом.

— И зачем мы здесь? Какая наша роль на этом празднике жизни? Тут ОМОН нужен, постовых в форме побольше. Казаки с пиками наперевес и нагайками пригодились бы.

Но милиции в форме оказалось немного. Вероятно, власти не хотели заранее дразнить и провоцировать болельщиков. Вместо этого решили внедрить в их ряды оперативников в штатском. Зачем? Крюков такую сложность не понимал.

Толпа перед большим экраном все росла. Напарник Крюкова — Мокеев, в отличие от него, был завзятым болельщиком.

— Может, передислоцируемся поближе к экрану? — предложил он.

Крюков пожал плечами.

— За каким хреном? Отсюда лучше видно.

— А если заваруха начнется?

— Тем более. Здесь безопаснее и есть маневр для организованного отступления.

Мокеев не отступал.

— Пойдем, потолкаемся. Что полезное услышим. Заодно и футбол посмотрим. У «Спартака», конечно, шансов мало, но чем черт не шутит?

Крюков решительно покрутил головой.

— Не пойду, ноги отдавят. Если приспичило, топай один. А я потом за тебя отомщу.