Сборник фантастики. Золотой фонд - Амброз Бирс

Вечером туземцы разделали и убрали туши, но не для еды – потому что яд все еще продолжал действовать, – а чтобы избежать в племени эпидемии. Однако громадные сердца этих рептилий, каждое величиной с большую подушку, остались лежать на месте и все еще бились, вздымаясь и оседая, неторопливо и непрерывно, словно продолжая вести какую-то независимую страшную жизнь. Нервные узлы в них погибли только на третий день, и эти ужасные органы наконец остановились.

Однажды, когда в моем распоряжении будет письменный стол, а не ящик из-под консервов, хорошие письменные принадлежности, а не огрызок карандаша и последняя потрепанная тетрадка, я обязательно напишу подробнее об индейцах акала, о нашей жизни среди них и о наблюдениях, сделанных на Земле Мейпла Уайта. Я верю, память моя никогда не подведет меня, потому что до моего последнего вздоха каждый час и каждая минута нашего пребывания здесь будут стоять перед моими глазами так же четко, как первые воспоминания из детства. Никакие новые впечатления не смогут стереть то, что так прочно запечатлелось в моем сердце. Наступит время, и я опишу эту удивительную лунную ночь на громадном озере, когда в индейские сети попался молодой ихтиозавр, едва не перевернувший наше каноэ, прежде чем его удалось вытащить на берег. Это было странное существо: с виду – наполовину тюлень, наполовину рыба, с двумя глазами, прикрытыми роговыми пластинами, по обе стороны морды и третьим глазом на темени. Этой же ночью выскочившая из тростника зеленая водяная змея утащила в своих кольцах одного из гребцов с каноэ Челленджера. Я также упомяну о большом белом ночном животном – причем мы до сегодняшнего дня так и не знаем, было ли это млекопитающее или рептилия, – которое живет в отвратительном болоте в восточной части озера и, быстро двигаясь в темноте, излучает слабое фосфоресцирующее сияние. Индейцы так боятся его, что отказываются приближаться к этому месту, и, хотя мы дважды предпринимали экспедиции туда и оба раза видели белое животное, нам не удалось пройти через глубокую топь, в которой оно живет. Я могу только сказать, что оно несколько больше, чем корова, и от него исходит очень странный мускусный запах. А еще я поведаю о гигантской птице с длинной голой, как у стервятника, шеей и хищной головой, которая однажды гналась за Челленджером до самого укрытия на скалах. Она больше страуса, так же, как и он, передвигается по земле, и представляет собой смертельную опасность. Когда Челленджер уже карабкался по ступеням, один удар ее изогнутого клюва снес каблук на его ботинке, словно тот был срезан бритвой. На этот раз, по крайней мере, современное оружие оказалось действенным, и после выстрела лорда Рокстона птица, дрыгая ногами и раскинув в стороны перья, рухнула, устремив на нас свои желтые безжалостные глаза. Это громадное существо – ростом в двенадцать футов – называется фороракус, по словам нашего запыхавшегося, но ликующего профессора. Возможно, когда-нибудь я увижу эту приплюснутую голову в отведенной ей нише среди других трофеев лорда Джона в Олбани. И, наконец, я не забуду рассказать про токсодона – гигантскую десятифутовую морскую свинку с выступающими острыми, как долото, зубами, которую мы подстрелили, когда она ранним утром пила из озера.

Обо всем этом я когда-нибудь напишу во всех деталях, а пока длится эта волнующая экспедиция, я стараюсь бережно вести свои записи о тех замечательных летних вечерах, когда мы лежим в высокой траве недалеко от леса, под высоким синим небом, и любуемся странной пернатой дичью у себя над головой и причудливыми незнакомыми существами, которые выбираются из своих нор, чтобы поглазеть на нас. Ветви кустов над нами гнутся под тяжестью соблазнительных плодов, а снизу, из травы, на нас смотрят странные и очаровательные цветы. Я пишу также и о долгих лунных ночах, когда, стоя у мерцающей поверхности большого озера, мы с изумлением и благоговейным страхом наблюдаем огромные круги на воде после внезапного всплеска какого-то фантастического монстра или зеленоватое свечение неведомого существа, проплывающего где-то на большой глубине. Все эти незабываемые картины мое перо и моя память когда-нибудь воспроизведут на бумаге в самых мельчайших подробностях.

Но вы можете спросить меня: причем здесь все эти ваши переживания и чем вызвано промедление, когда вы и ваши друзья должны день и ночь искать способ вернуться в цивилизованный мир? На это я могу ответить, что все мы работали над достижением этой цели, но наши усилия были напрасны. Один факт мы выяснили для себя очень скоро: индейцы не станут делать ничего, чтобы помочь нам. В остальном они были нашими друзьями – можно даже сказать, преданными рабами; но когда речь заходила о том, чтобы помочь нам изготовить и отнести к обрыву длинную доску, которая могла бы стать мостом через пропасть, или же когда мы хотели получить от них лианы или ремни из кожи, чтобы сплести веревки, мы натыкались на добродушный, но непреодолимый отказ. При этом туземцы могли улыбаться, непонимающе моргать, качать головой – но этим все и заканчивалось. Даже старый вождь отвечал нам так же, и только Маретас, юноша, которому мы спасли жизнь, относился к нам сочувственно и жестами показывал, что огорчен тем, что желания наши не выполняются. После полного триумфа в войне с обезьянами индейцы смотрели на нас, как на сверхлюдей, которые носят победу в трубках своего странного оружия. Они считали, что пока мы остаемся с ними, удача на их стороне. Каждому из нас, кто забудет про свою родину и навсегда поселится на плато, предлагали по маленькой краснокожей жене и по отдельной пещере. Это, конечно, было очень любезно, но, однако, совершенно не соответствовало нашим желаниям; теперь мы знали наверняка, что свои планы о спуске в долину мы должны держать в секрете от индейцев, поскольку у нас были основания опасаться, что в последний момент они могут попробовать удержать нас силой.

Несмотря на риск встретиться с динозаврами (которые особенно опасны по ночам, поскольку, как я уже говорил, являются ночными хищниками), я дважды за последние три недели побывал в нашем старом лагере, чтобы увидеться со слугой-негром. Замбо по-прежнему находился на своем посту у подножия скал. Напрасно я нетерпеливо оглядывал широкую равнину в надежде увидеть вдалеке спешащую к нам помощь, о которой мы все молились. Усеянное кактусами обширное пространство оставалось голым, пустынным до самой линии бамбуковых зарослей, темневших у горизонта.

– Они уже скоро придут, масса Мэлоун. Прежде чем пройдет следующая неделя, индейцы вернутся, принесут веревку и спустят вас вниз, – прокричал мне бодрым голосом наш замечательный Замбо.