Лезвие бритвы (илл.: Г. Бойко, И. Шалито) - Иван Ефремов

— Доктор Гирин,— окликнула Сандра,— вы смотрели рану Даярама?

— Смотрел. Кость цела. Сильное сотрясение мозга.

— Когда же он очнется?

— Он должен был давно очнуться. Когда его увозили, я попросил врачей дать ему большую дозу снотворного. Чем позднее он проснется, тем лучше. Больше наберет сил.

— Лучше бы его убили вместе с ней,— поднял голову Чезаре.

— Пожалуй, да! Но насколько знаю индийские обычаи, хоронить Тиллоттаму, то есть сжечь ее, должен он сам. Придется отложить его госпитализацию. Я звонил профессору Витаркананде, и мне стало как-то спокойнее за Даярама.

— Боже мой, боже мой, наша Тиллоттама мертва! — Леа, все время крепившаяся, разразилась отчаянными слезами.— Мне… мне всегда казалось, что она бессмертна, так она была прекрасна! Какая же тоненькая ниточка — человеческая жизнь!

Чезаре привлек Леа, прильнувшую к нему, содрогаясь от рыданий. Наступившая наконец нервная разрядка была благодетельна для нее.

Гирин заложил руки в карманы и пошел на веранду, где и остался стоять, глядя на звезды.

Сима вошла в гостиную, вкатив перед собой столик с посудой и чайниками. Поискав глазами, она вышла на веранду. Широкая спина Гирина заслоняла фонарь уличного освещения. Он не то напевал почти неслышно, не то нашептывал, и Сима уже знала, что так он утешает сам себя в трудные минуты жизни. Она приблизилась бесшумно, понимая, что мужу нельзя мешать в такие моменты. Сима услышала слова романса «Ни отзыва, ни слова, ни привета» и поразилась глубине его значения, неожиданно открывшейся ей в горькой тоске этой ночи. Гирин, смотревший на высокие созвездия, опустил голову. Голос его дрогнул и прервался с последними словами — «Как в мрак ночной упавшая звезда». Сима не выдержала, всхлипнула и, обливаясь слезами, бросилась на грудь к мужу.

— Вот и упала в вечный мрак «Звезда Индии»,— пробормотала она.— Неужели нельзя было спасти ее, Иван, милый?

— Нельзя, зорюшка! Другая рана, но не эта! Не плачь, она ушла сразу, в полном расцвете красоты и сил. Для нее это хорошо! Куда хуже Даяраму!

— Я не могу… не могу примириться,— тихо всхлипывала Сима,— такая мерзкая, чудовищная жестокость! Почему так случилось, Иван?

— Знаешь, я впервые остро почувствовал, как рядом с великой любовью всегда тянется черная бездна. Очень верен образ звезды, упавшей во мрак. Это немилосердная несправедливость жизни в нашем мире. Человек озаряется и возвеличивается светом и теплом большой любви, но одновременно появляется чувство бездны потери. Не страх, он более конкретен и узок, а нечто гораздо большее, паника чудовищной утраты смысла всей жизни, когда впереди останется лишь непроглядная тьма.

Сима крепко поцеловала мужа и шепотом, словно боясь привлечь внимание темных сил, сказала, что черная пропасть на краю жизни ей также знакома.

— С той поры, как я накрепко полюбила тебя! — пояснила она.

Гирин молча гладил густые спутавшиеся волосы жены.

— Пойдем к людям! — наконец сказал он, увлекая Симу в гостиную.

Чезаре, увидев Гирина, поднялся и подошел к нему с официальным видом.

— Доктор Гирин, я должен сообщить вам, что продумал предложение ваше и Тислава. Я достану корону и передам ее вам! Как только на юге кончатся зимние бури, мы с капитаном Каллегари наймем корабль и сделаем это. Как можно скорее! Только я могу найти корону, а мало ли что может со мной случиться. Жизнь так хрупка.— Гирин задумался.

— Мне кажется, что передача короны нам была бы неправильным делом. Это древнейшая реликвия индийской земли и принадлежит ее народу. Поэтому передача черной короны правительству Индии — справедливая вещь. А нам, то есть опять-таки не нам, а правительству Советской России, следовало бы отдать один из серых кристаллов короны. Потому что отец Мстислава открыл заново эти камни, потому что они были у нас украдены и только с нашей помощью понято их значение. И еще потому, что мы сможем обнародовать эти исследования вопреки тайным делам, что задумываются людьми с кольцами, искателями серых камней. Таково мое мнение. Пойдите к Мстиславу, спросите его. Наверное, он скажет вам приблизительно то же.

Чезаре порывисто пожал протянутую руку. Гирин спросил:

— Вы что-то хотите узнать у меня, но не решаетесь? Наберитесь храбрости. У меня ведь нет никаких комплексов, и потому можно спрашивать о чем угодно.

— Да, вы правы! Дело вот в чем, я видел, как вы… что вы можете сделать с человеком, даже с такой опасной змеей, как Ахмед…

— Иными словами, почему я просто не приказал вам отдать корону?

— Да, да!

— Ну, не говоря уже об этике и морали, гипноз ведь не чудо и его возможности очень ограничены. Любопытно, что его куда легче использовать на доброе, чем на злое дело. Отсюда и древнее поверье, что врожденный дар внушения пропадает, если его используют во зло людям.

Чезаре нехотя простился с русскими, казалось, накрепко вошедшими в его жизнь.

Билет Иверневу достался на ночной самолет «Эр Индиа», и геолог был огорчен, что не увидит напоследок снежного великолепия Гималаев.

В полутемном самолете под ровный гул моторов Ивернев, полузакрыв глаза, сосредоточенно думал, стараясь представить себе встречу с матерью. Евгения Сергеевна прислала ему в Дели письмо. В десятый раз он развернул уже потершийся листок бумаги. Огромный самолет вздрагивал и продолжал нести его домой, к тому, без чего он не представляет себе своей жизни. Но без Таты, и это теперь навсегда! Какое страшное слово! Только теперь он понял всю беспросветную тьму его отрицательного значения.

«Мой дорогой,— писала мать,— мне пришлось пережить еще горе. Тата пришла ко мне, прочитав „Дар Алтая“. Она знала, что ты далеко, и только потому пришла. Так она сказала, и я чувствую меньше свою вину, что не сумела удержать ее для тебя. Не смогла убедить. Иногда мне кажется, что права Тата, иногда — что ты, с твоей великолепной уверенностью в силе своей любви.

Тата призналась мне во всем. Войдя в дом как враг, вернее — как вор, она полюбила. Тебя и меня. Во всю силу великого контраста между тем, что она нашла в нашем доме, и ее жестоким прошлым и будущим. Между ласковой крепостью новой опоры в жизни, новых интересов, друзей и счастья любить и быть любимой. И еще сильнее от отчаянного сознания безвыходности своего положения, невозможности спасти свою любовь, не подвергая смертельной опасности не только себя, но и нас.

Тата плакала, как девчонка, говоря мне об этом, и я видела, что это правда.

Она вырвалась из державших ее цепких преступных лап и никогда не вернется к прошлому. Это сделала твоя любовь, и моя тоже. Но она исчезнет навсегда в необозримых далях нашей страны. И не потому только, чтобы ускользнуть от мести преступной шайки. В недолгие недели у нас, когда она была любимой, красивой и чистой, любила сама и впервые поняла, какой королевой чувствует себя женщина в добром счастье, она забыла обо всем, кроме тебя.