Ближе к истине - Виктор Ротов

Солдат кивнул согласно. Вдруг возникший на пороге Каширов крикнул: «Две минуты на сборы!..»

Евдокия накинула только ватник, кинулась к детской кроватке, сгребла малышку вместе с постелью, и через пять минут они уже тряслись на полуторке по грунтовой дороге, круто ведущей в гору.

Немцы наступали со стороны Глебовки и Северной Озерейки. Доносилась стрельба, взрывы, лязг танковых гусениц. Светало. На вершинах Колдун — горы клубился серогрязный туман.

Старая рыхлая полуторка натужно карабкалась в гору. Буксовала то и дело, соскальзывая к обрыву. В кузове замирали от страха. Наконец у командира, сидевшего в кабине, видно, не выдержали нервы. Выбрав более — менее устойчивое место, он приказал шоферу остановиться. Выпрыгнул из кабины. Все! Дальше опасно. Тотчас из кузова попрыгали солдаты. Командир тем временем разведал дорогу дальше. Вышел из орешника, крикнул:

— Там тропа! За мной!..

Павел кое‑как, с помощью пожилого солдата в дождевике слез с машины, помог Евдокии, и они замыкающими шагнули в чащу орешника.

Тропа брала круто. Быстро выбились из сил. Отстали. Евдокия уже садилась в изнеможении. Павел поднимал ее здоровой рукой. Подбадривал, порывался взять у нее ребенка, хотя сам едва держался на ногах. Возле них неотлучно бдил пожилой солдат в дождевике. Командир крикнул ему из сырых сумерек: «Конягин! Отвечаешь головой за них!..»

— Отвечаю, отвечаю, — ворчливо басил солдат, поддерживая Евдокию под руку.

Вдруг лес расступился, и они вышли на небольшую мокрую лужайку. В росной траве тускло отражался серый рассвет.

— Привал! — скомандовал сероглазый командир. И пятнистые солдаты, задохнувшиеся от ходкого шага в гору, один за одним упали в сырость лужайки. Кучкуясь, стали прижигать цигарки.

Павел и Евдокия устроились поодаль. Она тотчас принялась кормить малышку грудью, отворачиваясь от Павла и приставленного к ним солдата.

Солдат придвинулся к Павлу, сказал вполголоса:

— Слава Богу, что ты не из штрафников…

Командир, сгрудив бойцов, что‑то внушал им негромко. Слышно было: «Прорыв… Станичка…»

Минут через десять подъем и марш в сторону туманной нахлобучки на вершине Колдун — горы.

И тут!.. Павел даже не понял откуда, словно выпали из той туманной нахлобучки, из орешника выскочили немцы. И буквально покосили солдат из автоматов. Пятеро, побросав оружие, подняли руки. В том числе солдат в дождевике, приставленный к Павлу и Евдокии.

Их сбили в кучку и повели вниз, назад в поселок. Вышли на дорогу. Там стоял наготове новенький студебеккер. На

нем и повезли их в сторону от Южной Озерейки, через Северную Озерейку в Новороссийск.

Над Новороссийском, с перевала видно, висели ливневые «плети». Вскоре въехали в полосу проливного дождя. Вымокли до нитки. Солдат Конягин накинул свой дождевик на Евдокию с ребенком.

На анапской развилке машина остановилась, всем велели сойти. Пятерых солдат вместе с Конягиным отделили и приказали снова лезть в кузов. От немецкого поста на развилке подъехал мотоцикл с коляской. Евдокию посадили на мотоцикл и увезли. Павлу велели сесть на проезжавшую подводу, которую именем фюрера мобилизовали для нужд немецкой армии.

Город издали не узнать. Как бы вросший в землю, почужевший. И если б не кирпичное здание элеватора, Павел бы не поверил, что перед ним Новороссийск.

Возница, встревоженный неожиданной мобилизацией, опасливо косился то на Павла, то на конвойного немца.

В районе Плавней, самой низменной части города, где струится незаметная в зарослях речка Цемесс, их накрыл очередной артналет наших. Видно, заметили движение, ударили с Сахарной Головы.

Несколько снарядов взметнули фонтаны по сторонам дороги. Возница пригнулся, хлестнул лошадей. Один снаряд рванул совсем рядом. Подводу осыпало градом сырых комьев. Павел пригнулся. А когда распрямился, ничего не узнал. Немца не было на месте. Лошади взвились на дыбы и понесли через дренажную канаву в заросли кустарника. Возница отчаянно дергал вожжи, но не мог справиться. Павла, видно, оглушило близким разрывом снаряда, он видел, как кричит возница, но не слышал голоса. Вдруг звук прорезался:

— …Беги, милок! Беги, пока нас потеряли!..

