Читатель предупрежден - Джон Карр

Итак, вот что было причиной перемены в настроении Чейза, подумал Сандерс. Одно из таких дел, в котором каждый ошибочно трактовал мотивы остальных. Однако он ничего не сказал, почувствовав на себе предостерегающий взгляд старшего инспектора. Мастерс неожиданно стал мягким и сердечным, знак, который Чейз, старый практик, мгновенно распознал.

– Это совершенно понятно, – подтвердил инспектор. – Совершенно понятно, можно сказать. Но, если уж мы начали говорить об этом деле, то, может быть, выясним его до конца, хорошо?

Чейз усмехнулся.

– Спрашивайте, инспектор, только не старайтесь замылить мне глаза. Там, где есть мыло, можно ожидать и наличие мутной воды. Напоминаю вам, что я юрист, а редко кто из нашей братии спотыкается о собственные ноги.

– Да, я знаю об этом. Когда вы в последний раз видели Пенника, вы не заметили в нем ничего странного?

– Вы все время повторяете слова: «Странно, странного». Что вы под этим подразумеваете?

Мастерс сделал неопределенный жест.

– Нет, не могу сказать, что заметил. В холле было слишком темно, чтобы я мог увидеть выражение его лица, если вы это имеете в виду. Только разве то, что, сбегая по лестнице, он качался, как большая сумасшедшая обезьяна. И, видите ли, я нисколько не боюсь обвинения в клевете, потому что и до этого подозревал, что он ненормальный.

– Ненормальный?

– Послушайте, инспектор. – Чейз подбросил портсигар вверх и ловко поймал его. Казалось, что он принял какое-то решение. – Я уже раз обжегся на этом деле… это правда… Он действительно спросил меня в кухне, может ли он быть привлеченным к ответственности за убийство, если убьет человека определенным способом. Я сказал ему, что в сегодняшнем законодательстве даже самые плохие мысли по адресу другого человека ненаказуемы. Он относился к этому делу так дьявольски серьезно и так по-академически, что трудно было относиться к нему без симпатии. Ты согласен со мной, Джон? – обратился он к Сандерсу.

– Да, наверное, да.

– Но чтобы относиться к нему серьезно, о нет!

Из «турецкого уголка», где восседал на тахте сэр Генри Мерривейл, раздался издевательский смех.

– Хо, хо! – смеялся Г.М. – Однако в определенный момент вы начали относиться к нему серьезно, признайтесь, сынок?

Чейз рассматривал портсигар.

– Что ж, короткий сеанс отгадывания мыслей – это одно, – заметил он, как бы поясняя, что в каждом мужчине сохраняется мальчишка. – Но, чтобы мысленно раскроить человеку череп, это уже слишком. Подумайте, какое бы это возымело значение, если бы оказалось правдой. Возьмем, к примеру, Гитлера. Гитлер ударяет рукой по лбу, верещит: «Майн Гот!» или: «Майн Кампф!» или еще что-то из знаменитых высказываний и падает мертвый, как колода. Я спрашивал Пенника: «А могли бы вы убить Гитлера?»

Это вызвало такой большой интерес, что Мастерс закрыл свою записную книжку.

Сэр Генри сдвинул очки на кончик носа.

– И что он ответил на это, сынок?

– Спросил: «А кто такой Гитлер?»

– Что?

– Да, именно такова была его реакция. И меня внезапно охватило такое чувство, как будто я говорю с человеком, прилетевшим с Луны. Я спросил его, где он жил последние пять или шесть лет. Он совершенно серьезно ответил, что в разных частях Азии и Африки, там, куда не доходит эхо последних событий. Потом он попросил меня – меня! – чтобы я был благоразумным. Он сказал, что, во-первых, не утверждает, что его метод может быть применен в любом случае; во-вторых, чтобы добиться успеха, ему надо познакомиться с будущей жертвой и «подобрать шапку» к ней – не имею понятия, что это значит! Ну, а в-третьих, что какое-то время он должен находиться в контакте с будущей жертвой, интеллектуальный уровень которой – это он особенно подчеркнул! – должен быть ниже, чем у него.

Старший инспектор бросил на сэра Генри насмешливый взгляд.

– Что ж, – пошутил он, – по этой или по иной причине, приходится исключить возможность истребления Гитлера, Муссолини и прочих. Но, я думаю, все эти сведения вы вытянули из него не во время кратковременного разговора в пятницу вечером?

– Нет, нет, я спросил его об этом вчера. Он… ну, где теперь находится Пенник?

– Все в порядке, – успокоил его Мастерс – Он ничего вам не сделает.

– Вы можете быть спокойны на этот счет, если только это будет зависеть от меня. Но где он находится?

– Скорее всего, спрятался куда-нибудь, чтобы пережить свое плохое настроение и разочарование. Когда он был в полицейском участке, хотел поговорить с журналистами, но я убедил их, что это безобидный сумасшедший, – с глубоким удовлетворением заметил Мастерс – Ну уж нет! Или все эти бредни произвели на вас большое впечатление? Почему вы хотите знать, где он сейчас?

