Всемогущий атом (сборник) - Роберт Силверберг

Он протянул мне руку, затем вошел в древнюю Операционную. За ним пошли его собратья. Я был благодарен Берналту за его деликатность.

Мы сели в наш экипаж. Через мгновение мы услыхали ужасный звук — это был гимн Измененных в честь какого-то божества.

— Животные, — пробормотала Олмейн. — Священный храм! Храм Измененных!

Какая гадость! Они чуть было не поубивали нас, Томис. Как у таких чудовищ может быть религия?

Я ничего не ответил. Хирург поглядел на Олмейн и печально покачал головой, как бы сожалея, что в ней, Пилигриме, было так мало благости.

— Все они живые существа, — заметил он.

В следующем городе мы сообщили властям о смерти чужеземца. Затем печальные и молчаливые мы проследовали дальше к месту назначения. Мы покидали Эгапт и входили в страну, где находился святой Ерслем.

8

Город Ерслем расположен далеко от Озера Средизем на прохладном плато, окруженном цепью невысоких голых гор. Казалось, всю свою жизнь я готовился к первой встрече с этим золотым городом, чей облик я хорошо знал. И поэтому, когда я увидел его шпили и парапеты, поднимающиеся на востоке, я испытал не священный ужас, а ощущение, что я вернулся домой.

Дорога, вьющаяся среди холмов привела нас в город, стены которого были сделаны из блоков прекрасного камня, розово-золотистого цвета. Дома и храмы построены тоже из этого камня. Деревья вдоль дороги были земные, а не звездные и это очень украшало этот город, старейший из всех городов, древнее Роума и Перриша.

Дальновидные завоеватели не вмешивались в его управление. Городом, как и прежде, управлял Мастер гильдии Пилигримов, и даже завоеватели должны были просить у него разрешения войти в город. Конечно, это была проформа, ибо Мастер гильдии так же, как и Канцлер Летописцев были марионетками в руках завоевателей. Но это тщательно скрывалось.

Завоеватели оставили наш святой город, как отдельный остров и они не ходили с оружием по его улицам.

У внешней стены мы официально попросили разрешения войти у Стража, охранявшего ворота, и по всем правилам своей гильдии мягко, но настойчиво он выполнил всю процедуру. Мы с Олмейн были допущены в город автоматически, однако предъявили свои звездные камни, затем нам дали мыслешлемы, чтобы проверить наши имена в архивах гильдии. У Хирурга дело было проще — он еще раньше, будучи в Эфрике, обратился с просьбой о въезде и его мгновенно пропустили.

Внутри городских стен все дышало стариной. В Ерслеме осталась архитектура Первого Цикла, и не просто разрушенные колонны и акведуки, как в Роуме, а улицы, арки, башни, бульвары. И когда мы вошли в город, в изумлении стали бродить по нему. Походив с час, мы решили, что пора искать пристанище. Мы были вынуждены расстаться с Хирургом, поскольку его не приняли бы в общежитие Пилигримов. Мы проводили его до гостиницы, где он заказал номер, затем попрощались и сняли жилье в одном из многочисленных мест, обслуживающих Пилигримов.

Город существовал только для того, чтобы обслуживать Пилигримов, и он был похож на одно огромное общежитие. Мы устроились и отдохнули. Затем пообедали и пошли по широкой улице. Вдалеке на востоке виднелся самый священный район. Это был город в городе. В нем находились храмы, почитаемые старыми религиями Земли: христерами, хеберами и мислемами.

Говорят, что там есть место, где умер бог христеров, но это ошибка истории, ибо что это за бог, который умирает? На высоком месте в Старом Городе стоит сверкающий храм, священный для мислемов, огражденный стеной из огромных серых камней, почитаемой зеберами. Вещи остались, а идеи, которые они выражали, утеряны. Когда я был среди Летописцев, никто не мог объяснить мне, почему нужно обожествлять стену или сверкающий храм. Однако древние архивы говорят, что эти верования Первого Цикла отличались глубиной и значимостью.

В старом Городе есть место времен Второго Цикла, которое представляло большой интерес для меня и Олмейн. Когда мы в темноте глядели на его очертания, Олмейн сказала:

— Завтра нужно подать заявления в дом возрождения. — Ты возьмешь меня, Томис?

— Бессмысленно рассуждать об этом, — сказал я. — Мы пойдем, обратимся с заявлением, и ты получишь ответ.

Она еще что-то говорила, но я уже не слушал ее, ибо в этот момент над нами пролетело трое Летателей: мужчина и две женщины. Летательница в центре была стройной, хрупкой девушкой, двигалась она с изяществом, которое встретишь не у всех Летателей.

— Эвлюэлла, — задохнулся я.

Все трое исчезли за парапетами Старого Города. Оглушенный, потрясенный, я прижался к дереву, стараясь отдышаться.

— Томис? — окликнула Олмейн. — Ты, что заболел?

— Я знаю, это была Эвлюэлла. Мне сказали, что она вернулась в Хинд, но это была она.

— Ты говоришь это о каждой Летательнице, после того, как мы покинули Перриш, — холодно выдавила Олмейн.

— Нет, сейчас я не ошибся. Где поблизости мыслешлем? Я узнаю все в общежитии Летателей.

Олмейн взяла меня за руку.

— Уже поздно, Томис. Ты весь как в лихорадке. Из-за какой-то костлявой Летательницы. Что ты в ней нашел?

— Она…

Я запнулся, не зная, как выразить все словами. Олмейн знала историю моего путешествия из Эгапта с этой девушкой. Она знала, как безобразный старый Наблюдатель испытывал к девушке отеческую любовь, хотя мне казалось, что я испытывал нечто большее. Как я потерял ее и она попала к лже-Измененному Гормону, а потом к Принцу Роума. Однако, что же все-таки Эвлюэлла значила для меня? Почему один вид кого-то, кто напомнил мне Эвлюэллу, привел меня в такое страшное смятение? Я искал ответ в своем бушующем рассудке и не мог его найти.

— Пойдем в гостиницу, отдохнем, — предложила Олмейн. — Завтра мы обратимся с заявлением о возрождении.

Однако сперва я надел мыслешлем и связался с жилищем Летателей, задал вопрос и получил нужный ответ. Да, Эвлюэлла из Летателей в самом деле находилась в Ерслеме.

— Передайте ей, пожалуйста, — попросил я, — что Наблюдатель, которого она знала в Роуме, и который сейчас Пилигрим, будет ждать ее завтра в полдень у дома возрождения.

После этого я вернулся с Олмейн в наше жилище. Она была какой-то угрюмой и отчужденной, и когда сняла маску в моей комнате, все ее лицо было перекошено — отчего? От ревности? Да. Для Олмейн все мужчины были рабы, даже такой изношенный, как я. И у нее вызывало отвращение, что другая женщина может так зажечь меня. Когда я вынул звездный камень, Олмейн поначалу не присоединилась ко мне. И лишь когда я приступил к ритуалу, она согласилась. Но я был в таком напряжении, что не смог войти в единение с Волей, и Олмейн тоже. Мы угрюмо глядели друг на друга полчаса, потом разошлись спать.