Отрезок пути - Iris Black

Мне кажется, что я не видел его целую вечность. В последнее время нам далеко не каждую неделю удавалось встречаться, но до этого не было такой безысходности, какая появилась сейчас. Я ведь даже выйти отсюда не могу. Раньше за прогулку после отбоя мне грозила максимум пытка, а теперь меня, возможно, вообще убьют на месте. Или в Азкабан отправят, что немногим лучше.

Хотел бы я сейчас увидеть его, обнять покрепче, поцеловать эти теплые тонкие губы! Я ведь не говорил ему… ни разу не говорил, что чувствую к нему. Да что там, я даже и не думал толком об этом! И не знаю, нужно ли вообще что-то говорить.

Мы не делаем пафосных и сентиментальных признаний своим рукам, ногам или глазам. Не рассказываем им о том, как они нам нужны. Но если с ними что-то случается, наша жизнь сразу же теряет солидную часть красок. И только тогда мы понимаем, какая это радость – просто идти, размахивать руками, видеть. И воздуху, которым дышим, мы тоже не твердим о своих нежных чувствах. А когда воздух вдруг заканчивается, мы просто задыхаемся и умираем.

Вот и у меня так. С той лишь разницей, что без воздуха я и в самом деле умру, а без Северуса – нет. Люди часто говорят, что умрут без кого-то. Но это неправда. Никто не без кого не умирает. Бабушка не умерла без деда и, судя по тому, как она обошлась с Долишем, делать этого в ближайшее время не планирует. Правда, ее немного заклинило после его смерти, это очевидно. Но ведь не умерла же. Ну, и я не умру. Но, Мерлин, как же мне не хочется без него жить!

Я с трудом поднимаюсь на ноги и, едва не свалившись на пол, забираюсь в гамак. Какие-то депрессивные мысли в голове крутятся. От голода, не иначе. Поскольку жрать здесь нечего, остается только лечь спать. Эх, вот бы сразу на несколько дней уснуть, пока ребята здесь не появятся!

Сплю я больше двенадцати часов, но просыпаюсь с чувством усталости. Еще бы мне удалось отдохнуть, когда всю ночь снилась еда в разных ракурсах! Вот ведь подлость: во сне можно видеть, слышать, ощущать прикосновения и даже вкус, если сон особенно яркий, но вот наполнить желудок никак нельзя. А у меня, между прочим, от голода уже в глазах темнеет! Или это с лампой что-то не так?

Какое-то время я пытаюсь читать, но вскоре строчки начинают расплываться, сосредоточиться на тексте не удается, а в голове то и дело мелькают воспоминания о кулинарных шедеврах Минси. Все-таки примитивно человек устроен. Вроде бы высшее существо, наделенное сознанием, интеллектом, духовными потребностями, благородными качествами, но когда жрать хочется, все остальное как-то уже и не интересует.

Вконец отчаявшись, я отшвыриваю книгу в сторону.

– Что, довольна? – свирепо спрашиваю я. – Ждешь, когда я начну глодать собственные пальцы?

Естественно, реакции на мой выпад не следует.

– Что такого плохого я тебе сделал, скажи на милость?

Умом я понимаю, что все эти претензии попахивают маразмом, но меня уже несет.

– Зайдем с другой стороны, – предлагаю я. – Тебя придумал Гриффиндор, правильно? Я – гриффиндорец. Северус даже высказывал предположение, что мы с ним, возможно, родственники. Думаешь, Гриффиндору понравилось бы, как ты обращаешься с его родственником?

Не знаю, как насчет Гриффиндора, но судя по реакции, точнее, по отсутствию таковой, Выручай-комнате глубоко наплевать на чье-либо мнение.

– Мне казалось, что мы с тобой неплохо ладим. С чего вдруг ты именно сейчас решила поиздеваться?

Комната, разумеется, не отвечает. Я встаю на ноги и, слегка пошатываясь, прохаживаюсь по ней, насколько позволяют размеры.

– Раньше еда появлялась по первой моей просьбе, – рассуждаю я. – И это при том, что раньше я вполне мог без нее обойтись! Попросить Лауди принести что-нибудь, на кухню заглянуть, да в Большом зале можно было бы пожрать, в конце концов! Ты понимаешь, к чему я клоню?

Ничего не происходит, но я чувствую, что она, в общем, догадывается.

– Раньше я не был здесь заперт и мог выйти, – я многозначительно поднимаю вверх палец. – А сейчас – не могу! Улавливаешь?

Ноль реакции. Я повышаю голос.

– Нет, теоретически могу, конечно. Но сразу же попаду в лапы Пожирателей смерти. А Пожиратели – они именно что пожиратели, а не кормители, – я нервно хихикаю, подумав, что Северус за такой идиотский каламбур снял бы с Гриффиндора пару десятков баллов.

Выручай-комната мою истерику по-прежнему игнорирует.

