Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов

– Чего, дед? – спросил Серёга.

– Курите? – поинтересовался дед и сунул руку в ближний к нему мешок. – А то у меня одного здесь самый сортовой табак. Дюбек знаменитый. Лучший в мире. Официально заявляю. Для заграницы в Табаксовхозе его садят. Так вот: лучший в мире табак – Дюбек, дальше идет Вирджиния, потом уже Дукат, Ява и турецкий. Запомнили? Другие тоже ничего, но с Дюбеком только вирджиния вровень держится. И то маленько, конечно, отстаёт.

– А тут что? – опустил пальцы в другой мешок Серёга. У него отец был любителем трубочного табака. Он мне рассказывал в прошлом году .– Мне для трубки надо табак. Отец любит.

– Тут самосад,– дед осторожно убрал Серёгину руку из мешка. – Городские его не берут. А вот колхозники, которым табак некогда разводить, хапают по три килограмма сразу. А трубочный – вот этот. Смесь турецкого с дюбеком, периком и вирджинией. Лучше не придумаешь. Классика!

– А откуда у Вас, товарищ, столько разных сортов? Они ж, наверное, в Америке растут. Родственники за границей есть? Они присылают? – голосом киношного КГБшника ласково спросил я.

Дед развеселился и свернул из газеты кулёк.

– Да я б сам туды поехал, имея родственника в Америке, и вот этими руками удавил бы их нахрен. Американцы нам на копейку в войну подсобили, а пыжатся так, как вроде они сами немцев победили. Козлы, короче. А все сорта мы в нашем Табаксовхозе имеем. В основном дюбек идет, и помаленьку всяких других.

– А у тебя он откуда? Во дворе садишь? – Серёга нагнулся к деду и подставил ухо.

– Да ты чё, мля! – дед аж подпрыгнул на скамейке. – Я на плантациях работаю. Листики обрываю. Верхние отдельно, нижние, пониже сортом которые, отдельно. Часть за работу деньгами дают. А часть табаком. Мы сами остальные деньги на базаре делаем. Ишшо поболее, чем от совхоза тут получаем. Табак берёшь?

Серёга понюхал трубочный в мешке прямо и махнул рукой. – Полкило давай.

– Это папаньке твоему на год хватит, – дед свернул газету и пиалкой насыпал табака до краёв.

– Прямо так, на глаз? – засмеялся Серёга.

– Ну, пойдём тогда вон к той соседке, раз не доверяешь глазу моему. У неё весы точные, – дед взял Серёгу за руку и они ушли метров за десять к тётке, окруженной мешками и ящиками. Через минуту я услышал восторженный Серёгин хохот и увидел, как усиленно он трясёт деду руку.

– Грамм в грамм, – продолжал вохищаться Серёга пока мы бродили между мешками с табаком и бутылочками, набитыми доверху маленькими зелеными шариками.

Выяснили, что это специальная смесь табака и ещё чего-то. Шарики закладывают под губу и они там потихоньку рассасываются. От обычного табака отличаются тем, что имеют какой-то слабенький опьяняющий эффект. Называется смесь «насвай». Обогащенные этими знаниями и удивленные ювелирной точностью дедовских рук мы с кульком табака походили рядом с брезентовыми квадратами, лежащими на земле неподалёку от продавцов табака. На брезенте лежали изделия из точеного и выдолбленного дерева. Посуда, трубки курительные, шкатулки всякие, расписанные тонко узорами и отлакированные.Большие красивые разноцветные подносы, корзинки плетёные из виноградной лозы, тальника и ивы. Всего бы купил помаленьку и во Владимировку отвёз. Но как довезти? Не в чем, да и денег было впритык. Я спросил у одного мужика, который продавал выдолбленные из цельного куска дерева кружки для пива и кваса, где апорт искать. Он показал рукой довольно извилистый маршрут и добавил, что короче нет пути. Можно даже не пробовать.

И двинули мы тогда к магазину «Колос» прошли ниже и попали в царство арбузов и дынь. В конце июля их было уже навалено горами. Перед арбузной площадью, на которой я не заметил ни одних весов, стояли в два ряда большие длинные столы, аккуратно обитые белой жестью. На этих столах народ поедал арбузы и дыни, а между ними незаметно почти скользили две тётки в чёрных фартуках с совками и вёдрами крупными. Они подбирали с земли и со столов корки арбузные, и похожие на кожу разделанной змеи ташкентские или душанбинские дынные шкурки да семена.

– Метнём по арбузу? – Генка сказал на ходу, приближаясь к арбузной горе, возле которой пританцовывал и напевал что-то непонятное парень лет двадцати пяти в полосатом халате, перевязанном желтым кушаком и в тюбетейке синего цвета с белыми полумесяцами по всей территории.

– Куда нам по арбузу на нос? Лопнем. И где тут туалет пока не знаем. Берём один большой.

Я достал деньги.

– И длинную дыню! – твёрдо, как клятву пионера, произнёс Серёга.

– Арбуз бери вот этот! – парень в тюбетейке прыгнул к горе арбузной и снял с уровня груди большой экземпляр. В два раза крупнее футбольного мяча. – Сахар там нет. Там мёд одна! Покушаешь – ноги мне поцелуешь! Вай !

– А в задницу тебя не надо поцеловать? – нахамил Генка, с трудом унося арбуз на жестяной стол, где лежали ножи и тонкие палочки для выковыривания семечек.

– Ай, нехорошо поговоришь! – не обиделся, но поднял палец вверх продавец.– Двадцать арбуз бери, я сам тебя целовать буду в задницу.

– Пока давай мы один сожрём, а там видно будет, – я протянул парню рубль.

– Зачем, вай, столько деньги давал? – отшатнулся продавец.– Двадцать копейки надо. Давай двадцать.

Я мотнул головой влево-вправо.

– Тогда «вахарман» бери, кушай. Сам возьми какой твой глаз полюбит.

– Вахарман – это дыня длинная?

– Желтая как песок на пустыня! – парень взмахнул полами полосатого желто-синего халата и прыжком подлетел к горе из дынь. – Вахарман – это падишах всех дынь, вай! Один дыня скушаешь – ничего больше кушать не будешь. Только вахарман.

Рубль мой он так и не взял. Слишком крупные деньги. Сдачи нет. Только начал работать. Серёга порылся в кармане и нашел сорок копеек.

Ели мы арбуз с дыней так долго, что мне почему-то показалось, будто дело-то уже к вечеру идет. Но на Генкиных часах стрелки стояли на половине второго. Всё, что съели – вкуса было необыкновенного, неповторимого. Пересказать словами нельзя. Нет таких слов, вай!

– Может, по арбузику домой зацепим? – Сёрёга окинул обширным взглядом все четыре горы арбузные. Две из них сложились из полосатых ягод, а две из лоснящихся бледно-зелёных.

Подмывало, конечно. И дыню «вахарман» руки просились взять и затолкать в сумку спортивную. Но тогда яблокам «апорт» надо было остаться на родине. В те времена у спортсменов ещё не было огромных сумок, куда при желании можно было заныкать безбилетного дружка и ручной кладью привезти его с собой в ту же Алма-Ату.

– Давайте ломиться к яблочным рядам. – я посмотрел на залежи дынь, которые любил больше арбузов и сглотнул слюну, хотя чувствовал, что объелся и лучше больше к еде не притрагиваться.

– Не…– Генка обвел мутноватым взглядом поднимающиеся вверх ряды