Бой за рингом - Игорь Заседа

Случившееся все еще казалось мне дурным сном. Каких-нибудь двадцать минут назад мы перебросились с Добротвором последними словами, я пожелал ему успеха, он дернулся было послать меня к черту, да прикусил язык - он был достаточно воспитанным человеком, чтобы сохранять необходимую дистанцию между мной и собой. Хотя Виктор и видел во мне - я в этом не сомневался - такого же профессионального спортсмена, как и он сам, но нынешнее мое положение, а главное - полтора десятка лет, разделявшие нас, удержали его в рамках приличий.

В самолете мы встретились случайно: Добротвор с Храпченко летели по приглашению Федерации бокса Канады на крупный международный турнир, а я с фигуристами - на юношеское первенство мира в Лейк-Плэсид, и здесь, в Монреале, наши дороги расходились. Добротвор, как обычно, выглядел веселым, уверенным в себе, и, кажется, перспектива вновь встретиться с Гонзалесом, экс-чемпионом мира и, пожалуй, самым известным после Теофило Стивенсона боксером на Кубе, дважды выигравшим у Добротвора в уходящем году, мало беспокоила его.

Когда появился встречавший нас представитель советского посольства мой давний друг Анатолий Владимирович Власенко, Влас, с которым мы столько наплавали в свое время в разных бассейнах мира, отяжелевший с тех пор, как мы виделись в Штатах четыре года назад, на зимних Играх в том самом Лейк-Плэсиде, куда я направлялся теперь, - ситуация прояснилась. Он был непривычно мрачен и неразговорчив.

- Наркотики, - только и выдавил Власенко сквозь зубы в ответ на мой вопрос.

Если б разверзлись бетонные полы аэропорта и адский огонь плеснул в лицо, честное слово, - это не потрясло бы меня сильнее! Виктор... Добротвор... этот честный и красивый человек... и наркотики?

- Не может быть...

- Чего уж теперь - не может быть... Вон, гляди. - Власенко резанул меня злым взглядом. - С тобой прилетел, в одном самолете... Извини, я хотел сказать... И вещдоки налицо... Этого только нам здесь не хватало!

А тут тебе факт: один из самых известных советских боксеров киевлянин Виктор Добротвор, выступление которого в монреальском "Форуме" широко разрекламировано (в самолете я читал местную "Глоб" - Виктору газета посвятила чуть не целую полосу с множеством фото, схвачен в таможне с грузом наркотиков. Было от чего впасть в мрачное расположение духа...

2

- Будь это обычная провокация, еще куда ни шло. - Власенко остановился у окна - высокого, широкого, веницианского, впрочем, скорее викторианского, в стране, где по-прежнему чтут за первопрестольную Лондон, а портреты английской королевы увидишь едва ль не в каждой второй витрине независимо от того, чем торгуют, - фруктами или новыми американскими автомобилями. - Да, время банальных провокаций минуло. Теперь и пресса насобачилась - ей мякину не предлагай, дай факт крепкий, да еще с внутренним содержанием, чтоб достать местного аборигена до самых селезенок. Матрос, сбежавший с торгового судна, какой-нибудь обломок вокального трио, закричавший что-то на манер ("хочу свободы", заслужит разве что пятистрочную информацию. Здесь же случай особый, из ряда вон, и потому особенно сенсационный. Да что там! Я за столько лет зарубежных скитаний не припоминаю ничего, даже приблизительно напоминавшего эту историю...

- Ну, загнул. Достаточно вспомнить Протопоповых...

- Нет, история падения олимпийских чемпионов - другого корня. Они пали жертвой собственной подозрительности, эгоизма и обособленности... обособленности, рожденной в обстановке всеобщего сумасшедшего поклонения. Ваш брат журналист к той истории приложил - и еще как приложил - руку. Ах, неповторимые, ах, идеал советского спорта!

Власенко вглядывался в сгущавшиеся за окном ранние декабрьские сумерки, в дождь, барабанивший в стекла. С грустью заметил я, что у него появилась ранняя седина на висках, хотя Анатолий, считай, года на два младше меня. Мы редко виделись с тех пор, как он уехал из Киева в Москву, тем более что вскоре он вообще бросил выступать даже на чемпионатах столицы. Из виду, правда, друг друга не теряли, а если выпадала удача встретиться на далеких меридианах, как вот нынче, - радовались искренне и проводили вместе максимум возможного времени. Власенко по-прежнему любил хлебосольство, был насмешливо улыбчивым, едким шутником, с ним не заскучаешь. Не скрою, ребята поговаривали, что он часто заглядывал в рюмку. Я не слишком-то доверял подобным разговорам - Власу завидовали: как-никак жизнь за границей, это тебе не прозябание на службе в каком-нибудь НИИ или конторе. Ведь рассуждали как: ну, неплохой пловец, даже приглашали в сборную, но каких-либо заметных успехов за ним не числилось, и вдруг - такая блестящая дипломатическая карьера...

