Дураки на периферии - Андрей Платонов

Марья Ивановна. Подождем – увидим. Нашелся тоже родитель по шестому разряду. Я у тебя две недели чулки просила. Вон какие фильдеперсовые поступили в епо, а ты – принципы!.. То всеобщая равная свобода, а то принципы. Ты что – по принципиальности в любовники ко мне влип?

Иван Павлович волочит два ящика и устанавливает их около стола.

Иван Павлович. Идут! С той улицы! Маня, ляжь, вроде как нездоровится, вроде как тошнит. Глеб Иванович, сядьте к столу, читайте любую книжку, а я буду работать, – на службе всего не поспеваешь. Я кое-что упорядочу для вида. (Садится к столу, листает бумаги.)

Марья Ивановна ложится на бушлат. Пауза.

Глеб Иванович. Вот в газетах пишут, Иван Павлович, – радио в массы, чудеса науки и техники в массы, прочие отношения – тоже в массы. Только успевай ловить. Я, конечно, понимаю, что вас принцип мучает с абортом, но, думаю, надо подойти к вопросу индивидуально, без массового масштаба. Швырнуть ребенка в массы нельзя, он в воздухе растворится, как падучая звезда.

Иван Павлович. Мы живем в настоящие времена, а не в будущие. По нашим временам человек должен выполнять общественные функции, а также лично жить и наслаждаться. Я послужил для общества тремя детьми, а теперь служу счетной работой.

Пауза.

Глеб Иванович. Я бы, Иван Павлович, все-таки родил бы…

Иван Павлович. Ну и родите на здоровье, а этот вопрос оставьте открытым, как внутрисемейного происхождения.

Пауза.

Глеб Иванович. Вот в губернском органе пишут – рачья чума кончилась.

Иван Павлович. Чего?

Глеб Иванович. Опять раков есть будем. В газете написано – кончилась рачья чума. Пятнадцать лет продолжалась и самостоятельно кончилась без научных забот. За это время дети выросли, не видя раков.

Пауза.

А то вот у нас в Заречье, – мужики, со зла на кооперацию, сельским сходом магазин госспирта закрыли. Плавают за водкой через реку на пароме. Большая опасность для милиции. Многие тонут… Организовать бы у нас общество спасения на водах.

Иван Павлович. Глеб Иванович, у меня новый ребенок в едоки просится, а вы мне спасением раков голову морочите.

Марья Ивановна. Уйду от вас, чертей, в разбойники, в леса, в атаманы, в батьки и матки.

Иван Павлович. Опять скандалишь? Упорядочь ты себя, пожалуйста, хоть для комиссии!

Марья Ивановна. Жила бы в лесу и пела бы песни. Налетела бы набегом на ваш город, взяла бы его в плен и супруга моего либо к стенке, либо в золоторотный обоз, заниматься учетом контроля. Я бы тебя, учетного беса, каждое утро по морде бы била.

Иван Павлович. Опять скандалишь?

Марья Ивановна. Надоели вы мне все до скуки. Прямо от петли живу с вами!..

Катя (вбегая со двора). Идут! Что мне делать?!

Иван Павлович. Садись, учись! – Марья, Христом Богом тебя умоляю от чистого сердца, – не скандаль при комиссии!.. Лежи и болей!

Входит комиссия, председатель Евтюшкин Карп Иванович, сухоречивый человек, бывший санитар, – секретарь Ащеулов Василий Степанович, бородатый выдвиженец, – и член комиссии Лутьин Данила Дмитриевич, ротный лекпом. У двери становится во фрунт женщина-милиционер.

Ащеулов (здороваясь по-домашнему со всеми и с трепещущей Катей за руку). Мое почтение! (Официально.) Здесь проживает…

Евтюшкин (официально, ни с кем не здороваясь). Здесь проживает гражданин счетовод Башмаков с женой и семейством?

Иван Павлович. Да-с, я и есть Башмаков… Моя фамилия произносится вслух – Башмаков… Чем могу служить? – Удостоверение личности прикажете предъявить?

Комиссия садится в шапках вокруг стола. Члены держат в квартире себя, как татары в Древней Руси.

Евтюшкин. Не требуется. Мы есть узкая комиссия охматмлада. От вас поступило заявление о желании применения аборта к вашей супруге. Врачебная комиссия, освидетельствовав вашу супругу, нашла ее состояние здоровья в полном блестящем положении, и даже констатировала, что даже полезны дети от таких блестящих густых матерей. Нам теперь надо обследовать ваше матерьяльное положение, поскольку вы есть член профсоюза и ссылаетесь на имущественную маломощность… Товарищ Ащеулов, пиши протокол. Лутьин, приступи к осмотру движимого и его санитарного состояния. На дворе скотины никакой не имеется?