– Вот и получается, что я должен сидеть здесь, – резюмирую я, – поскольку другого выхода из тебя не предусмотрено. Если бы был, другое дело, конечно, но… А ты меня, подлое создание, кормить отказываешься! Я не могу отсюда выйти, понимаешь ты или нет!!! Не могу! И хотел бы, но…

– А с кем ты разговариваешь? – раздается за спиной мелодичный голосок.

От неожиданности я подпрыгиваю чуть ли не до потолка и резко оборачиваюсь, рефлекторно выхватывая палочку.

С непонятно откуда взявшегося портрета на меня смотрит хорошенькая светловолосая девчушка с яркими голубыми глазами и доброжелательно улыбается. Выглядит она безобидно, поэтому я опускаю палочку, облегченно выдыхая.

– Так с кем ты разговариваешь? – повторяет девочка свой вопрос.

– Ни с кем, просто вслух размышляю, – поспешно отвечаю я. – А кто ты такая? И как сюда попала?

– Я Ариана, – с готовностью отвечает она и вдруг торжествующе хихикает: – Мне всегда казалось, что за портретом должно что-то быть, но Аб считал, что я все придумываю. Теперь-то он возьмет свои слова обратно! В общем, сейчас я вдруг услышала твой голос – ну, и пошла на него. И вот я здесь!

– Ага, – киваю я, пытаясь переварить информацию. Конечно, я давно отвык удивляться, но всему должен быть предел. – Ты ведь Ариана Дамблдор, не так ли?

– Ну да!

– А Аб – это…

– Аб – мой самый любимый брат! – заявляет она. – Он замечательный!

Вот в это я, пожалуй, готов поверить. Человеку, который сломал нос нашему покойному директору, не стыдно и руку пожать.

– А тебя как зовут? – с любопытством спрашивает Ариана.

– Невилл… Невилл Лонгботтом.

– О! – ее глаза округляются. – Тебя все ищут, ты знаешь?

– Интуитивно догадываюсь, – усмехаюсь я и с надеждой спрашиваю: – Слушай, а у твоего замечательного брата есть какая-нибудь еда?

Ариана смотрит на меня, как на сумасшедшего.

– Конечно, есть! – восклицает она. – Он ведь хозяин трактира! Ты голодный?

Я энергично киваю.

– Тогда идем со мной!

– А твой брат не будет возражать? – осторожно уточняю я.

– Нет-нет! – она мотает головой. – Он за вас очень беспокоится! Пойдем уже!

– Хорошо…

Я подхожу ближе. Портрет распахивается, словно дверь, и за ним обнаруживается самый настоящий туннель. Я ступаю в него, и портрет закрывается за моей спиной.

Идти приходится довольно долго. Благо земляной пол достаточно тверд, чтобы не проваливались ноги, а по стенам развешаны медные лампы, поэтому недостатка в освещении нет. Туннель то круто опускается, то поворачивается, то поднимается, и к тому времени, когда передо мной, наконец, появляется дверь, я уже тяжело дышу и начинаю спотыкаться. Думаю, свою роль играет и слабость.

Дверь распахивается, и я делаю широкий шаг вперед… Нога соскальзывает с полированной поверхности, и я сваливаюсь с немаленькой высоты, больно ударившись лбом и коленями об пол.

– Я, конечно, слышал о твоей неуклюжести, Лонгботтом, но не думал, что случай настолько запущенный, – раздается надо мной грубый мужской голос.

Морщась от боли, я поднимаю голову. Первый и последний раз я видел этого человека во время собрания в «Кабаньей голове», на пятом курсе. С тех пор он ничуть не изменился – те же неопрятные и спутанные седые волосы, та же всклокоченная борода, то же всем на свете недовольное выражение лица.

– Я не знал, что здесь еще камин, сэр, – виновато бормочу я, пытаясь подняться на ноги.

Наконец, мне это удается, и я усаживаюсь на стул, потирая ушибленные колени. На лбу наверняка шишка вскочит. Будто и без того проблем мало. Дамблдор-младший с интересом разглядывает мою физиономию и сообщает:

– Выглядишь так, словно по тебе гиппогрифы топтались, Лонгботтом!

– Спасибо, вы тоже ничего, – не сдержавшись, бубню я.

– А ты наглый! – одобрительно фыркает он, но тут же серьезнеет: – Тебе нужно выбираться отсюда. Пожиратели ввели комендантский час, но на рассвете Воющие чары снимут, и тогда…

– Я никуда не собираюсь! – перебиваю я.

– Что значит, не собираешься? – раздраженно переспрашивает он. – Что это еще за глупости? Ты находишься в розыске, они тебя с потрохами сожрут, если поймают!

– И тем не менее…

На меня накатывает усталость, а желудок снова подводит от голода. Спорить с ним нет ни сил, ни желания.

– Это полная чушь, Лонгботтом! Для тебя самоубийство оставаться в школе!

– Мистер Дамблдор! – восклицаю я умоляюще. – Мы можем отложить этот разговор? Я в обморок упаду, если немедленно не поем!

– О!.. – на его испещренном морщинами лице появляется смущенное выражение. – Конечно, сейчас принесу.