Сон в красном тереме. Том 1 - Цао Сюэцинь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не пью чай из Люаня[135], – предупредила матушка Цзя.
– Я знаю, – ответила Мяо-юй. – Этот чай называется «Брови почтенного старца».
– А где брали для него воду? – поинтересовалась матушка Цзя.
– Вода дождевая. Я храню ее с прошлого года, – ответила Мяо-юй.
Матушка Цзя отпила немного, затем передала чашечку бабушке Лю со словами:
– Ну-ка, пробуй этот чай!
Бабушка Лю единым духом выпила оставшийся чай и с улыбкой сказала:
– Чай хороший, только немного слабоват – надо бы заварить покрепче!
Матушка Цзя и все остальные засмеялись. После этого все стали пить чай из точно таких же чашечек с белыми крышечками.
Между тем Мяо-юй незаметно дернула за рукав Бао-чай и Дай-юй, и те вышли следом за нею. Бао-юй украдкой последовал за ними. Бао-чай и Дай-юй прошли в комнату Мяо-юй во флигеле. Бао-чай присела на тахту, а Дай-юй разместилась на круглой тростниковой подушечке, на которой обыкновенно сидела сама Мяо-юй. Мяо-юй подогрела чай и поднесла им по чашке.
– Так вы решили выпить своего чаю! – воскликнул Бао-юй, появляясь на пороге.
– А ты уже почуял, что здесь можно выпить? – засмеялись девушки. – Пожалуй, для тебя ничего не найдется.
Мяо-юй хотела взять еще одну чашку, но в этот момент вошла монахиня – в руках ее были чашки, из которых пили оставшиеся во дворе. Мяо-юй остановила ее и сделала знак не вносить эти чашки в комнату. Бао-юй понял, что из этой чашки пила бабушка Лю и Мяо-юй считает ее оскверненной. Затем Мяо-юй принесла две другие чашки. На одной из них, с ушком сбоку, можно было прочесть иероглифы, написанные уставным почерком, которые гласили: «Бокал тыква-горлянка», а за ними следовала строка «Драгоценность Ван Кая» и дальше надпись мелкими иероглифами: «В четвертом месяце пятого года Юань-фын[136] сию чашку обнаружил в императорской библиотеке Су Ши из Мэйшаня».
Налив в чашку чай, Мяо-юй подала ее Бао-чай.
На другой чашке, по форме напоминавшей буддийскую патру, но только немного поменьше, тоже было написано несколько иероглифов стилем «чжуань»[137], которые значили «Чаша взаимопонимания». Мяо-юй налила чаю в эту чашку и подала ее Дай-юй. Затем она взяла ковшик из зеленой яшмы, из которого обычно пила сама, наполнила его и поднесла Бао-юю.
– Говорят, что «мирские законы равны для всех», – с улыбкой сказал ей Бао-юй. – Почему тогда они пьют из старинных чашек, а вы мне даете простую грубую посудину?
– Ты называешь это грубой посудиной? – удивилась Мяо-юй. – Я нисколько не преувеличу, если скажу, что в вашем доме едва ли найдется такая «грубая посудина»!
– Пословица гласит: «Вступая в чужую страну – соблюдай ее обычаи», – снова улыбнулся Бао-юй. – Раз уж я попал сюда, придется считать золото, жемчуга, яшму и драгоценности за простую посуду!
– Вот и хорошо! – обрадовалась Мяо-юй.
Она сняла с полки чашу с изображением дракона, свернувшегося девятью кольцами, десятью изгибами и ста двадцатью коленцами, и с улыбкой проговорила:
– У меня остается только одна эта чашка. Ты сможешь выпить, если я налью?
– Конечно! – радостно вскричал Бао-юй.
– Хотя ты и сможешь выпить, я не дам тебе портить такой прекрасный чай! – возразила Мяо-юй. – Разве ты не слышал пословицу: «Прилично выпить лишь небольшую чашку, от второй чашки выглядишь дураком, утоляющим жажду, от третьей – уподобляешься ослу, которого поят без меры»? В кого же ты превратишься, если сразу выпьешь такое море?
При этих словах Бао-чай и Дай-юй рассмеялись. Мяо-юй налила Бао-юю в чашку примерно столько, сколько вмещала обычная чайная чашка. Бао-юй отпил глоток и, почувствовав тонкость и не сравнимую ни с чем чистоту чая, стал вслух выражать свое восхищение.
– Ты обязан только им двоим, что пьешь этот чай, – предупредила его Мяо-юй. – Если бы ты пришел один, я бы тебя таким чаем не угощала.
– Знаю, – улыбнулся Бао-юй. – Значит, и благодарить вас за любезность мне тоже незачем – лучше поблагодарить их.
– Само собой разумеется, – кивнула головой Мяо-юй.
– Этот чай тоже заварен на прошлогодней дождевой воде? – спросила Дай-юй.
– Неужели ты, знатная и воспитанная девушка, настолько невежественна, что не можешь разобрать, на какой воде заварен чай?! – с укоризной покачала головой Мяо-юй. – Ведь это вода из снега, который я собрала с цветов сливы пять лет назад в кумирне Паньсянь, когда жила в Сюаньму. Я набрала тогда один кувшин, но до сих пор никак не могла решиться расходовать эту воду. Все время я держала кувшин закопанным в землю и открыла его лишь этим летом. Тогда я первый раз заварила чай на этой воде, а сейчас – второй. И как ты не сумела определить, что это за вода? Разве дождевая вода, простояв год, может сохраниться такой чистой и свежей? Неужели ее можно было бы сейчас пить?
Бао-чай знала, что у Мяо-юй странный характер, она нелюдима и не особенно любит, когда у нее засиживаются гости. Поэтому девушка, покончив с чаем, сделала знак Дай-юй, что пора уходить. Обе встали и вышли.
Бао-юй между тем обратился к Мяо-юй со словами:
– Я понимаю, что вы считаете ту фарфоровую чашку оскверненной, но неужели вам не жалко, если такая драгоценная вещь будет стоять без пользы? По-моему, лучше отдать ее той бедной женщине, которая только что пила из нее чай. Пусть она продаст ее – глядишь, и хватит прожить несколько дней. Вы не против?
– Что ж, ладно, – немного подумав, кивнула головой Мяо-юй. – К счастью, из этой чашки я сама никогда не пила, а если бы пила, то предпочла бы ее разбить, чем отдавать кому-то. Я не возражаю, можешь подарить чашку старухе. Только скорее забери ее!
– Конечно, разумеется! – обрадовался Бао-юй. – Я сам отдам чашку старухе! Разве вы не осквернитесь, если будете разговаривать с ней?
Мяо-юй приказала монашкам отдать чашку Бао-юю. Принимая ее, Бао-юй с улыбкой произнес:
– Подождите немного, когда мы уйдем, я прикажу слугам, чтобы они принесли из реки несколько ведер воды и вымыли здесь пол.
– Неплохо, – усмехнулась Мяо-юй. – Только предупреди их, когда они принесут воду, пусть поставят ее за воротами, а не входят в кумирню.
– Ну, это само собой разумеется, – пообещал Бао-юй, выходя из кумирни и пряча чашку в рукаве.
Он отдал чашку одной из девочек-служанок матушки Цзя и при этом наказал:
– Завтра, когда бабушка Лю будет уходить, отдашь ей эту чашку.
Пока он разговаривал со служанкой, подошла матушка Цзя, которая уже устала и собиралась возвращаться
