Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции - Алексей Толпыго
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, Марат не отступил перед ненавистью жирондистов и по-прежнему гнул свое. В Конвенте большинство его ненавидело, но Парижская коммуна (мэрия) находилась под сильным влиянием Марата; да и вообще в Париже (в отличие от Франции в целом) убийства по-прежнему считали скорее патриотическим долгом, чем преступлением.
Во время процесса короля большой резонанс получили речи Сен-Жюста, Верньо, других жирондистов, Робеспьера, но не Марата. Похоже, что он вообще не выступал – то ли оттого, что его доводы могли бы иметь обратный резонанс («раз Марат „за“, я буду „против“»), то ли оттого, что его вообще проблемы королевской власти и судьбы короля интересовали довольно мало. Мирабо, Барнав, жирондисты – вот его враги; а Капет – при чем тут Капет?
6
Марат никогда не был горячим республиканцем. Ибо он считал народ непросвещенным, неспособным освободиться собственными силами – ну, значит, необходим диктатор.[24] «Диктатор, военный трибун – вот кто вам нужен, или вы погибли безвозвратно». Начиная с 5.10.1789 – канун похода на Версаль – он постоянно этого требует; и даже когда он по тактическим соображениям открещивался от этой идеи (например, в конце 1792 года), он писал о «вождях, в которых нуждается народ во время революций, чтобы направлять его грозное движение». Следует к этому добавить: диктатор нужен, по мнению Марата, прежде всего затем, чтобы отрубить нужное число голов; и число это росло со страшной быстротой[25].
7
Между тем после казни короля борьба между монтаньярами и жирондистами пошла с новой силой, и жирондисты видели корень зла прежде всего в Марате. В апреле 1793 года они добились декрета о предании Марата суду Чрезвычайного трибунала за его призывы «изгнать из Конвента изменников и роялистов».
Исторический момент, поворот судьбы.
Четыре года назад, в июне 1789-го, Национальное собрание декретировало неприкосновенность депутатов. Правильное ли то было решение? С позиций сегодняшнего дня можно судить об этом по-разному. Но в условиях национального безумия, бунтов и казней, вероятно, было разумно гарантировать депутатам неприкосновенность. Они, по крайней мере, имели бы возможность протестовать по поводу явно безумных декретов, не боясь за свою жизнь. Разрушение этого «талисмана неприкосновенности» привело не только к гибели доброй сотни членов Конвента, оно косвенно было причиной и множества других казней, которых, может быть, было бы меньше.
Вскоре у самих жирондистов появится повод пожалеть о своем недальновидном решении. Пролетариат Парижа поддержал Марата, уже через 2 дня парижские секции требуют изгнания из Конвента 22-х жирондистских лидеров. А через неделю, когда над Маратом состоялся суд, присяжные совещались всего 45 минут; единогласно оправданный, Марат вернулся в Конвент в ореоле «мученика», преследуемого антинародными жирондистами.
Разумеется, это не улучшило отношений Коммуны, где Марат пользовался популярностью, и Конвента, где Марат по-прежнему был изгоем. Парижане поддерживали Марата, убежденные в том, что главное – это победить «изменников», и дела пойдут на лад. Через несколько недель, 31 мая 1793 года, Париж ударил в набат – и народ явился к зданию, где заседал Конвент, чтобы вновь потребовать изгнания жирондистских лидеров, но уже силой. Конвент уступает силе. Поскольку восставшие, разумеется, имеют довольно смутное представление о том, кого, собственно, надо исключать – Марат дает указания: «Дюссо – старый пустомеля, Лантена обижен умом и не заслуживает внимания, Дюко высказал несколько нелепых мыслей, но неспособен быть лидером контрреволюции – я требую, чтобы их исключили из списка [изгоняемых из Конвента] и поставили на их место Валазе».
Жирондисты не смирились с поражением. Большинство их бежало в провинции, и начался мятеж, закончившийся большой кровью (это уже была гражданская война в чистом виде) и казнью большинства жирондистов. Но Марат погиб еще раньше. 13 июля к нему явилась экзальтированная молодая девушка Шарлотта Корде – под предлогом, что она хочет сообщить ему о том, как идет мятеж в Кане, на севере Франции. Марат был болен какой-то кожной болезнью, он принял ее, лежа в ванне. Она стала рассказывать, что в Кане в тот момент 18 жирондистов с согласия властей департамента взяли всю власть в свои руки. «Хорошо, – сказал Марат, записывая их имена, – через несколько недель все они пойдут на гильотину». В этот момент Шарлотта нанесла ему смертельный удар.
