Братство волка - Пьер Пело

– Спокойные… – задумчиво повторил Жан-Франсуа де Моранжьяс, качая головой.

Вертя в руках пистолет, он широким шагом направился в сторону нового скопления людей, и Грегуар поспешил присоединиться к нему, а Тома д'Апше и Мани, не сговариваясь, последовали за ними, оставаясь на некотором расстоянии от графа и шевалье.

На этот раз это была не драка. Болтушка, хрипя и закатив глаза, билась в судорогах на руках своего отца, который пытался приподнять ее. Окруженный толпой зевак, которые и пальцем не пошевелили, чтобы помочь ему, а лишь вытаращили глаза, в которых читались слова «дьявол», «одержимая», «ведьма», он растерянно смотрел по сторонам.

Лицо мужчины исказилось от ужаса, когда толпа расступилась, пропуская вперед человека с пистолетом з руке и шевалье, который что-то доставал из своей сумки. На грязном, измученном, заросшем всклокоченной бородой лице мужчины отразилось отчаяние.

– Она больна! – прохрипел он. – Она не одержима! Больна, вы слышите?

– Он прав: эта девушка больна. Расступитесь, – приказал Грегуар.

Ему беспрекословно подчинились.

Вручив свою картонную папку и сумку Тома, Грегуар молча склонился над девушкой, дергающейся в объятиях отца. Болтушка извивалась и стонала, как те бойцы-задиры, которых проучил Мани. К ее искаженному судорогой лицу прилипли спутанные волосы, и на нем страшно выделялись белки закатившихся глаз и широко растянутый рот, издающий невыносимые хрипы, стоны и рычание.

– Шастель, – сказал Грегуар. – Я вспомнил твое имя. Мы с тобой уже встречались.

– Я помню, шевалье, – пробормотал мужчина. – И хотя вы мне не говорили, как вас зовут, я все равно знаю ваше имя. Это она, моя дочь, во всем виновата… И так всегда. Я знаю, все дело в ней. Она дурная, но она такая, какая есть. Я хотел, чтобы она попросила у вас прощения. У вас, и у всех этих благородных людей, и у мсье маркиза. Я хотел… Но когда я стал ей это объяснять, у нее случился приступ… Это болезнь, она больна!

Пока мужчина, волнуясь, объяснял, что произошло с его дочерью, Грегуар убрал волосы с лица девушки, маленькой шерстяной тряпочкой, которую достал из рукава, вытер грязь и пену на ее губах и подбородке и сказал:

– Все в порядке, успокойтесь.

Он протянул руку к мужчине, и не успел тот понять, что именно от него хотят, вытащил у того из-за пояса нож с деревянной рукояткой. На какое-то мгновение Шастель застыл в изумлении.

– Она не… – пробормотал он.

– Я знаю, – ответил Грегуар и втиснул рукоятку ножа между зубами девушки. – Следите, чтобы ваша дочь не проглотила язык, а то она задохнется.

Он поднялся. После того как шевалье проделал эту простую операцию, Болтушка еще несколько раз судорожно дернулась, а затем успокоилась: ее конвульсии прекратились. В глазах девушки снова появился блеск.

Шастель взял ее на руки, словно маленького ребенка, очень заботливо и осторожно. Поднявшись, он понес дочь прочь от толпы. Одна ее рука безжизненно висела, болтаясь из стороны в сторону, но потом, когда они проходили через лагерь, мимо солдат, крестьян и «ополченцев», а также рекрутов, которые пришли сюда охотиться на Зверя, девушка подняла руку и положила отцу на плечо. Люди расступались, давая проход Шастелю, несущему на руках несчастную дочь, а некоторые просто наблюдали за ними издали.

Тома отдал Грегуару его сумку и папку с рисунками.

Жан-Франсуа де Моранжьяс, одетый во все черное, прижимая к груди пистолет, пробормотал:

– Шевалье, конечно, помимо всего прочего, является капитаном. Натуралистом, художником, философом… и врачом.

– И врачом, – подтвердил Грегуар.

– Говорят, сегодняшний день принесет нам много новых впечатлений.

– Да, говорят.

Жан-Франсуа отошел к палатке. Трое мужчин: Грегуар, Тома и Мани – проводили его взглядом, пока он не скрылся за натянутой тканью, где остальные члены командования, окруженные драгунами в зеленой униформе, заканчивали обсуждение.

– Ну что ж, – вздохнул Грегуар, – не присоединиться ли нам к доблестным охотникам?

– Ты мне должен один луидор, шевалье, – напомнил Тома, желая разрядить обстановку. – Она так и не приехала.

– Луидор? Мы спорили на один луидор?

– И это меня очень огорчает, – добавил молодой человек.

