Белые камни - Николай Вагнер

Леонидов нажал, и в тот же миг крышка шкатулки подскочила. Все увидели крошечный скелет человека с протянутой рукой.

— Прошу позолотить ручку этого несчастного!

Леонидов добродушно усмехнулся и вложил в руку скелета двугривенный..

— А вы? — обратился Долин к Магде и Александру. — Труд фокусника требует уважения. Не боитеся смерти тела, боитеся смерти духа…

— Скоморох Долин верен себе, — констатировал Леонидов. — Свой сувенирчик он привез не в утешение и не без умысла.

— Во-первых, я привез его не себе. — И Долин опустил шкатулку в карман Леонидова. — А во-вторых, я неплохо заработал и посему приглашаю за свой стол!

Не обратив внимания на его слова, Леонидов вытащил из кармана шкатулку, нажал несколько раз кнопку, после чего неизменно крышка подскакивала и появлялся скелетик с протянутой рукой.

— Ничего лучше ты придумать не мог, как этот намек на весьма грустные обстоятельства. С делами, конечно, надо поспешать, это ясно, но мы еще поживем! А твое приглашение принять не можем, как видишь, нас тут целых пятеро.

— Тогда пересядем за большой стол, — предложил Долин. — Или сдвинем два маленьких.

— Лучше за большой. — И Леонидов решительно, шагнул к покрытому накрахмаленной скатертью столу.

— Шурочка! — позвал он молодую женщину с острым взглядом карих миндалевидных глаз. — Обратите внимание на эту замечательную компанию красивых и смертельно голодных людей.

Шурочка подошла к столу и поинтересовалась, заглядывал ли Леонидов в меню.

— Днем в меню не заглядываю. Пусть соблазны властвуют над нами поближе к вечеру. И если уж к нам подошли вы, Шурочка, используйте свое служебное положение и принесите нам нормальный домашний обед. Кстати, — обратился Леонидов к Магде и Александру, — знакомьтесь: Шурочка заведует этим чудесным лесным филиалом. А в головном ресторане на Суворовском мы побываем в одну из вылазок в Москву.

Уточнив, что именно принести к обеду, Шурочка удалилась быстрой, четкой походкой.

— Очень милая женщина, — заметила Магда.

— Мы с Иришкой зовем ее лесной феей. И это действительно так. Бывает, приедешь из Москвы в ночь-полночь, а добрая фея откроет свою обитель и накормит чем бог послал.

Пока Леонидов говорил, Долин тасовал маленькую колоду карт. Затем карты начали как бы струиться меж его тонких пальцев, развертывались полукругом, образуя причудливые ромашки, превращались в ручей, который непрерывно стекал от плеча к руке, переливался из ладони в ладонь, а затем исчезал без следа, словно и не было вовсе никаких карт. Потом Долин снова набирал колоду, извлекая карты из внутренних карманов пиджака Леонидова, затем — Александра, снимая их с плеч Магды.

Она смеялась до слез и просила все повторить сначала, только медленнее, чтобы была возможность изобличить Долина. Он повторял все в той же последовательности, но результат получался прежним, У всех на глазах творились чудеса. Долин был неуязвим.

В конце импровизированного представления в руке Долина неожиданно для всех вместо колоды карт возникла сувенирная шкатулка. Он нажал кнопку, отскочила крышка — скелетик протянул руку, прося подаяние.

— Ну, мерзавец! — воскликнул Леонидов. — И когда ты успел вытянуть у меня свой подарок?!

— Важно — не когда, а для чего. Жизнь коротка, искусство вечно. Но для того, чтобы оно было вечным, надо многое успеть в этой короткой жизни. Держи и успевай!

Долин вложил шкатулку в широкую ладонь Леонидова.

После обеда все пошли на лужайку. Она открылась неожиданно. Лес расступился, и на залитом солнцем лугу появился стожок свеженакошенного сена. Впереди, закрывая высокий забор, густо кудрявились кусты орешника. Ирина помчалась по лугу и со всего маху, широко раскинув руки, плюхнулась в стожок.

— Ирина! — прикрикнул Леонидов. — Не вороши сено! Тебе прекрасно известно, каких трудов это стоит деду Касьяну.

— Он сам сказал, что стожки так и так пропадут. Есть-то сено некому. Косит он по привычке, потому, что ночью сторожит, а днем делать нечего.

— Ну, дочь, смотри! Слишком стала разговорчива. Запомни, и сено, и хлеб — святы.

Леонидов расстелил плед и растянулся во всю его длину, закинув руки к затылку.

