Вечера княжны Джавахи. Сказания старой Барбалэ - Лидия Чарская

— О, как хорошо! О, моя родина! О, мои восточные ночи! О, мои звезды, чинары и розы!.. Говори мне скорее печальные сказки, Барбалэ! Говори, рассказывай о горе людском и бессилии, о славных подвигах бесстрашных жителей наших гор, о выходках горных разбойников — душманов, о чем хочешь, но только скорее, скорее… или я умру от нетерпения!..

Погладила морщинистой рукой старуха головку своей баловницы и дрожащим голосом произнесла:

— Слушай, княжна Джаваха, слушай, роскошный бутон черной розы, алмазная роса жемчужных цветов, и ты, Бэла, первая красавица среди лезгинских невест, слушайте обе…

Тихо стало в горнице… Только изредка доносился оттуда, из сада, через открытое окно, шелест ветерка и нежные звуки соловьиной песни…

Старая Барбалэ начала свой рассказ…

Высоко, высоко вздымаются горы… Над ними синее небо и престол Всевышнего, белые облачка, дымчатые покровы ангельских одежд. Под ними бездны, жилища горных духов, гнезда шайтана и черных стражей его… А между вершинами — хребты, горные тропинки и уступы, быстрые потоки речные, нежные благоухающие долины, полные душистых горных цветов…

В этих долинах, крошечных, свисших над безднами, пас когда-то мальчик Бессо своих коз и баранов.

Был Бессо юн и смел, как молодой орленок из высочайших гнезд Дагестана, и силен, как барс весною, и быстр и ловок, как серна гор…

Тело его, бронзовое от загара, опалено кавказским щедрым солнцем, обветрено родимыми ветрами смуглое пригожее лицо. Он сирота — Бессо и ходит в лохмотьях. Он — пастух. Аул кормит его за то, что он пасет баранов и коз… Но богаче богатейшего бека, наиба селений, он, Бессо… Эти горы — его.

Это небо синее, как волны далекого моря, — тоже его.

И тропинки, и горы, и бездны — все принадлежит ему одному, Бессо. Бог, Создатель мира, как он богат, этот Бессо!

Ему кажется, что Творец вселенной поставил его земным царем над всей этой роскошной природой.

Ему кажется, что для него синеет небо, для него благоухают азалии в долинах, для него звенят и пенятся гордые, быстрые потоки гор. Да, он царь!

Над ним Бог, под ним бездна. Все, что во круг — царство Бессо и его коз.

Нынче день выдался на славу. Горы дышат и молчат. Цветы поют, благоухая, и потоки журчат ленивее и тише. Алмаз слился с бирюзою, небо и солнце заключили союз. Дышать трудно под палящими лучами ликующего светила.

Пробовал петь Бессо — не поется. Пробовал завивать венки из азалий и роз — руки сами собой опускаются от жары. Истома и лень сковывают все тело.

Опустился на берегу горного потока, залюбовался новыми калабанами,[15] мягко охватывающими его ноги.

Хороши калабаны, очень хороши. У сына самого горного духа наверное нет таких…

Сталь мечтать Бессо о том, как хорошо наряжаться каждую неделю в новую обувь, чтобы и по виду казаться владыкой этих высей и пропастей… Стал мечтать и в мечтах незаметно уснул.

Сладкие сны ему снились в этот знойный полдень. Само небо, бездны и дикие розы ущелий нашептывали ему их…

Проснулся. Смотрит кругом: нет его коз близко, ушли козы. Вон, позвякивая колокольчиками, разбрелись они по зеленеющим уступам гор.

Вскочил на ноги Бессо. Плеснул студеной струей из потока себе в лицо, метнулся догонять стадо.

А козы, точно нарочно, все дальше да дальше в ущелье бредут. Словно и не слышат призывных криков пастушонка.

Совсем в незнакомые места попал Бессо… Потемнело в ущельях. Точно темной чадрой окутались горы, точно призрак старого горного духа прошел по узким тропам. В незнакомое место попал Бессо. Вокруг него затеснились исполины-утесы, зашумели глуше нагорные ручьи… И еще потемнело.

Дрогнуло сердце Бессо. Как собрать стадо, как найти дорогу в аул?

Крикнул было…

Веселым эхо отозвались горы.

Точно кто засмеялся, дразнясь.

И вдруг — легкий, чуть слышный, душу надрывающий стон прозвучал близко-близко.

— Горный дух! — в ужасе прошептал Бессо, — я попал в его владение! Чего доброго не выбраться отсюда.

Содрогнулась далеко не трусливая душа Бессо.

Смелый, отважный мальчик, нет боявшийся ни диких зверей, ни лихого человека в горах, был бессилен бороться с хозяином этих стремнин, могущим уничтожить его каждую секунду…

Но вот опять стон, надрывающий сердце, мучительный и страшный, повис над стремниной.

