Современный российский детектив - Анна Майская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы хотим, чтобы родителям запретили драться, хулигански оскорблять нас, так как дети пока самая униженная и незащищенная от произвола взрослых категория людей. Нас с рождения причисляют к людям, но навязывают полностью свою собственную точку зрения на все. При рождении нас не спрашивают, желаем ли мы появиться на свет. В некоторых семьях к детям относятся как к куклам, собачкам, умиляясь, заставляя есть то, что ребенок не любит… И все это под угрозой ремнями. Мы не имеем право, по мнению учителей и родителей, выбирать себе друзей, играть в игры наши, а не навязанные нам тихими бабушками на скамейках. Мы согласны, что изобретать колесо во всех поколениях было бы бессмысленно и должны принимать лучший опыт старших поколений.
— И еще. Родителями являются кошки, собаки, прочие животные, из числа людей пьяницы и порядочные, наркоманы и женщины легкого поведения, жадные, развратные, бессердечные, бродяги, воры, словом все кто имеет детей, принадлежит к званию родителей. И каждый горе-родитель своей колокольни выступает с поучениями явно унижающих, оскорбляющих детей. Нам непонятно почему между родителями и детьми нет настоящей дружбы. Никто не спрашивает мнения ребенка. У всех в словарном запасе остались только повелительные наклонения: не бегай, не сломай, сиди, замолчи, ложись спать и прочее. Мы создали свою организацию, чтобы бороться со злом, причиненном нам старшими в доме, детском саду, школе, высших учебных заведениях. Пока мы еще находимся в фазе становления, но поверьте, вам придется считаться с нашим мнением. У меня пока все.
Ошеломленные взрослые смотрели на девочку и в душе понимали неправоту своих действий. Но просто так сдаться своим детям, потерять в их лице власть над ними, полную, подчас несправедливую они не могли.
— Это что у нас в классе завелось такое?
— Почему эта девочка попала именно в наш класс?
— Это же Насреддин в юбке.
— Исключить ее из школы и порядок.
— Мы не желаем, чтобы у нас в классе училось сумасбродное существо.
— А вам не кажется, что именно правда, исходящая от детей, так задела ваше самолюбие.
— Дети, кто из вас считает Аленку сумасбродкой?
— Никто, — раздались детские голоса.
— Мы тоже уйдем из школы, если ее исключат.
— Правильная девчонка.
— Вы опоздали, мы уже приняли Устав своего общества во всех классах.
— Детям выйти, родителям остаться, — провозгласила учительница.
Шумной гурьбой дети выкатились из класса.
— И что мы с вами должны теперь делать?
— Не оскорблять детей, считаться с их желаниями и мнением.
— Прекратить бить детей.
— Да это же значит, что мы выполним все их требования?
— Придется. Мы действительно зачастую вымещаем свою злость на них. Они же маленькие. Сдачи не дадут.
— Выходит мы должны считать их организацию серьезной?
— Чем серьезнее мы к этому отнесемся, тем меньше оставим им возможности борьбы за права маленького человека.
Наконец родители вступили в спор между собой, который постепенно перешел в доказательства объективного требования детей. Собрание закончилось, все поостыли и никто уже не собирался лишать законных прав учиться в этом классе возмутительницу спокойствия.
— А мне она понравилась, — сказала мама одной из учениц. — Побольше бы таких, и наша русская рабская психология закончила бы свое существование.
* * *
— Ну что там на собрании? — спросил их дедушка.
— Мы тебе потом расскажем, когда будем одни.
— При мне стесняетесь сказать правду? — пристала Аленка.
— Правда тоже бывает у всякого своя, — ответил ничего не знающий о новом предводителе движения дед.
— И что ты скажешь на это?
— Видишь ли внученька, человек постепенно постигает мудрость жизни. Маленькие дети все видят в розовом свете и поэтому не всегда можно полагаться на их знание жизни.
— Почему у нас переполнены детские дома, а родители не отвечают за свои «цветочки». Их вынуждено воспитывать государство, полностью принимая самоустранение родителей.
— По-моему ты пересказываешь сейчас чужие мысли.
— Правильно. У нас в организации и старшеклассники есть и детдомовцы. Не положено ребенку при живых родителях находиться на казенном содержании.
— Философ ты малолетний.
— Я не философ, я хочу добиться переустройства взглядов на семью и в, частности, правах детей в семье. И почему появляются брошенные.
— Для этого есть ученые, педагоги, власть.
— Мало занимаются они этой проблемой. У нас в школе есть абсолютно голодные и не ухоженные дети. Они не виноваты, что родители не могут найти работы, обеспечивающей семью.
— Ты что же решила заняться политикой?
— Я хочу предложить изменить закон о возрасте на Выборах. Необходимо, чтобы там иногда на сессиях появлялись дети, защищающие свою категорию. Не абстрактные представители, а мы, точно знающие чего хочет маленький человек. И что он не животное в доме, которое гладят, когда захотят и могут оскорбить, если не в настроении. Хотя таких отношений между взрослыми не существует. Там они понимают, что или зависят друг от друга, или могут получить сдачу на грубость и непонимание.
— Аленушка, внученька, ну как ты можешь пойти против течения существующих отношений?
— Кому-то надо быть первым.
— Хорошо, — согласился дед, — а как вы собираетесь действовать?
— На оскорбления отвечать непослушанием. Оскорбили публично на уроке школьника, весь класс солидарно уходит от этого учителя.
— А дома?
— Для дерущихся и непонимающих родителей мы думаем попросить правительство построить детские не сиротские дома, а на содержание родителей. А этих не умеющих обращаться с детьми людей, заставить пройти обучение по программе «Взаимоотношения детей и взрослых в семье».
— И что дальше?
— Если родители успешно сдают теорию и практически доказывают свою состоятельность как родителей, они получают назад своих малышей. А нет, значит, дети остаются жить там же, а родители оплачивают их содержание.
— А как вы поступили бы с теми, кто бросает детей?
— Как Ляля?
— Она все-таки родила тебя, можно бы и поуважительней.
— Я бы заставила ее пойти на работу и выплатить маме Анне и тебе все затраты на мое содержание.
— Ты так ее не любишь?
— Мне ее жаль. Она пустая кукла, от нее холодно тем, кто находится рядом.
— И ты никогда не простишь ее?
— Прощать дано только Господу Богу, ты сам меня так учил. А мне она безразлична. Нельзя прощать некоторые поступки никогда.
Прозвенел звонок в