– Ты выиграл, Тома д'Апше. И ты вовсе не огорчен. Скорее ты успокоился. Я не знаю, почему тебя это успокаивает…

Грегуар порылся в кармане, достал монету и бросил ее Тома. Но Мани чуть подался вперед и одним движением руки поймал монету в полете. Одним щелчком он вернул ее Грегуару и кивком головы указал на всадника, приближающегося к пустоши, на которой был разбит лагерь.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не всадник, а всадница.

Марианна, отбросив капюшон на плечи и подвязав волосы простой лентой, в платье из янтарного бархата с гранатовой отделкой, осадила коня, потянув за поводья. Окинув взглядом толпу, девушка увидела их, ударила шпорами и поскакала через луг, сопровождаемая многочисленными взглядами. Она сидела на коне по-мужски, в гусарском седле, покрытом попоной из бараньей шкуры, а ее небрежно поднятые юбки открывали коричневые ботинки на ногах. Накрест через правое плечо у нее висело охотничье ружье в кожаном чехле, ствол которого, подвешенный на ремнях, стучал по ее бедру.

Лицо Грегуара де Фронсака невольно расплылось в улыбке, как только он увидел Марианну, приближавшуюся к нему. Когда она остановилась в нескольких шагах, придерживая поводья своего коня, которого беспокоили собаки, на ее лице появилась ответная улыбка.

Глава 9

В эскорте графа насчитывалось около пятнадцати всадников, которые старались скакать на таком расстоянии, чтобы можно было слышать его голос, который он, к слову, часто повышал, если не сказать постоянно, явно счастливый оттого, что принимает участие в этом грандиозном предприятии. Это действительно была самая крупная битва, когда-либо организованная в королевстве, о чем каждый из ее участников, несомненно, по двадцать раз на дню повторял тем, кто готов был это слушать. Со стороны казалось, будто бы единственная задача этого нарядного окружения заключалась в том, чтобы ехать бок о бок с благородной особой, разделять ее радость и смеяться, восторгаясь остротами.

Буржуазия и высший свет Менда и его окрестностей собрались вместе по вполне очевидной причине, в отличие от деревенских жителей, тяжелая работа которых, всегда монотонная и однообразная, не оставляла ничего, кроме потерянного дня. Многие из них тяжело шли на одеревеневших от долгой ходьбы ногах, охрипнув от криков, и падали в изнеможении, не имея больше никакого желания охотиться.

Добрая половина всадников, сопровождающих графа, вероятно, не садилась в седло в течение многих лет, и Грегуар настолько был уверен в этом, что с готовностью побился бы об заклад на один луидор (тем более что сегодня у него был явно удачный день для таких игр). Когда шевалье увидел, как они отъезжают от лагеря, он поставил бы уже на два луидора, но, проследив за тем, как знатные всадники едут мелкой рысью по лугам и долинам, он, ни минуты не сомневаясь, увеличил бы ставку до трех луидоров. Сейчас, после получасовой прогулки по проселочной дороге в лесу, было очевидно, что одна четвертая графского эскорта закончит день, молчаливо и натянуто улыбаясь, что, бесспорно, на простом языке более удачливых наездников означает, чтo y них сильно болит зад. Он улыбнулся своим мыслям, вслушиваясь в болтовню, которая продолжалась, не умолкая ни на минуту, под тяжелый стук сапог пешей рати.

Вокруг них, по обе стороны лесной дороги, раздавались прерывистые крики загонщиков, иногда лай спущенных охотничьих собак и резкие звуки охотничьих рожков.

Солнце стояло уже высоко, и по небу быстро пробегали легкие облака, уносясь куда-то вдаль. Небо ярко голубело на фоне острых верхушек сосен и желтых пятен пышных буков. Свет плясал и подрагивал, словно крылья порхающих бабочек, на одежде и разноцветной униформе всадников, на рыжих лоснящихся крупах лошадей.

Марианна, находившаяся в той части эскорта, где велись особо оживленные разговоры, ехала впереди второй группы, сразу за хозяевами охоты, на расстоянии в два лошадиных корпуса от первой группы, в которую входили – до того, как они въехали под покров леса, – Грегуар и Мани и к которой совершенно естественным образом присоединился Жан-Франсуа. Тома д'Апше успел почтить своим присутствием обе группы, попеременно присоединяясь то к одним, то к другим. Он незаметно исчезал, а потом появлялся вновь, пуская лошадь галопом по ковру из опавших ржавых листьев, чтобы побыть в окружении своих людей, а затем догнать других.

Жан-Франсуа уже долгое время ехал молча, хотя до этого увлеченно рассказывал им об Африке и охотно отвечал на вопросы Грегуара. Потом молодой граф говорил о жаре и дождях, о жизни местных жителей, и все это создавало атмосферу тяжелую и угнетающую. Теперь же они предпочитали молчать. Обменявшись одинаковыми взглядами, встревоженными и неясными, молодой граф и шевалье смотрели в спину Марианне, которая ехала впереди них. Ее светло-русые волосы развевались, а стройное тело подрагивало в такт шагов породистого коня. Блики света танцевали на медном стволе ружья, что висело у бедра девушки.