8
Верньо, лидер жирондистов, услышав об убийстве Марата, воскликнул: «Она нас губит!» К несчастью, его слова вполне оправдались. Смерть Марата, заступника и Друга народа, разъярила парижан. В том, что через 3 месяца жирондисты были отправлены на гильотину (чего в июне никто не предполагал), в немалой мере виновата и Шарлотта Корде.
Но есть и другая сторона дела. Смерть обеспечила Марату бессмертие (уж на это Шарлотта никак не рассчитывала). Живой Марат был для монтаньяров тактическим союзником, притом крайне неудобным; мертвый, он стал знаменем, мучеником Революции именно в тот момент, когда революционная пропаганда в таких мучениках нуждалась.
Как говорилось выше, вплоть до 1792 года Марат был врачом с «пунктиками», издателем крайне радикальной, но не слишком влиятельной газеты. Избранный членом Конвента, он остался бы в нем парией, если бы после сентябрьских убийств жирондисты не избрали его главной мишенью. Да, его поддерживал парижский пролетариат, его можно (с немалой натяжкой) назвать первым пролетарским вождем – однако же и в новом, уже не жирондистском, а монтаньярском Конвенте он остался бы одиночкой, не ведущим за собой никакой партии. Но теперь…
До сих пор Франция поклонялась Лепелетье, проголосовавшему за казнь короля и в тот же день убитому бывшим королевским гвардейцем. Поклонялись коменданту Вердена Бореперу, который застрелился, чтобы не сдаваться врагу; юным героям Виала и Бара. Но теперь найден самый лучший мученик Революции – Марат. Лишь теперь он достигает пика своей популярности.
В день Четвертой Санкюлотиды (предпоследний день Второго года революции) прах Мирабо, как недостойного, выносят из Пантеона и на это место помещают прах Марата. Смерть Марата вдохновила величайшего художника эпохи, Жака-Луи Давида, на лучшую из его картин. Более 30 городов Франции переименовываются в Мараты; гора Монмартр переименовывается в Гору Марата (Монт-Марат); детей нарекают именем Марата. Эта традиция сохранилась надолго, тем более, что такое имя, в отличие от каких-нибудь Индустриализ, Мызамир или, хуже того, Если-бы-Христос-не-умер-за-нас-всех-ты-был-бы-проклят-Бербон (в годы Английской революции было и такое имечко!) – недлинно, достаточно звучно и в то же время не режет слух. А один из будущих маршалов Наполеона и его вассальных королей, молодой офицер Мюрат тоже решил переименоваться, переменить одну букву в имени. Но…
9
Но Мюрату недолго довелось быть Маратом.
Ибо, вытеснив Мирабо из Пантеона, мертвый Марат следует за ним и дальше: вон из Пантеона.
Греческий мудрец говорил когда-то, что никого нельзя назвать счастливым до его смерти. Зная историю революций, мы можем сказать, что и этого недостаточно: кто знает, какие изменение претерпит его посмертная репутация? И сколько должно пройти времени, чтобы эта репутация установилась окончательно? Примеры посмертной судьбы Николая II и Ленина достаточно красноречивы…
Во всяком случае, посмертную судьбу Марата тоже не назовешь счастливой. Как сказано выше, его прах был торжественнейшим образом помещен в Пантеон в предпоследний день II года (20 сентября 1794 года), то есть после 9 термидора, когда ветер уже стал меняться, но это еще не для всех было понятно.
А уже через несколько месяцев, 8 вантоза III года (26 февраля 1795-го), Конвент удаляет Марата из Пантеона. В качестве предлога для этого приняли закон (вообще-то довольно разумный), согласно которому почести «пантеонизации» можно было оказать человеку не ранее, чем через 10 лет после его смерти. Однако в действительности нарастала ненависть ко всему режиму Террора – и к Марату, как его вдохновителю. Какой-то остряк заметил при выносе тела: «Я понимаю, что можно депантеонизовать Марата, но не вижу, как теперь можно демаратизовать Пантеон».
После обнаружения «измены Мирабо» его бюсты повсюду были разбиты; сохранились только те, что были в частных домах. С бюстом Марата поступили еще хуже: в тот же день, когда прах был вынесен из Пантеона, «золотая молодежь» бросила его бюст в клоаку.
10
Перестав быть идолом, объектом поклонения, мертвый Марат, однако, остался фигурой, привлекавшей максимум внимания как друзей, так и врагов.
Впервые увидев генерала Бонапарта (еще не Наполеона), руководитель Директории Баррас был поражен его сходством с Маратом.
Много лет спустя Герцен вел такой разговор с одним из своих друзей:
