Ракеты и подснежники - Николай Горбачев

Он говорил искренне, не роптал на свои трудности, хотя их у него одного было больше, чем у всех нас, техников, вместе взятых.

-- Ладно, Андрей. Переживем. Как с подготовкой?

Он застенчиво развел руками:

-- Слава богу, ничего, совсем плохо, как говорят в Татарии.

-- Смотри!

Мы еще потолковали об экзаменах: не очень-то много оставалось у него времени и возможностей.

Уходя от него, я вспомнил Буланкина. Какие все-таки разные люди бывают! Этот вот тихоня, а везет, помалкивает, еще и виноватым себя считает!

Уже за дверью я услышал, как ребенок снова заплакал. "Нет, не формально решали Андронов и Молозов! -- подумал я. -- И Наташка поймет".

11

Застал Наташу за необычным делом: она прибивала к стенке над кроватью ковер. Он был небольшой, но светлый, солнечный, с замысловатым восточным орнаментом. И хотя он пока еще держался только на одном гвозде, в комнате как будто сразу стало теплей и уютней. Меня удивил не только этот неизвестно откуда появившийся ковер, но и сама Наташка: исчез халат, коричневое в белых горошинках платье открывало шею и красивые белые руки с шелковистой кожей, подчеркивало ее по-девичьи стройную фигуру. В комнате распространился тонкий аромат духов. "Значит, подействовал вчерашний разговор, -- мелькнула мысль. Мне стало ее жаль. -- Подумаешь, важность -- халат! В конце концов и с цыплятами -- дело прошлое, Ксения Петровна снова ласкова и приветлива. Обернется -- обниму, поцелую", -- решил я, преднамеренно медленно снимая шинель у порога.

Но она продолжала вбивать гвоздь. Ковер свисал на пол, лицо Наташки скривилось и порозовело от напряжения.

-- Помочь?

-- Не надо. Должна же я научиться создавать для тебя уют в "медвежьей берлоге" по образцу лучших жен! Даром, что ли, советовал приглядываться?

Обида в ее словах скорее была напускной, прозвучала не сердито.

Подойдя к столу, я опустился на табуретку, невольно улыбнулся. Ох, Наташка, хорошо ли это или плохо, но чувствую, не знаю тебя! Однако мне вовсе не хочется с тобой ссориться, тебе предстоит выслушать неприятную новость.

-- Чудачка! Ты говоришь, как наш Буланкин! Медвежья берлога... Люди ведь здесь живут! Мы с тобой, Наташа. Кстати, откуда этот ковер?

Она не ответила, поджала упрямо губы. Профиль лица с ровным носиком заострился, брови приподнялись. Значит, все-таки сердится. "Сказать ей прямо сейчас?.."

-- И кроме того, Наташа... нам здесь жить. Еще год. В академию на этот раз места для меня не оказалось. Твои сомнения были не напрасны. Едет один Ивашкин.

В следующую минуту я пожалел, что сказал прямо: обернувшись, Наташка молча вперила в меня расширившиеся глаза, глотнула раз-другой ртом воздух. Молоток, выпав из ее рук, звякнул о кровать; дернулся, срываясь с гвоздя, ковер...

-- Один Ивашкин?.. -- медленно переспросила она, опускаясь на кровать.

Взгляд у нее был затуманенный, невидящий. Меня не на шутку испугал ее отрешенный вид, холодный голос. Но я решил держаться оптимистически.

-- Не горюй, Наташа! Проживем. Кончу с прибором, начнем вместе усиленно готовиться, промелькнет год. Так что выше голову...

-- Спасибо за совет, -- перебила она, глядя в потолок. -- Почему все-таки Ивашкин?

-- Потому что кандидатов нас двое, а место дали одно. У Ивашкина по возрасту предел в этом году. Андронов и Молозов решили, и я согласился...

-- Молозов решил? И правильно? -- Она приподнялась на кровати. -- Так вот оно что! Приходил, расписывал, какой здесь через год-два будет рай: и вода, и дорогу построят, в театр возить будут всех... Благие намерения! Заговаривать приходил. И этот ненавистный ковер! "Удалось с боем через местные власти купить четыре, один вам, берите..." Плата за год тюрьмы! --Наташка закрыла лицо руками. -- Верну, брошу ему, пусть возьмет свою подачку!

Мгновенно представилась вся неприятная ситуация. А у нее может хватить решимости.

-- Не делай глупостей, Наталья! Запрещаю, слышишь!

-- Запрещаешь? -- вспыхнув, протянула она. -- Мне? И это, -- голос ее дрогнул, -- вместо поддержки... О-о! Хорошо же...

Она вдруг уткнулась лицом в подушку, заплакала. Все тело ее конвульсивно вздергивалось. Я в замешательстве не знал, что делать, принес стакан воды, что-то говорил. Мне хотелось сейчас одного: успокоить ее. Она повторяла: "Оставь меня, оставь!" А потом вдруг разразилась тирадой:

-- Год еще в этой берлоге! Как ты можешь спокойно говорить об этом? Монастырь это или ссылка? Жить, как в клетке, трястись в тягаче по пять часов за продуктами, пить воду из железной бочки, смотреть доисторические картины в коридоре солдатской казармы!..

