Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова - Геннадий Александрович Смолин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нынче я осведомлен обо всём этом гораздо больше. И как я понял, тех, кто осмеливался жить собственной правдой, слишком часто подстерегала смерть. Но стоит ли жить иначе, как простейшие микроорганизмы, как растения?
За почти что столетнюю историю, которую поведали мне пожелтевшие странички этих документов, писем или манускриптов они были опалены огнем души множества людей. Огненный смерч вовлек этих смельчаков в бешеный вихрь, которому не было сил противиться.
По наитию я зримо чувствовал: пришел мой черед. Я последний из той когорты людей, кого бушующее пламя подхватило и закружило в неудержимом сатанинском танце, чтобы затем увлечь в бездну.
Вывод напрашивался сам собой. Я обязан предать гласности то немногое, что мы знаем или нам кажется, что знаем о Булгакове. Ради чего? Ответ прост. Я надеюсь, что сумею – пусть даже на мгновение – прервать безумную пляску огненного смерча, затеянную Воландом и его свитой, и тем самым лишить его миссию злой колдовской силы, чтобы испепеляющий огонь не успел поглотить и меня тоже. Задача не из лёгких, если учесть, что у тебя на глазах колдовские силы Ангелов тьмы обольщают агнцев божьих и дразнят смерть, кружа её в мучительном сладостном ритме своего сатанинского обольщения.
Преуспею ли я в своих расчётах, не знаю.
Есть одна вещь, которую я хотел бы прояснить, прежде чем вы перевернёте страницу: я вовсе не рвался пуститься в пляс и не по своей воле оказался причастным к этой истории. Моя недавняя знакомая Ирина, подруга Любови Булгаковой-Белозерской, второй жены Михаила Булгакова, как-то спросила меня:
– Вы знаете Булгакова?
Тогда я не понял вопроса, который не был однозначен, как показалось бы вначале. Только теперь мне приоткрылся тайный смысл фразы и возможно я буду тем избранником судьбы, которому суждено понять тайный смысл предметов и людей, окружавших Булгакова и узнать мастера лучше, чем кому бы то ни было.
Или же другой персонаж булгаковской истории – переводчик русской советской литературы на французский язык и масон, награждённый «Орденом почётного легиона» Гаральд Люстерник. Наконец, профессор доктор медицинских наук Леонид Иванович Дворецкий. И всех тех – причастных и непричастных, кого заманила в свои колдовские чертоги великая проза и драматургия Михаила Афанасьевича. Похоже, во всём виноват Булгаков с дивной музыкой его литературных шедевров.
Часть первая
Золотая лестница космосов
Зарница счастья
«Когда сто лет назад командора нашего русского ордена писателей пристрелили, на теле его нашли тяжёлую пистолетную рану. Когда через сто лет будут раздевать одного из потомков перед отправкой в дальний путь, найдут несколько шрамов от финских ножей. И всё на спине. Меняется оружие!»
М.А. Булгаков, письма
Люблю Москву! До детского восторга, до страстной влюблённости юноши, идущего на своё первое свидание. Москва, Первопрестольная…Это насквозь русский город, как бы его не старались переделать революционеры-большевики семнадцатого года или толстосумы эпохи 90-х. Российская столица всегда возрождалась из пепла социальных перестроек, поблёскивая гранями русскости как загадочный град Китеж.
В тот год я познакомился с подругой второй жены М.А. Булгакова. Это произошло ранним летом, в июне, но по порядку…
А началось всё в редакции молодёжного журнала, в высотном здание которое взметнулось у Бутырской. Стояло лето – июнь или июль конца 80-х годов. Я зашёл в отдел прозы и увидел блондинку лет 18–20. О чём-то мы разговорились – не помню, но в какой-то момент девушка вдруг сказала:
– Я дружу с Любовью Евгеньевной Белозерской – второй женой Михаила Афанасьевича Булгакова. Женщина она необыкновенная, в чём-то фантастичная… – И далее поведала невероятное: – Михаил Афанасьевич умер не своей смертью, его погубила средневековая аптека, а проще говоря, метко названный народной молвой ещё двести лет назад «наследственный порошок». То ли это была аква-тоффана (мышьяк), то ли – сулема…
Ира познакомила меня с Любовью Евгеньевной Белозерской, а та передала мне на память локон волос Булгакова, а я договорился с физиками-ядерщиками из государственного научного центра (ГНЦ) о проведении тест-исследований с помощью нейтронно-активационного метода. Снятие характеристик, их анализ, совместно с хронологией течения болезни Булгакова – всё это дало бы чёткий ответ: был ли отравлен великий русский писатель, а слухи или недомолвки оказались бы просто досужими вымыслами. Иными словами, удалось бы фактически доказать преступление века, когда в сентябрьский приезд в Ленинград в 1939 году писателя и драматурга Булгакова настигли препараты из средневековой аптеки в том самом полюбившимся Булгакову «чудесном номере 430» (мансардная комната) гостиницы «Астория». Отсюда есть-пошла болезнь великого русского писателя, которая и завершилась через полгода смертью.
Далее, занимаясь расследованием тайны смерти писателя, я наткнулся на исследование профессора медицины Леонида Ивановича Дворецкого. Судя по обширному эпикризу Михаилу Афанасьевичу Булгакову, с едой и питьем ему дозировано вводились лекарственные препараты, приведшие к хронической почечной недостаточности (ХИН) и, наконец, к уремии – отравлению организма и смерти. Причём, тот круг потенциальных вельможных персон, кто выдал «ордер на убийство» и ритуально уничтожал писателя, не ограничился одним человеком. Сразу скажем: Сталин тут ни при чём. Здесь наверняка сработала система в лице коллективного «Сальери», который и оплодотворил её величество власть предержащую в одном и главном: Булгаков матёрый враг советской власти, а с такими разговор короток: их уничтожают…
Не лежит у меня душа к семейной идиллии, наверное, я вечный странник или нечаевский полуволк-полусобака («Баллада о полу-волке» – повесть В. Нечаева). Не так давно с моей немецкой женой Соней Шерманн я побывал на Телецком озере в Алтайском крае. Не буду рассказывать о том, что это было нечто невообразимое, о чём просто ни словом сказать, ни пером описать – всё в умолчании. Ну, а по возвращению из Сибири моя супруга откочевала к себе в Германию, в Берлин, а я остался в Москве. Мы разъединились с оговоркой, что скоро встретимся вновь и выберем, наконец-то, где будем жить: в России или Германии; а может и там, и здесь.
Короче говоря, я вынужден был признаться самому себе, что всего дороже мне личная свобода и одиночество. Заставьте меня выбирать между семейными узами – несвободой и вольницей хиппи – и я, не раздумывая, шагну за дверь, чтобы жизнь по-цыгански; выражение «нон-стоп!» стало моим кредом. Особенно, если перед этим вы принудите
