Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если базар был забит гражданами до такой степени, что плывущие туда и обратно потоки людей расходились с натугой, сталкиваясь, двигаясь боком и перемещаясь медленно, как на похоронах, то,значит, жили люди в городе прекрасно. На прилавки народ заглядывал через головы счастливчиков, прибившихся к прилавкам пораньше, потом кто-нибудь первым протискивался между ними бочком, от чего возникал и никогда не прекращался шум, состоящий из неприличных и вполне литературных слов, свиста и криков типа «Ну-ка, ну-ка!». Ну а перлы устного народного творчества, такие как «Половина сахар, половина мёд, подходи народ!» или
«Становитесь, люди в ряд, забирайте всё подряд. Ничего не продаю, за копейки отдаю!» неслись ото всюду как заклинания. Я на Зелёном базаре за три часа испытаний на вёрткость, ловкость, крепость костей и обуви, по которой прогулялось человек триста, не меньше, выучил кучу таких «зазывалок». Попутно перепробовал столько всяких разностей от слив до сала солёного, съел больше, чем с десяток разных неведомых для северного жителя чебуреков, самсы, баурсаков и мант с мясом, луком и тыквой внутри, что стало слегка дурно. Мы пришли на базар втроем. Я, Генка и Серега из команды. Цель была простая и банальная – купить для своих домашних и дружков яблоки апорт. Лучшего подарка из Алма-Аты быть не могло. Но цель, как на военных учениях, была труднодоступна. До яблок мы добрались только через полтора часа.
С самого начала мы тормознулись у входа на Зелёный. Базар занимал огромную территорию. Целый квартал, который в большом городе растягивался на полкилометра во все стороны. От кондитерской фабрики до маленькой узкой улочки, где прижились две пивнушки. И потому по всей этой улочке напротив базара сидели на земле с полными кружками перед собой и газетами, на которых кусками валялись фрагменты сушеной, вяленой и копченой рыбы любители пива. Они не только сидели. Кто уже не мог – лежал рядом с полупустыми кружками, а самые пивоустойчивые забили себе места вокруг овальных столиков, курили, заглатывали понемногу пиво и беседовали. Шумно, матерщинно, но дружелюбно. Таких пивнушек на базаре мы насчитали шесть. Но это всё было позже. А пока мы стояли у входа. Возле двух каменных лестниц с широкими ступеньками, ведущими вниз. Базар существовал ниже центральной улицы имени Горького и не был накрыт сверху вообще ничем. Ветра в Алма-Ате в тот день не было и все запахи, которые рождались в недрах базара, поднимались над ним до уровня улицы Горького и зависали, перемешиваясь между собой и ароматом, которым вырубала всех, кто ходил сюда редко, кондитерская фабрика. Первое, что чувствовал непривыкший ещё к столице гость города, это проникающий в него через рот, нос, кожу и, как мне показалось, даже через уши, тяжёлый, густой и потрясающе вкусный запах шоколада. Настоящего, черного, ещё не разбавленного молоком. Если постоять рядом с фабрикой с полчасика, то у тебя будет стопроцентное чувство, что ты объелся шоколадом настолько, что примерно неделю в тебя больше никакая еда не полезет. Но кондитерская источала не только шоколадный дух. От неё несло ирисками, карамелью, начинкой шоколадных конфет и топленым молоком. Как жили вокруг фабрики люди – мы даже подумать боялись. Наверняка, они не могли ничего есть, нанюхавшись приторно сладкого, и были худыми и изможденными. Даже переехать в другое место сил у них, скорее всего, уже не было.
Генке стало нехорошо. Он вообще шоколад не любил и не ел. Серёга и я терпели, но тоже недолго. Стали наперекор приторному аромату принюхиваться к висящему над базаром тонкому облаку дыма от мангалов, которых внизу, судя по размерам облака, было с десяток, не меньше. Усилием воли удалось переключиться с испытания запахами, ползущими от кондитерской, на сложный для обоняния коктейль из едких ароматов уксуса, лука, перца, обласканного раскалёнными углями бараньего мяса, кипящего масла, производящего чебуреки. Слегка одуреть от острого дыма из глиняных печей, которые, как мы потом узнали, назывались тандырами и на стенках своих пекли прилепленные к ним то ли пирожки такие, то ли беляши. Они звались самсой. Запах яблок, ягод, мяса сырого, молока и всяких молочных изделий, терпкий, щекочущий вкусовые рецепторы медовый дух пробивались вместе струйками жидкими сквозь засилье шашлычного, пивного, чебуречного и удивительно привлекательного резкого духа горячей тандырной самсы и тандырных же огромных лепёшек.
– Ну чего, ныряем в толпу? – не выдержал первым Генка.
– Ну да! – подхватил Серёга. – Надо прорываться к яблочным рядам. Такими темпами затариваться будем – самолет без нас улетит.
– Надо вот так, по краю спуститься и прижаться к вон тому огромному магазину, я показал пальцем направление. – Видите, белый, большой, ютится сиротливо в конце базара. Над крышей название написано. «Колос».
Там народу поменьше. Спросим, как до яблок добраться.
Вот верили бы мы в бога, то перед спуском на площадь великана-базара обязательно бы трижды перекрестились. Но к вере нас не допустили в своё время. Поэтому мы все трое громко сказали – «тьфу, тьфу, тьфу!» и со стойки стайеров лихо метнулись вниз по лестнице, ведущей, возможно, вверх, то есть к вершине желаемого. К редким и уникальным яблокам апорт.
Но восточный базар – дело тонкое, как сам восток. Это в какой-нибудь Германии любое дело делается строго по схеме, без виляний в стороны и выбивающих из отточенного графика отвлечений. На востоке жизнь вылеплена очень витиевато и по тысячелетним традициям положено не спешить к цели, не демонстрировать суетливость, торопливость и неуважение ко всем, кто не против с тобой пообщаться на пути к твоей цели или желает доставить тебе какое-нибудь удовольствие. Поэтому прорваться сразу к яблочным прилавкам никому бы сразу не удалось. Нам, естественно, тоже.
Мы спустились по лестнице и попали на верхний край базара, где не было никаких прилавков вообще. В этом краю торговали с земли. При совершенно беспорядочном расселении торговцев. Ну, это так казалось. А вообще, когда присмотрелись мы, то стало ясно: тут, наоборот, прямо как на доске шахматной всё расставлено. А продавалось всё из мешков, ящиков и бутылочек. Маленьких из-под пенициллина и литровых.
– Эй, хлопцы! – позвал нас дед в линялой майке на лямках и соломенной шляпе, скошенной к левому уху. Дед сидел на маленькой самодельной скамеечке возле трёх мешков. – Подьте сюдой!Генка к деду не пошел, а стал болтаться между мешками и
