Чернее некуда - Найо Марш

Оркестр сыграл вступительную фразу.

Одна-единственная глубокая, долгая нота невероятной красоты и силы поплыла над озером оттуда, где стоял певец.

Она еще висела в воздухе, когда откуда-то донесся звук, похожий на щелчок бича и тут же в доме завизжала женщина и продолжала визжать, не останавливаясь.

Свет в шатре погас.

То, что за этим последовало, походило на внезапно разразившуюся бурю: сумятица криков, отдельные взвизги, не столь неотвязные как тот, что продолжал долетать из дома, начальственные вопли, грохот падающих кресел, плеск от чего-то или кого-то, свалившегося в озеро. Рука Аллейна на плече Трой. Его голос: «Не двигайся, Трой. Оставайся на месте». Голос, который ни с чем нельзя было спутать, голос Громобоя, ревущий что-то на родном языке, вновь голос Аллейна: «Нет! Не надо!». Короткий гортанный вскрик совсем рядом, глухой улар. И следом многократные выкрики, заставившие вспомнить о короле и придворных в известной пьесе: «Огня! Огня! Огня!».

Огни появились, сначала в шатре, потом верхние, в парке. Они осветили гостей в большинстве своем по-прежнему сидевших по берегам озера, впрочем, не меньшее их число, вскочив на ноги, что-то испуганно выкрикивало. Они осветили великого певца, неподвижно стоявшего в луче прожектора, и множество людей, с решительным видом поспешавших с разных сторон парка — одни направлялись к шатру, другие к дому.

В самом же шатре Трой увидела лишь спины мужчин, сгрудившихся и заслонивших от нее мужа. Оттертые на второй план женщины обменивались отрывистыми замечаниями.

Она услышала голос шурина, произнесший: «Только не паниковать. Сохраняйте спокойствие. Никакой паники», — и несмотря на полную неразбериху, царившую в ее голове, подумала, что при всей разумности этого совета он, к сожалению, выглядит смехотворным.

Впрочем, наставления Джорджа вскоре были повторены, утратив при этом какую-либо смехотворность, крупным и крепким мужчиной, появившимся рядом с певцом.

— Леди и джентльмены, будьте добры сохранять тишину и не покидать своих мест, — сказал он, и Трой мгновенно различила в нем выучку Скотланд-Ярда.

Визжащую женщину повели куда-то в глубины дома. Впрочем, она больше не визжала, а тараторила что-то, истерично и неразборчиво. Голос ее удалялся и вскоре стих.

К этому времени крупный и крепкий мужчина уже входил в шатер. Люди, стоявшие перед Трой, расступились, и она увидела то, на что они все смотрели.

Затянутое в пышный мундир тело, раскинув руки, распростерлось лицом вниз на полу, пронзенное копьем с плюмажем из перьев. Там где копье пробило небесно-синий китель, поблескивало темное пятно. Перья вблизи него отливали красным.

Рядом с телом стоял на коленях Аллейн.

Крупный мужчина, встав перед Трой, снова загородил от нее эту картину. Она услышала голос Аллейна:

— Людей отсюда лучше убрать.

Мгновенье спустя, он оказался с ней рядом и, взяв за руки, развернул в другую сторону.

— Все в порядке? — спросил он. — Да?

Трой кивнула и тут же очутилась в толпе вытесняемых из шатра гостей.

Когда гости ушли, Аллейн вернулся к пробитому копьем телу и вновь опустился около него на колени.

Он снизу вверх взглянул на коллег и слегка покачал головой.

Суперинтендант Гибсон пробормотал:

— Все-таки они это сделали!

— Не совсем, — отозвался Аллейн.

Он поднялся, люди, окружавшие тело, расступились. И за ними обнаружился Громобой, сидящий в кресле, которое не вполне походило на трон, тяжело дышащий и глядящий прямо перед собой.

— Это посол, — сказал Аллейн.

Глава четвертая

После катастрофы

I

Расследованию дела об убийстве в нгомбванском посольстве суждено было войти в анналы Скотланд-Ярда в качестве классического примера работы полиции. Движимый глухим гневом Гибсон ухитрился — не без помощи Аллейна — за считанные минуты превратить сцену, на которой разыгралась трагедия, в подобие образцового пункта отбраковки скота. Быстрота, с которой он произвел эту операцию, была поистине замечательной.

Гостей, согнанных в бальную залу, «обрабатывали», как впоследствии выразился Гибсон в смежной столовой. Здесь их подводили к устроенному на козлах столу, заставленному изысканными блюдами от «Костара и Кая», ныне сдвинутыми в сторону, чтобы освободить место для шестерых вытребованных из Скотланд-Ярда полицейских, которые, держа перед собой копии списка приглашенных, с присущим их профессии тактом проверяли имена и адреса.

Большую часть гостей отпускали восвояси через боковую дверь, за которой их поджидали машины. Небольшую группу очень вежливо попросили остаться.