Вода ей теперь была ни к чему. Поставив стакан на стол, я смотрел на ее знобко съежившиеся плечи, сбитую прическу.

-- Ругаете Буланкина, костите его, а за что? Сами понимаете? Он лучше, честнее вас! Не хочет -- и прямо говорит, добивается своего! А тут гадко, низко обмануть, наобещать...

Ее слезы, заплаканное жалкое лицо было больно видеть, но я не перебивал. Пусть облегчит душу, выговорится. "Фортель не может выкинуть?" Неужели они знают ее лучше, чем я? Впрочем, Андронову ответил верно о человеческом утешении. Надо помочь ей спокойно разобраться во всем...

-- Вот что, Наташа, -- сказал я, когда она перестала плакать, -- обещал в академию поступить учиться, но не золотые горы. Они только в сказках бывают. И не моя вина, что одно место дали, посылают Ивашкина. Не обманывал, рассказывал тебе всю правду тогда в Москве о нашей жизни. Чист перед тобой. Ты должна понять и другое. Ну хорошо. Поеду учиться, поступлю в академию, пять с лишним лет проживем в городе. Стану инженером. И думаешь, после этого куда? В город? Да, могут оставить преподавателем или послать в научно-исследовательский институт. Но это только могут, а большинство получает назначения в войска. Не сюда, так в другое такое же место! Только так. Мы -- ракетчики, пойми ты! Тебе уже объяснял майор Климцов. Обороняем города, стережем небо. Надеюсь, ясно, что не в городской квартире, не на центральных площадях надо делать это!

Она снова уткнулась в подушку, обхватив ее руками, повторяла скороговоркой:

-- Не могу, не хочу больше... Как права была мама!

Ей надо было дать возможность успокоиться. Вышел в коридор. Надевая шинель, почувствовал на себе пристальный взгляд Климцова: в бриджах, в полосатой пижамной куртке, адъютант прошел на кухню, -- видно, покурить после обеда. Вот они и кончились все твои, Перваков, рассуждения и сомнения -- куда повернется колесо: к лучшему или худшему? Кончились гораздо раньше, чем можно было предположить. Эх, Наташка! Тягостно тебе после столицы или... хуже -- не оправдался расчет? Нет, нет, конечно...

Погода резко изменилась. Небо подернулось мутными серыми облаками: ветер наносил их из-за леса, со стороны позиции. Собирался мокрый снег или дождь. Глухим ропотом отзывалась тайга.

Только когда уже подходил к позиции, путаница мыслей вылилась в вопрос: что дальше? Еще недавно был уверен, что в наших отношениях не будет ни сучка ни задоринки. Однако все произошло нежданно-негаданно и просто. Поразительно просто...

А может, вовсе не нужно и не должно все идти так идеально? Даже в семейной жизни!..

12

Погода несколько дней стояла тоскливая, пасмурная: с перерывами сыпал холодный с ветром дождь. Мутные низкие тучи лизали верхушки кедрачей и пихт, оставляя на них мокрые следы. Порывистый ветер раскачивал деревья; разбуженные, недовольные, они гневно ворчали. Дождь и ветер съедали снег: грязным, жалким, будто истлевшим, покрывалом теперь лежал он вокруг. Густую грязь между казармой, домиками и позицией офицеры месили резиновыми сапогами. Желтая, глинистая вода тотчас заливала их печатанные в елочку следы.

Для нас назревали серьезные события, теперь мы это видели отчетливо. Только вчера Андронов сообщил, что штаб полка в предвидении предстоящего учения планирует нам передислокацию и марш на другую позицию. Многие офицеры, присутствовавшие на этом сборе в ленинской комнате, выразили сомнение: "Неужели там, наверху, додумаются до этого: ведь царит весенняя распутица?" Сообщение подполковника Андронова взбудоражило всех: гудели потревоженным роем.

-- Зачем эти испытания, не пойму? Стоим на позиции, аппаратура работает нормально...

-- Как же! Такую технику еще не ломали на нашей "автостраде"! Одним женщинам, что ли, застревать?..

-- Эх, вояки! На печке вроде сидеть готовитесь, а не воевать! Надо и маневр научиться делать! На условия война скидок не делает.

-- Подумаешь, открытие!..

-- Понимает! Ему просто от жены уезжать не хочется...

-- Мне бояться нечего, пусть другие боятся!..

Юрка Пономарев подошел ко мне угрюмый и озабоченный:

-- Вот уж соломоново решение! У тебя, Костя, кабина еще ладно, а мою трясти каково? Эх, инженеры там сидят! -- Он махнул рукой. -- Не понимаю, зачем все это?

Я рассмеялся:

-- Зачем? Чтоб опыт приобрести, научиться все из техники выжимать. На печи думаешь воевать? "У меня, видите ли, не ракетная техника, а тонкая штучка вроде скрипки Страдивариуса, хочу только на одном месте камерные... то бишь ракетные концерты давать". Так, что ли?