– Нет, не произвели, – не слишком уверенно заявил Чейз. – Мне только показалось, что минуту назад я видел его в саду.

Последние лучи заходящего солнца проникали через тяжелые занавеси. Старший инспектор вскочил на ноги. Быстро подошел к высоким фронтонным окнам и со скрипом отворил одно из них.

– Здесь слишком жарко. Поэтому я позволил себе… – И движением руки показал, что именно он позволил себе. Он высунулся в окно и глубоко вдохнул свежий воздух, который холодной волной наплывал в комнату.

В полной тишине были слышны малейшие отголоски: трепет птичьих крыльев, шелест листьев и легкий треск веток. Но тропинка под окном была пуста.

– Скорее всего, он сейчас где-то тут. Мне сказали, что наш ясновидящий любит прогулки, – сказал старший инспектор. И внезапно оживился: – Я хотел бы задать несколько вопросов мистеру Чейзу. Они относятся не к Пеннику, а к вам лично. А тем временем… доктор, не будете ли вы так любезны подняться к мисс Кин и попросить ее прийти к нам? Хорошо?

Сандерс вышел, закрыв за собой высокую дверь салона.

Его немного обеспокоило, как Мастерс выглянул в окно: он вел себя как охотник, выслеживающий зверя. Но ничего не могло быть более привычного, нежели картина, какая предстала перед его глазами, после того, как он вошел в комнату Мины Констебль. Вики сидела около окна, и, наклонившись к свету, быстро вязала. Мина, закутанная в яркий шелковый халат, отдыхала в мягком кресле возле кровати. Около нее на ночном столике стояла пепельница, полная окурков, во рту у Мины была сигарета, которую она так крепко сжимала зубами, как будто ей трудно было несколько секунд удержать ее без дрожи. При виде доктора на лицах обеих женщин появилось выражение облегчения. Атмосфера была насыщена мнимым спокойствием, казалось, все темы для разговора они уже исчерпали и им осталось только ожидание.

Мина неожиданно ожила.

– Кто там, внизу? – спросила она, глядя на Сандерса глазами, полными беспокойства. – Снова пришел комиссар? Я слышала, как вы его впускали.

– Нет, миссис Констебль. Это старший инспектор Мастерс и сэр Генри Мерривейл. Они хотят увидеть…

– Я так и знала, так и знала! Я немедленно оденусь и спущусь вниз. О Боже мой, у меня нет ничего черного. – Он думал, что она расплачется. – Что об этом говорить. Какое это имеет значение? Что-нибудь сделаю. Попросите его, пожалуйста, чтобы он немного подождал, хорошо, доктор?

Сандерс заколебался.

– Вы напрасно беспокоитесь. Прошу вас оставаться здесь и не волноваться, они оба придут к вам наверх. И если быть точным, то они сначала хотели бы поговорить с мисс… Вики.

Наморщив лоб, Вики старалась подцепить спицей петельку в своем вязании. Потом подняла голову и удивленно посмотрела на Сандерса.

– Со мной? Почему со мной?

– Небольшая разница в показаниях. Прошу вас!

Легко отодвинув его, Мина поспешно вбежала в ванную, зажгла свет, стянула с вешалки полотенце, споткнулась об электрокамин и, наконец, остановилась в дверях. В ее глазах появилась решимость. В ней чувствовалось нечто такое, что вначале было незаметно: железная сила характера. Но не это обратило на себя внимание. Свет из ванной падал на ночной столик и на размещенные под ним две книжные полки, среди них уже не было высокого тонкого альбома с заголовком «Новые способы совершения убийств».

– Разница в показаниях? – спросила Мина, вытирая руки полотенцем. – Что случилось?

– Ничего серьезного. Правда.

– Речь идет об этой отвратительной жабе, Пеннике?

– Да.

– Я знала! Знала!

– Прошу вас сесть, – просила Вики. Она повернулась к Сандерсу. – И… Джон… – Колебание, с которым они называли друг друга по имени, говорило о глубоко укоренившейся робости. – Есть кое-что, что мы должны обговорить теперь, немедленно. Ты должен завтра быть в Лондоне?

– Скорее всего. Будет следственное дознание, но, наверное, оно будет отложено.

– А ты не мог бы освободиться и остаться здесь?

– Да, разумеется. Но для чего?

– Для того, что Мину нельзя оставлять одну. Я знаю, что говорю, Джон. Звонили из госпиталя, что кухарка и горничная вернутся завтра, поэтому речь идет только об одной ночи. Мина помешалась на одном: она хочет непременно остаться одна в этом доме. Мы не можем этого допустить. Разумеется, я осталась бы с ней, но завтра утром рассматривается дело Райс-Мейсон, и, если сегодня вечером я не выеду отсюда, то не стоит заблуждаться, меня выгонят с работы. Ты сможешь остаться?