Павел спрыгнул на залитую дождем лесную дорогу и побежал. Возница, круто развернув лошадей, умчался с грохотом к дорожной насыпи.

Под проливным дождем, сквозь частый лес, превозмогая боль в бедре, Павел спешил к горам, вздымавшимся перед ним. Там окраина, а дальше Стегликова балка. Вот по ней он уйдет в горы.

Три дня он блуждал в горах, выбиваясь из последних сил. На четвертый его нашли партизаны из отряда «Норд-Ост». Отогрели, накормили, немного подлечили и отправили с сопровождающим в Геленджик.

Глава 8

В Геленджике Павел сразу попал в руки особистов.

Его долго допрашивали перекрестным методом, передавая от одного следователя другому. Стараясь запугать. Но ему не в чем было путаться. Все было предельно просто и ясно. После Тамани (Павел не сказал, что после разгрома на Тамани и отступления) стояли под Новороссийском у цементного завода «Октябрь». Стояли насмерть. По семнадцать раз в день ходили в атаку. (Об этом Павел сказал). Потом их, несколько человек, «выдернули» в Геленджик. Его опредили сначала в отряд Куникова, потом откомандировали к Потапову, в отряд, который готовили в Южную Озерейку…

— А почему откомандировали в отряд Потапова? — перебил его темноглазый капитан.

— Не знаю. Спросите у командования…

— Ты мне не указывай! — строго прикрикнул на него капитан. — Фамилия командира взвода, когда стояли под Новороссийском?

— Карпов. Михаил Карпов. Рассеченная бровь здесь, — Павел показал где.

— Погиб, — сухо заметил капитан. — И тебе надо было сделать то же.

— Почему? — наивно поинтересовался Павел.

— Здесь я задаю вопросы! — оборвал его сердито капитан, метнув колючий взгляд. И глядя в упор, не мигая, сказал, словно пригвоздил: — Про южноозерейский десант забудь и никогда не вспоминай.

После этого он сказал такое, что Павел как бы онемел на всю оставшуюся жизнь. Дело оборачивалось так, будто сами десантники и виноваты. Чуть ли не измена Редине.

— А теперь думай, — сказал капитан, пряча глаза. — И поясни мне, какие такие амбиции Сталина и Гитлера схлестнулись в этой войне?

Павел похолодел. Он хорошо помнил эти свои слова, которые брякнул на призывном пункте летом сорокового. Их несколько человек добровольцев томились в приемной райвоенкомата. И дернуло его в разговоре ляпнуть: «Не капитализм с социализмом схлестнулись, а амбиции Гитлера и Сталина». Сказал и прикусил язык. Но было уже поздно. Тот пучеглазый заморыш стрельнул в него обжигающим взглядом. И пропустил Павла впереди себя. Чтоб стукнуть военкому. С тех пор его, видно, и «пасут». То‑то он чувствует, что неприятность ходит по пятам. То‑то его гоняют, как зайца, с одного горячего участка на еще более горячий. Под пули. А он словно заговоренный…

— Говорил такое? — будто сквозь вату, дошел до него голос осведомленного капитана. — Было?

— Говорил. Было, — не стал отпираться Павел, понимая, что отпираться бесполезно. — Но ведь это лишь слова, не больше…

— Ну — ну, — холодно остановил его капитан. — Подпиши вот здесь, — и он облизал свои темно — вишневые припухлые губы. — Прочти сначала.

Павел глубоко вздохнул, досадливо потеребил свою прическу — ерш, неуверенно взял у капитана исписанный листок.

В протоколе дознания коротко и точно было изложено все то, что он рассказал. И это его немного успокоило. Но в конце убийственная формулировка о нелояльности к властям: «…является потенциальным критиком социализма и вождя Советского народа и мирового пролетариата, товарища Сталина».

— Такого ничего не было и в помине! — протестующе дернулся Павел.

— Подписывай и благодари бога, что я смягчил формулировку.

— Но при чем тут потенциальный критик социализма?..

— Ты, скотина! — вскочил в ярости капитан. — Ты ставишь в один ряд Гитлера и… — он не посмел назвать имя Сталина. — И еще будешь здесь… — он задохнулся от возмущения.

Павел с невольным уважением посмотрел на него: вот это службист!..

Через три дня ему объявили приговор — пятнадцать лет с содержанием в лагерях строгого режима.

И повезли его в сторону от фронта. Через всю Россию во Владимир. Потом переправили в Сибирь в Тайшетлаг. Под Костомарово, что стоит на линии железной дороги «Тайшет — Лена».

Там оказалось их, этих лагерей, — целая система. От Тайшета до Братска.

В окно поезда видно — стоят деревянные городки, обнесенные высоким глухим забором и колючей проволо-

кой. На вышках денно и нощно маячат вооруженные охранники.