Нюрнбергский процесс, сборник материалов - Константин Горшенин

В качестве окончательного доказательства того, как доброжелательно он относился к агрессии, можно привести его письмо к Гитлеру от 25 августа 1939 г., накануне дня, первоначально намеченного для начала наступления на Польшу.

Он заявил: «Как счастливы и как благодарны вам должны мы быть за то, что нам довелось жить в такое великолепное время, меняющее судьбы мира, когда мы имеем возможность вносить свой вклад в грандиозные события этих дней. Генерал-фельдмаршал Геринг сообщил мне вчера вечером, что вы, мой фюрер, в принципе одобрили подготовленные мною мероприятия, касающиеся финансирования войны, установления системы цен и заработной платы и осуществления плана по изысканию дополнительных средств.

С теми планами, которые были мною разработаны в отношении безжалостного прекращения всех маловажных расходов и всех издержек и финансирования проектов, не нужных для военных целей, мы сможем удовлетворить все наши финансовые и экономические потребности без серьезных для нас последствий».

Нет необходимости говорить здесь еще что-нибудь о его участии в войне, но мне хотелось бы сослаться на протоколы центрального планового отдела и на его соглашение с Гиммлером по поводу использования того, что было награблено СС и, как он знал, привозилось в подвалы Рейхсбанка на грузовиках из Освенцима и других концентрационных лагерей. Трибунал также вспомнит тот документ, который показывает, что министерство экономики получало также колоссальное количество гражданского платья, оставшегося после гибели несчастных жертв.

Разве Дениц был в неведении, когда он перед 600-тысячной аудита» рией моряков военного флота выступал с речью о «распространении заразы еврейства»?

Неужели об этом не знал Дениц, который нашел возможным передать военно-морскому штабу директиву Гитлера относительно расправы с всеобщей стачкой в Копенгагене—«на террор нужно отвечать террором», который направил запрос о доставке 12 тысяч рабочих из концентрационных лагерей для использования их на судостроительных верфях и предложил применить коллективные репрессии против скандинавских рабочих ввиду эффективности подобных мер во Франции.

Разве руки Редера не испачканы в крови от совершенных убийств?

Еще в 1933 году он писал буквально следующее:

«Гитлер совершенно ясно заявил, что, с политической точки зрения, к 1 апреля 1938 г. ему нужно иметь такие вооруженные силы, которые он мог бы бросить на весы как орудие своей политической мощи».

Поэтому, когда затем он получил приказ вести борьбу, если внешняя политика Гитлера приведет к войне, он прекрасно понимал, что эта война означала определенный риск в случае неудачи этой политики.

Вновь и вновь он получал об этом предупреждения, в первый раз, когда Германия ушла с конференции по разоружению, затем во время переговоров по поводу военно-морского соглашения в 1935 году, во время возникновения вопроса о Рейнской области и позднее, когда он присутствовал на известном «совещании Госсбаха». Он пытался убедить Трибунал в том, что выступления Гитлера на этих совещаниях казались ему только разговорами; однако мы знаем, что они вызвали у Нейрата сердечный припадок.

С его старыми товарищами по службе — фон Бломбергом и фон Фричем, которые были настолько недальновидны, что выступили с возражениями на совещании, которое определило судьбу Австрии и Чехословакии, обошлись так, что, по его собственным словам, тогда пошатнулась не только его вера в Геринга, но и в Гитлера.

Разве мог Редер не знать об убийствах тысяч евреев в Либаве, в Прибалтике? Вы припомните, что по имеющимся у нас показаниям по этому поводу многие евреи были убиты в военно-морском порту. Об этих фактах офицеры местного военно-морского штаба сообщили в Киль. Из отчета эйнзатцгруппы, которая расправлялась с евреями в Либаве, мы теперь знаем, что к концу января 1942 года в одном этом районе было уничтожено 11 860 евреев. Ведь Редер в 1939 году в «день героев» обратился с недвусмысленным и вдохновляющим призывом бороться с международным еврейством. Можете ли вы действительно поверить в то, что Редер, который, по его собственным словам, всегда оказывал помощь отдельным евреям, никогда не слышал об ужасах концентрационных лагерей и об убийстве миллионов? Однако он не отступал от намеченной цели.

Фон Ширах. Что следует сказать о нем? Сказать, что лучше всего было бы повесить ему на шею мельничный жернов? Именно этот подлец совращал миллионы невинных немецких детей с тем, чтобы, когда они вырастут, сделать из них то, чем они стали, — слепое орудие политики убийства и господства, проводившейся этими людьми.