— Нет, не дух это, а человек, нуждающийся в помощи! Иду помочь ему! — мгновенно встряхиваясь от сковавшего его было ужаса, вскрикнул Бессо и кинулся вперед.

Отважно заблестели его черные глазенки. Огонь мужества разлился по всему его существу. Зажглось в сердце мальчика горячее желание спасти того, кто по ту сторону утеса молил, казалось, своими стонами о помощи.

Один прыжок… Другой… Третий… Перепрыгнув быстрый ручей и дикой кошкой вскарабкавшись на утес, Бессо очутился у огромной каменной вершины с зияющим в нее входом в виде норы.

Теперь было ясно откуда неслись стоны.

Они выходили из глубины утеса, из расщелины скалы.

Новый прыжок и…

Бессо испустил крик ужаса и изумления. Он стоял посреди пещеры, пол, потолок и стены которой были вылиты из чистого золота и серебра. Свет, врывающийся извне в отверстие горы, играя миллиардами искр, заливал сотнею лучей пещеру. К стене пещеры тяжелыми цепями был прикован юноша.

Обнаженная грудь узника была бела, как снежная вершина Эльбруса. По этой белоснежной груди сбегали ручьи крови, алые как рубины.

Кровь сочилась из самого сердца юноши, которое клевала огромным острым клювом серая страшная птица — коршун, разрывая тело узника на куски.

Бледное лицо прикованного мученика было полно невыразимого страдания… Пот градом лил с его чела… Черные глаза, исполненные тоски и муки, молили без слов о помощи.

А злая, жестокая птица продолжала свою работу, вырывая кусок за куском тело из груди узника и обагряя новыми потоками крови золотые стены пещеры.

Не помня себя, весь охваченный жалостью и гневом, Бессо с диким криком ринулся вперед.

— Прочь отсюда, ужасная птица! — вскрикнул он во всю силу детского голоса.

Коршун повернул голову, метнул на смелого мальчика сердитый, взгляд, но Бессо не испугался этого взгляда.

— Прочь отсюда! Прочь! — крикнул он еще раз, поднимая высоко руку.

И послушная воле мальчика страшная птица оставила своего пленника, взмахнула крыльями и исчезла из пещеры.

Бледный, израненный, окровавленный юноша поднял на Бессо благодарный взгляд.

Благодарю тебя. На этот раз мои муки окончены, — прошептал он тихо-тихо. — На этот раз только…

А завтра? — живо перебил его Бессо.

А завтра они начнутся снова, если ты, мальчик, не поможешь мне сбросить эти оковы… Голос юноши был слаб, как звенящая струна чиангури, как последние звуки Божьей пташки, умирающей в руках ястреба. И голос этот проник в самое сердце доброго Бессо.

— Скажи мне только, что надо сделать, чтобы спасти тебя, и я сделаю все, чтобы помочь тебе, батоно! — сверкнув глазами, произнес он тихо.

Юноша улыбнулся.

— Это не трудно, дитя. Сам Бог послал мне спасенье в твоем лице. Подай мне только конец цепи, я возьму его в руки, в тот же миг рушатся мои оковы, и я буду спасен.

Он не успел докончить своей речи, как Бессо в один прыжок был уже подле лежавшего на полу конца цепи и потянул ее изо всех сил к узнику.

Но увы! Цепь была слишком коротка. Её не хватало.

Два стона вырвались и слились в один вопль отчаяния.

Скованный юноша и Бессо испустили этот вопль разочарования и горя.

Потом наступила тишина.

Только ночь дышала в отверстие пещеры, благо ухая восточными цветами.

И вот узник заговорил снова:

— Дитя, мальчик, слушай мои речи… Я богат, богаче многих владык земли. Я осыплю тебя такими дарами, которые не снятся даже и во сне… Пригоршнями золота и серебра наполню я твою сумку; в твоей сакле будет наряднее и пышнее, нежели в замке султана или во дворце белого царя… Я сделаю тебя счастливым, мальчик. Спаси меня только! Скуй мне цепь из старого железа, такую же, как эта, принеси ее сюда, но так, чтобы никто не узнал и не прослышал об этом, так, чтобы ни один человек не проведал обо мне, принеси сюда, и тогда я буду спасен, и награжу тебя по-царски.

Голос бедного юноши дышал такой мукой, такой жаждой свободы, таким желанием избавления от страданий, что он потряс все существо бедного Бессо с головы до ног.

Не надо, батоно! Возьми слова свои обратно, — вскрикнул с горячностью мальчик, — не надо мне ни золота, ни сокровищ, я и без них спасу тебя.

И боясь разрыдаться от жалости и печали, как птица вылетел из пещеры маленький пастух.

Не помня себя, собрал он стадо в этот вечер, вернулся в аул и с этой же ночи стал искать старые гвозди, куски железа, словом — все то, что могло пригодиться ему для скования цепи.