- Ты лучше мне объясни, чего ему не хватало? - прервал лицезрение зимнего унылого дождя, резко повернувшись, спросил Власенко. - Ты ведь его должен хорошо знать!

- Близко мы не сходились - разница в возрасте мешала. Но встречался с Виктором довольно часто, это правда.

- Ну что могло толкнуть его на этот шаг? Жадность? Возможность отхватить сразу десять тысяч долларов? Так ведь он, как я разумею, человек не бедный, от зарплаты до зарплаты рубли не считает.

- Не считает. Плохо было бы, ежели б такие спортсмены только и думали о рублях... - Я все еще ощущал внутреннюю несобранность, даже растерянность; ненавидя такое состояние, только больше волновался и не находил разумных слов, чтоб попытаться объяснить Власенко, а скорее самому себе, что же стряслось с Виктором Добротвором. Если же честно, то до той минуты в аэропорту "Мирабель" не слышал о лекарстве под названием эфедрин, числившегося здесь, в Канаде, опасным наркотическим средством, а у нас продававшимся в любой аптеке, кажется, даже вообще без рецепта.

- Вот-вот, - сказал Власенко, и в голосе его мне почудилось злорадство - злорадство обывателя, узревшего вдруг, что всеобщий кумир на поверку оказался самым обычным мелким и дешевым хапугой. - Ты брось, словно прочитав мои мысли, рубанул он, - меня причислять к злопыхателям, что пишут письма в редакции и вопрошают, что это за привилегия разным там чемпионам и рекордсменам. Я, мол, гегемон, у станка вкалываю, а в очереди на квартиру годами торчу, а тут сопливому мальчишке, научившемуся крутить сальто-мортале лучше других, - слава, деньги, ордена и, естественно, квартиры...

- Ладно, ты меня тоже в этот разряд не тащи, - без злости огрызнулся я, услышав слова и поняв тон Анатолия: от сердца отлегло - не испортился парень.

- Еще чего! - Власенко явно лез на рожон. Он вызывал меня на ответную реакцию, ему нужно было - кровь из носу! - раскачать меня, выудить внутреннюю информацию, потаенные мысли, чтоб установить логическую связь между моими знаниями о Добротворе и тем, что приключилось в аэропорту "Мирабель"). Но я не был готов к взрыву - вулкан еще лишь клокотал где-то глубоко-глубоко, ничем не выдавая своей дьявольской работы. Но я был бы подлецом, если б не помог Анатолию - да и себе! - разобраться в фактах, какими бы трудными они не были.

- Не припоминаю за Добротвором ничего такого, что могло логически привести к подобному поступку, - начал я осторожно, словно нащупывая в полной темноте тропку. - Ничего...

- Иногда достаточно самого крошечного толчка, чтоб рухнул колосс. Власенко был нетерпелив, и это задело меня за живое.

- Ярлыки вешать - не мастер, извини. Не исключаю, что твоя профессия научила не доверять людям, а у меня другие взгляды на жизнь.

- Не вламывайся в амбицию, старина. - Власенко выщелкнул сигарету из красной коробочки "Мальборо". Но не закурил, а примирительно произнес: - Я привык верить фактам, этому меня учили... учат и теперь.

- Тогда давай обговорим ситуацию спокойно. Итак, Виктор Добротвор, 29 лет, спортом занимается лет 15-16, то есть, считай, большую часть сознательной жизни. Родители живы, не разводились, но практически воспитывала Виктора тетка - писательница, старая большевичка, отсидевшая срок при Сталине. Я ее знал преотлично - жили-то на одной лестничной клетке. Там, у нее, и познакомился с Виктором. Много лет назад. Она имела безраздельное влияние на Добротвора, а родителям, кажется, это мало докучало.

- Тетка жива?

- Семь лет, если мне не изменяет память, как похоронили. Кремень, а не человек. Веришь, я искренне завидовал ее цельности, полнейшему отсутствию саморедактирования, качества, столь присущего многим нынешним литераторам. Я имею в виду ее честность в оценках даже самых больших людей.

- Ладно, это к делу не относится. Чем увлекается Добротвор, кто его друзья, как живет, есть ли машина?

- Анкетка!

- Я стремлюсь понять его.

- Я тоже. Итак, был женат, развелся, есть семилетний сын - в нем Виктор души не чает. Отличный парнишка, а характером - в тетку. Правда, стихов не пишет.

- Почему развелся?

- Спроси что полегче... Наверное, обычная спортивная история: слишком много тренировок, мизер свободного времени, жизнь, подчиненная раз и навсегда заведенному ритму, где нет места другим ритмам. Нужно или подчиниться ему, или уходить. Она ушла. - Я говорил уверенно, потому что такая же ситуация однажды создалась у меня самого и закончилась та история так же печально, как у Добротвора. Нет, для меня она обернулась лучшим образом, потому что, не случись разрыва, вряд ли я нашел бы Натали, а без нее...