«Акция Сено», получившая позорную известность и заключающаяся в том, что сорок—пятьдесят тысяч советских детей были насильно увезены в рабство, является делом его рук. Вы припомните еженедельные отчеты СС по поводу истребления евреев, обнаруженные в его отделе.

Каково преступление Заукеля, гаулейтера той области, на территории которой находился покрывший себя позором лагерь Бухенвальд?

Заукель может теперь пытаться истолковывать в благоприятном свете свой приказ об увозе в рабство французов; он может пытаться отрицать, что выступал за повешение префекта или мэра города с тем, чтобы подавить оппозицию; он может утверждать, что ссылки на безжалостные действия относились к межведомственным спорам и что исправительные трудовые лагери были чисто образовательными учреждениями. Вы, которые видели документы, объясняющие совершенные ужасы тем, что они называют «вынужденным положением»—острой необходимостью в рабочих для нацистской военной машины, вы, которые слышали и читали об условиях, в которых семь миллионов мужчин, женщин и детей были вырваны из-под родного крова и увезены в рабство по его приказам, нуждаетесь ли вы в дальнейших доказательствах его виновности?

Папен и Нейрат находятся в положении, сходном с положением Редера. Как и последний, они притворно придерживались старых семейных и профессиональных традиций, что накладывает на них колоссальную ответственность, от которой свободны такие люди, как Риббентроп и Кальтенбруннер. В течение тех 18 месяцев, когда он продвигал Гитлера к власти, Папен знал, что правительство Гитлера означало притеснение оппозиционных элементов, жестокое обращение с евреями и преследование церквей, включая ту, к которой он сам принадлежал. Его недавние политические друзья, такие люди, как фон Шлейхер и фон Бредов, были брошены в концентрационные лагери или убиты. Сам он был подвергнут аресту, два его сотрудника были убиты, а третьего — заставили присутствовать при убийстве. Ни одна из этих подробностей не ускользнула от Нейрата, тем не менее он продолжал оставаться на своем посту.

В 1934 году Папен писал Гитлеру льстивые письма, и вскоре после этого мы видим его в Австрии на службе у человека, которого он знал как убийцу, готовящего подрыв государственной системы, которую внешне он полностью признавал. Даже после аншлюсса он все еще работал на укрепление режима, который, как он знал, использовал убийство в качестве орудия своей политики. Потеряв еще одного секретаря, который был убит, он готов был принять новый пост в Турции. Конкордат с церковью, к которой он принадлежал, по поводу которого он лично вел переговоры, рассматривался, употребляя его собственное выражение, как «клочок бумаги», и все католики — от архиепископа до простых верующих людей—были сильно возмущены этим. Он говорил: «Гитлер — самый большой обманщик, который когда-либо жил на свете». Резюмируя в одной фразе точку зрения обвинения, можно сказать, что, будучи обо всем прекрасно осведомлен, Папен оказывал Гитлеру поддержку и сотрудничал с ним потому, что жажда власти и высокого положения привела его к принципу: «лучше царствовать в аду, чем прислуживать на небе».

Адвокат пытался изобразить Папена в качестве защитника мира.

Если он предпочитал достигнуть целей заговора методами убийства, запугивания или шантажа скорее, нежели открытой войной, то это объяснялось тем, как явствует из его собственных показаний, что он боялся,. что «если разразится мировая война, то положение Германии будет безнадежным».

Что касается Зейсс-Инкварта, мне хотелось бы напомнить вам о тех инструкциях, которые он получил от Геринга 26 марта 1938 г. относительно применения антисемитских мероприятий в Австрии и об отчете от 12 ноября, составленном одним из чиновников по поводу хода этих  операций. Он признал свою осведомленность в том, что евреи депортировались из Нидерландов, однако заявил, что он не мог приостановить этого, так как приказ исходил из Берлина. Он, далее, заявил, что ему было известно об их отправке в Освенцим, но сказал, что направил туда запрос об их судьбе и ему сообщили, что они хорошо устроены, после чего он добился для них разрешения пересылать письма из Освенцима в Голландию. Разве можно поверить тому, что Зейсс-Инкварт, признавая свою осведомленность о преступлениях, совершавшихся в огромных масштабах против евреев в Нидерландах, признавая, например, что он знал «о мерах, направленных к тому, чтобы заставить евреев подвергаться стерилизации», признавая, что в концентрационных лагерях в Голландии имели место многочисленные и крупные эксцессы и что в военное время он действительно «считал это почти неизбежным», — разве можно поверить, что Зейсс-Инкварт, который заявил Суду, что по сравнению с другими лагерями (я цитирую) «в Нидерландах было, быть может, не так уж плохо», действительно был введен в заблуждение и что его убедили в том, что в Освенциме заключенные были «сравнительно хорошо устроены»?