Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы) - Павел Буркин

  И они неслись вперед, лошадки показывали все, на что способны. "Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови" - вспомнилось Морресту. Копыта и правда отбивали ритм, совсем как сердце...

  Мелькнули последние деревья - и они вырвались на простор поля. Скорее, скорее, пока на опушку не выехали и конвоиры. Если удастся проскочить большую часть расстояния, пока погоня в лесу, может быть, они даже не успеют прицелиться...

  ...Вспаханная вязкая земля летела под копыта лошадей. Казалось, они стлались над землей - но копыта глубоко проваливались в месиво пашни, вспаханное поле изрядно замедляло движение. А бывшие конвоиры, нынешние преследователи уже выскочили на опушку. Им было проще, у них были не мирные кобылки, а боевые кони, привычные к походной грязи и распутице. Наверное, их командир прикинул, что беглецов можно перехватить живыми, потому что вместо стрельбы в спину беглецам конвоиры ринулись следом. Итак небольшая фора таяла на глазах. Оглянувшись назад, Моррест вдруг осознал: не уйти.

  - Придержать бы их, - буркнул Михалыч, снимая винтовку с плеча. Вторую, предусмотрительно захваченную с собой, он отдал Морресту. - Давай по разу...

  Моррест кивнул, повернулся всем корпусом, только ногами держась за седло. Зарядить винтовку в тряске бешеной скачки было непросто, но стократ сложнее заставить пляшущий в руках тяжеленный ствол навестись на переднего всадника. Грохнул выстрел, сливаясь с выстрелом Михалыча, отдача едва не выбросила Морреста из седла, под копыта. И все-таки почти неприцельный выстрел кого-то настиг. Один из конвоиров опрокинулся на круп коня и, вылетев из седла, замер в пашне сломанной куклой. В ответ загремели винтовки конвоиров.

  Как и следовало ожидать, конвоиры тоже могли попасть только случайно. Свистящая смерть пронеслась над головами. Ирмина отделалась дешевле всех, пуля лишь сбила с головы покрывало да срезала клок волос. Моррест почувствовал, как щеку рвануло, машинально коснулся рукой лица. Ладонь окрасилась кровью.

  - Попали? - прохрипел Михалыч.

  - Царапина, - отмахнулся Моррест, стреляя назад. На этот раз ни он, ни Михалыч не попали, а следом, так же безуспешно, взвизгнули пули преследователей. Третьего залпа не последовало: поле осталось позади, путники укрылись за огромным валуном. Чуть позже по нему звонко хлестнули пули, но, высекая искры, они срикошетили в траву. Но отчего Михалыч вздрогнул и стал заваливаться, а рубаха на груди стремительно наливается красным?

  Отложив винтовку, Моррест бросился к оружейнику. С той стороны тоже не стреляли, видимо, ждали реакции окруженных. Спешить им было особо некуда: узкую теснину обступали неприступные скалы, без веревки, сброшенной сверху, их не перелезешь. Ну, разве что, выше по склону в этой теснине какие-то развалины... Так в них особо не спрячешься, мальчишками каждый сюда лазил, знает... А за Аввана они ответят, непременно ответят!

  Глаза Михалыча были открыты, но затуманены болью. В уголках рта, пачкая бороду, пузырилась кровь. Чуть правее сердца виднелась здоровенная рана, одежда вокруг которой была окрашена кровью. На выходе пуля вырвала большую часть лопатки, трава под ним побагровела от крови. Да еще такой калибр, да еще попало почти в сердце, да еще наверняка повреждено легкое... И не мальчик, далеко не мальчик. Пережив два года войны, Моррест разбирался в ранах достаточно, чтобы понять: не жилец.

  - Миш... Придержи их... Винтовку... возьми...

  Михалыч закашлялся, новые кровавые брызги падают на седеющую бороду. Дышит трудно, с хрипом каким-то и бульканьем...

  Михаил-Моррест уже и сам понял, что к чему. Солдаты не забыли уроков того, кого только что пристрелили. Спешились, развернулись цепью, и осторожно двинулись вперед, постреливая и готовясь, чуть что, залечь. Пули взвизгивали над головами, звонко били в камень, плющились, по временам задевали гребень, и тогда каменная крошка больно секла спину Морреста и Ирмины.

  Дослав патрон, Моррест высунулся, выцелил подобравшегося ближе всех. Выстрелил, все десятеро залегли в бороздах от плуга, торопливо перезаряжая винтовки. Попал, нет - понять не получалось. В камень опять звонко ударили пули. Выждав конец залпа, Моррест подхватил вторую винтовку и выстрелил. На этот раз удачнее: приподнявшийся было вояка рухнул, как подкошенный, из головы будто даже брызнуло. Но ответная пуля, чиркнув по краю камня, ударила в плечо. В первый момент он даже не почувствовал боли, только левая рука, мерзавка, что-то перестала слушаться, а ведь надо перезаряжать винтовку...

  - Беги быстрее! - прохрипел он Ирмине.

  - Не могу! Я тебя один раз бросила, больше не стану... Я же тебя...

  Жалкий лепет, такой несвойственный решительной девчонке. Дрожащие губы, которые когда-то казались самыми дорогими. Потом, правда, именно эти губки рассказывали алкскому резиденту, где они с Эвинной живут. Но это уже неважно. Она давно искупила давнее предательство, а потом немало помогла ему на войне. Да и сам Моррест давно ее простил. И теперь не циничная куртизанка смотрела на него серыми глазами сколенки, а влюбленная женщина.

  - Иди, я сказал! Сына спаси!

  Ирмина решилась. Подхватила Аргарда на руки. Но прежде, чем убежать, она притянула Морреста к себе - и одарила коротким, но знойным, влажным поцелуем. Так же резко отстранилась, подхватила сосуд с колдовской жидкостью и ребенка - и, сбивая босые ноги о камни, припустила к разрушенному святилищу. Взвизгнули пара пуль, но она уже была за скалой, пули, самое большее, пробили подол юбки.

  Моррест еще раз выстрелил, пользуясь тем, что алки залегли, принялся менять обойму. Пулемет бы... Думать больше было не о чем, ничего в этом мире больше его не держало. С ней вместе уходило все, что заставляло цепляться за жизнь, что толкнуло на безнадежный побег с проклятого "корабля Алка". Эвинна если еще и жива, сегодня ее не станет. Может быть, они расстанутся с жизнью в один и тот же миг. А это, по здешним поверьям, значит немало. Например то, что в следующей жизни они будут вместе и никогда не разлучатся.

  А Ирмина, если только не забыла русский язык, не пропадет и там, в России. Девчонка она ушлая, пробивная, способная за себя постоять. Такая и сама добьется лучшей доли, и их с Эвинной ребенка поставит на ноги. Может быть, когда-нибудь и Аргард вернется сюда, испытать судьбу, что-то найти, а что-то и потерять. Но это от него уже не зависит.

  Моррест стрелял, превозмогая боль в плече, пережидал за камнем ответные залпы и снова стрелял, тратя патроны сначала из своего подсумка, потом из подсумка Михалыча. Порой бой затихал на час, а то и на два: алков было слишком мало для штурма, обойти не получалось, оставалось ждать, пока противник расстреляет все патроны или истечет кровью. Ему предлагали сдаться, он не слушал. И снова палец выбирал свободный ход липкого от крови курка, отгоняя нападающих. Потом пуля зацепила его еще раз, еще и еще... Сознание уплывало, и зачем, собственно, держаться, когда все близкие люди или мертвы, или в безопасности?