— А жизнь, несмотря ни на что, все-таки прекрасна. Какое небо, какие облака! И мы все это видим, ощущаем себя частицей мира. Нет, я не совсем точно сказал вам тогда о радости бытия. Это, пожалуй, ощущение беспредельного мира в себе и через себя… Вы знаете, о чем я вспомнил сейчас? — неожиданно спросил Леонидов. — Вот такое же небо, такие же прекрасные облака я видал у вас на Урале. Есть у меня там один знакомый — доктор Плетнев. Он меня и соблазнил однажды, повез в свою, как он назвал, «акваторию» у Белых камней. Мы поехали с ним туда сразу после спектакля. На его лодке. Благо следующий день в театре был выходным, и мы пробыли в этой сказке от заката до заката. С тех пор я доказываю всем, что более великолепных мест на земле не существует.

— Места там действительно неповторимые, — подтвердила Магда.

— А вы знаете «акваторию» Плетнева? — приподнявшись на локте, спросил Леонидов.

Он посмотрел в серые, широко расставленные глаза Магды, отметил в них мучительную напряженность, огляделся по сторонам. Ирина и Александр, невзирая на палящие лучи солнца, азартно гоняли волан.

— Вашего Плетнева не знаю, хотя слышала о нем от Саши. Саша о нем когда-то писал. А в тех местах мы бывали не раз. У моего младшего брата Владислава прекрасная лодка, и мы часто ездили к Белым камням. Пока он не заболел.

— Он болен и сейчас?

— Это случилось совсем недавно. Он заболел внезапно и, кажется, очень серьезно. Во всяком случае, как мне сказала перед отъездом его жена Валя, Владиславу дали направление в одну из московских больниц.

— Даже так? — Леонидов вздохнул и снова лег на спину. — Совсем молодые — и болеют. Ирина! — крикнул он на весь луг. — Кончай бегать на солнцепеке!

Но Ирина, Алешка и Александр так увлеклись игрой, что не обратили внимания на Леонидова. Он же через некоторое время перевалился на бок и задремал. Магда посмотрела, с улыбкой на этого огромного человека, который спал теперь, по-детски оттопырив губы, и достала из сумки вязание. Спицы в ее руках поблескивали на солнце, а сама она привалилась к стогу и оттуда, из тени, посматривала, как Александр, тоже уподобившись мальчишке, прыгал из стороны в сторону, взмахивая ракеткой. А ведь Александр уже немолод. Ему, как и Леонидову, скоро сорок пять. Только выглядит свежее, потому что сухопар и подвижен. Да и род у него, в отца, живуч и долговечен. Из «ливанских кедров» Александр, больше тут ничего не скажешь. Но и у нее с Владиславом порода вроде бы крепкая. Отцу семьдесят, а выглядит он куда моложе Леонидова. И машину водит до сих пор, и дачку строит в заливе, о котором говорили только что.

Глянув на высокое голубое небо, Магда вспомнила бескрайний водный простор, расплавленный июльским жаром. По этому ослепительному блеску мчит смеющийся бронзовый лыжник. Его лыжи едва касаются воды. Как будто и невесом лыжник. Откинутые плечи, простертые вперед руки, прямые пружинистые ноги — все бугрится бронзовыми мускулами. Полуденное солнце бьет чуть из-за спины лыжника, зажигая по его контуру золотистое свечение. Оно и усиливает впечатление бронзовости.

Катер рвется вперед. Видна белозубая улыбка Владислава. Лицо покрыто загаром, как и все тело. Он резко галсирует то влево, то вправо, каждый раз приближаясь к паре рокочущих моторов и тотчас удаляясь от них. Можно даже различить выражение глаз Владислава. Они добрые и веселые. Ничего этого не замечает сидящая у руля Валерия. Ее интересует совсем другое: выстоит, ли Владислав у Белых камней, когда она круто развернет катер, или потеряет равновесие и шлепнется в воду неуклюже как медведь? Вот тогда она и повеселится вволю, закричит: «Славка-медведь, научи меня реветь!».

Сделав круг по зеркальной воде, в которую опрокинулись скалы, Валя подрулит к барахтающемуся Владиславу и предоставит ему возможность взобраться на раскаленный солнцем бак катера. Он сделает это уверенно и легко, упрется рукой в борт и, качнув катер, выскользнет из воды…

До слуха Магды донеслись голоса Алешки и Александра. Они звали ее поразмяться. Особенно настойчив был Александр. Он недоумевал, как можно сидеть в тени стога и упускать драгоценные лучи солнца. Магда подумала, что Александр никогда не бывает серьезным, до тех пор, пока не садится за работу. Но он добр, а доброта — это тоже серьезно. Не каждому дано подобное свойство души, устойчивое, бесконечно сложное в _его проявлениях. Александру неспокойно, если он не позаботится о другом, и, возможно, это даже важнее для него самого, нежели для тех, кто испытывает его заботу и доброту. Наверное, это свойство его души и почувствовала Магда, когда они встретились впервые. И сейчас он тоже заботился о ней. Ему хотелось, чтобы Магда ощутила ту же радость, какая наполняет его, не пропускала счастливых мигов судьбы. Тем более завтра Александр наверняка снова сядет за работу, которую не оставляет и во время летних отпусков.