Лутьин лезет под кровать, под столы, тащит рухлядь, нюхает вещи и пр.

Катя. Имеются две козы.

Иван Павлович. Цыц!

Евтюшкин. С ягнятами?

Катя. Пять козленков. У коз ягнят не бывает. Они не коровы.

Иван Павлович. Цыц ты!

Евтюшкин. Не мешай, девочка, делу. Ты учи свои уроки и сознательно вырастай понемногу. (К Марье Ивановне.) Вы и будете потерпевшая?

Марья Ивановна. Вот лежу и терплю, как он (указывает на Лутьина) подо мной шарит.

Лутьин. У вас что – изжога?

Марья Ивановна. Нет, это у Ивана Павловича.

Лутьин шарит по обеим комнатам.

Ащеулов (читает вслух заготовленный бланк). Комиссия охматмлада в своем узком составе, из председателя гр. Евтюшкина, К. И., а также члена комиссии гр. лекпома Лутьина, Д. Д., и, наконец, секретаря гр. Ащеулова, В. С., то есть меня, – слушала и постановила, с правой стороны…

Иван Павлович. Позвольте сделать мне мои устные показания, ради уточнения событий дела. Я есть трудящийся человек. В свое время, а именно до революции, я родил троих детей и разошелся впоследствии, после революции, по кодексу со своей старой женой. Теперь я женат вторично и первой жене плачу алименты. Кроме того, я выполняю общественные служебные функции, состоя в профсоюзе и платя взносы. Но кодекс продолжает действовать. И сверх того немецкую систему «цвай-киндер-системе» я выполнил с превышением, то есть родил троих. Так что перед нацией я оправдан как родитель и как трудящийся элемент, служа по счетной линии… Вот, позвольте мне предоставить на рассмотрение комиссии баланс моих доходов и расходов с приложением объяснительной записки. (Читает.) Доходы. Жалованье по седьмому разряду семнадцатиразрядной тарифной сетки – 43 р. 72 к. ежемесячно. Козы: 366 стаканов молока в нынешний год как високосный. Считая по две с половиной копейки стакан, итого 8 р. 32 к. в год, а ежемесячно 32 к. целых и 55 сотых. Огород: капуста, картофель, свекла, морковь, огурцы, помидоры, рассада…

Ащеулов (по-домашнему). Как капуста, ничего уродилась?

Иван Павлович (Ащеулову). Капуста ничего, жаловаться нельзя. Вилка хорошо наливает.

Ащеулов. А у нас в деревне, сказывают, – плоха!

Иван Павлович (читает). Огород. Капуста, картофель, свекла…

Евтюшкин (строго перебивая). Да ты говори чохом общий и целый итог.

Иван Павлович. Итого с огорода в год…

Евтюшкин. Говори ежемесячно.

Иван Павлович. Итого с огорода в месяц 3 рубля 44 коп. Экономия от бережной эксплуатации мебели и носильного имущества, через это удлиняются нормальные сроки амортизации.

Мальчик (просовываясь в окно). Маманька, Васятка заливается, титьку хочет.

Евтюшкин. Это еще какой Васятка?

Милиционерша. А это мой. Я на этой улице живу. Я отлучусь.

Ащеулов. Ступай, ступай. Открывай буфет.

Милиционерша уходит.

Иван Павлович. Через это удлиняются нормальные сроки амортизации…

Евтюшкин. Говори чохом и без утайки. А то предадим суду за бюрократизм.

Иван Павлович. Итого по доходным статьям на дебете 58 р. 32 с половиной коп. Расходы. Алименты первой жене – треть основного жалованья без внутрихозяйственных доходов – 14 р. 64 к. Квартира по ставке с излишком площади – 4 р. 11 к.

Евтюшкин. Ну, дай сюда документ, я сам обследую. (Дьячит.) Отопление, освещение, вата на переделку шубы… А это что?

Иван Павлович. А это?.. это чулки по три пары в год, мне и жене… На месяц получается чистого расхода…

Евтюшкин. Ага… Очистка нужника… Покупка кадки… А какая в кадке необходимость?

Иван Павлович. Кадка намечается для огурцов.

Лутьин (выходя из другой комнаты с корзинкой). Тут находятся кружева и чистое белье.

Марья Ивановна. А ты это не трожь. Тебя это не касается. Это, может, мое приданое.

Евтюшкин (отрываясь от чтения). Поставь в сторону. Потом обследуем… Итого ты выводишь ежемесячного сбережения 2 р. 31 к. А где деньги хранишь?