Трой, подойдя к столу, обнаружила среди офицеров Ярда инспектора Фокса, всегдашнего помощника Аллейна. Фокс сидел последним в ряду полицейских, время от времени отводя от своего левого уха хвост затейливо разложенного на блюде холодного фазана. Подняв взгляд поверх стареньких очков и обнаружив перед собой Трой, он словно окаменел. Трой наклонилась к нему.

— Да, братец Фокс, это я, — промурлыкала она. — Миссис Р. Аллейн, Ридженси-Клоуз, 48, Юго-Запад, 3.

— С ума бы не сойти! — пожаловался своему списку мистер Фокс и затем с трудом выдавил: — Как вы насчет того, чтобы поехать домой? Не против?

— Ничуть. У нас наемный автомобиль. Попросите кого-нибудь вызвать его. Заказан на имя Рори.

Мистер Фокс вычеркнул ее имя из списка.

— Спасибо, мадам, — громко сказал он. — Мы вас не задерживаем.

И Трой отправилась домой, и лишь попав туда, поняла, насколько она измотана.

Подтянутую до сей поры кверху ткань шатра опустили, снаружи поставили констеблей. Освещенный изнутри шатер сиял посреди темного парка, словно надувной шарик в алую и белую полоску. По стенам его двигались, вырастая и пропадая, искаженные тени. Внутри работали эксперты.

В маленькой комнатке, в обычное время служившей кабинетом посольскому кастеляну, Аллейн с Гибсоном пытались добиться от миссис Кокбурн-Монфор хотя бы одного вразумительного ответа.

Визжать она уже перестала, но судя по выражению ее лица, могла в любую минуту начать сызнова. Лицо покрывали полоски туши, рот был приоткрыт, она то и дело дергала себя двумя пальцами за нижнюю губу. Пообок от нее стоял муж, Полковник, держа нелепый в его руках пузырек с нюхательной солью.

Три женщины в лавандовых платьях, шапочках и элегантных передничках рядком сидели вдоль стены, словно дожидаясь, когда их выпустят на стену, чтобы они исполнили какой-нибудь танец субреток. Та, что покрупнее, служила в полиции и носила чин сержанта.

За столом расположился еще один сержант, мужчина и в форме, а на самом столе бочком сидел Аллейн, разглядывая миссис Кокбурн-Монфор. Рядом с ним, ухватив себя за нижнюю челюсть так, словно в ней сосредоточился весь его нуждавшийся в срочном усмирении крутой нрав, возвышался Гибсон.

Аллейн говорил:

— Миссис Кокбурн-Монфор, нам всем ужасно жаль, что приходится приставать к вам с вопросами, но дело действительно не терпит отлагательств. Итак. Я собираюсь повторить, насколько смогу, то, что вы нам, как мне представляется, рассказали, и если я ошибусь, очень вас прошу, очень, прервите меня и укажите ошибку. Договорились?

— Ну же, Крисси, старушка, давай, — встрял ее муж, — побольше мужества, Крисси. Все уже позади. На-ка!

Он протянул жене пузырек, но она, не взглянув, оттолкнула его руку.

— Вы, — продолжал Аллейн, — находились в дамской туалетной. Вы пришли сюда в то время, когда гости переходили из залы в парк, и собирались присоединиться к мужу уже в парке, перед началом концерта. Других гостей в туалетной не было, зато были вот эти леди, горничные. Правильно? Хорошо. Дальше. У вас возникла потребность воспользоваться одной из четырех кабинок, второй слева. Вы еще находились в ней, когда погас свет. Пока, стало быть, я все излагаю верно?

Она кивнула, переводя взгляд с Аллейна на мужа.

— Теперь следующий эпизод. Только постарайтесь изложить его по возможности четко. Что произошло после того, как погас свет?

— Я совершенно не понимаю, что тут произошло. Вернее — почему. Я же вам говорила. Я в самом деле думаю, — миссис Кокбурн-Монфор выдавливала из себя слова, будто зубную пасту из тюбика, — что могла лишиться рассудка. Я была так потрясена. Думала, что меня убьют. Правда. Хьюги…

— Ради Бога, Крисси, соберись с духом. Никто же тебя не убил. Валяй дальше. Чем быстрей все расскажешь, тем быстрей мы уберемся отсюда.

— Ты такой черствый, — сказала она и повернулась к Аллейну. — Правда? Он очень черствый.

Впрочем, после некоторого количества уговоров она согласилась валять дальше.

— Я была еще там, — сказала она. — В уборной. Правда! Так все неловко вышло. Свет погас, но через окошко наверху снаружи проникали какие-то отблески. Я решила, что они связаны с представлением. Ну, вы знаете. Эти барабаны, танцы. Я знала, что ты будешь сердиться, Хьюги, дожидаясь меня снаружи, потому что концерт уже начался и вообще, но что тут можно было поделать?