Ход с дамы пик - Елена Топильская

— Она не при делах? Никаких пересечений с потерпевшей?

— Да нет, это мы проверили. Хотя версия красивая. Доктор «неотложки» в роли наемного убийцы, сама же и милицию потом вызывает…

— Да, но надо, чтобы вызов в этот дом совпал с появлением жертвы. А вызов был, вы проверяли?..

— Обижаешь, Машка. Первое, что мы вообще проверили. В общем, могу утверждать почти со стопроцентной уверенностью, что личных мотивов там нет.

— А гражданское дело? Насколько я знаю, Базикова судилась с генералом насчет квартиры?

— Понимаешь, я тоже сначала за это ухватилась, но потом поговорила с судьей, посмотрела гражданское дело и мне стало понятно, что для генерала идеальным вариантом было бы мировое соглашение. Со смертью Базиковой ситуация для него осложнилась. Ну, ты сама посмотришь.

Под разговоры о перспективах раскрытия убийства Базиковой Вера ненавязчиво умудрилась впихнуть в меня бутерброд с ветчиной и напоить чаем. За чаепитием она, посмеиваясь, рассказала, что с места осмотра трупа Базиковой она заехала к себе в прокуратуру, и не успела она войти в кабинет, как раздался телефонный звонок. Сняв трубку, она услышала старческий голос, интересующийся, кто занимается расследованием смерти Софьи Марковны Базиковой. Вера вежливо ответила, что пока дело еще никому не поручено и что сведения об этом будут в канцелярии прокуратуры в понедельник. Старушка на том конце провода помолчала, а затем многозначительно заявила: «Ну так вот, что я вам скажу: Софью Марковну… убили!»

Поболтав еще немного с Верой и в который раз подивившись, что ей пришла нужда лечь в клинику неврозов — настолько здоровое впечатление она производила, — я забрала дело и пошла в канцелярию оформлять передачу мне всех убийств в производство, под Верино напутствие в том смысле, что как грязь свинью, так работа Швецову всегда найдет.

Все это дурацкое оформление бумажек заняло весь день до вечера. Я с трудом успела в прокуратуру. Лешка Горчаков, как последний уходящий, готовился сдать контору под сигнализацию. В сумке у меня лежали три уголовных дела, и Лешка попенял мне на то, что я не использую уголовный розыск для охраны драгоценных следственных материалов. Вот еще одна иллюстрация к идее о неправильном понимании места уголовного розыска в современном обществе.

— Да, подруга, тебе там еще три дела привезли из городской. Это по маньяку?

— По нему.

— А почему так много? С утра было всего четыре. А сейчас получается шесть чужих да одно наше. Изволь объясниться, зачем плодишь серию?

— Ты же знаешь, чудовище, — чем больше случаев, тем легче раскрыть.

— Ой-ой-ой! Теоретик! То-то Чикатило так быстро поймали! Ладно, пошли домой, я тебя провожу.

— Подожди, Леша, я заберу дела из канцелярии, дома почитаю. Они у Зои остались?

— Хватилась! — злорадно сказал Лешка. — Зоя давно ушла и сейф свой заперла и опечатала.

— Ой! — Я расстроилась чуть ли не до слез и от досады стукнула кулаком по дверному косяку. Но посмотрев на Лешкину довольную физиономию, поняла, что дело не так плохо.

— Ну да! — сказал он. — Правильно! Кто еще позаботится о тебе, кроме дяди Леши? Забрал я дела у Зои, у меня они. Заодно почитал. Помогу тебе донести. Пошли, бедолага, Гошка твой небось уже заждался мамочку. А кто его, кстати, из школы берет?

— Да он уже большой вырос. Из школы сам приходит. Я только по утрам его провожаю, потому что в транспорте давка.

Я засунула все дела по убийствам женщин в большой полиэтиленовый мешок, мы с Лешкой сдали прокуратуру под сигнализацию и пошли к метро через темный и пугающий скверик — самое криминогенное место в нашем районе. Лешка галантно нес пакет с делами. По дороге он завел со мной светскую беседу по вопросу, волновавшему его чрезмерно, — про то, почему я рассталась со своим другом жизни — доктором Стеценко, которого все мои друзья и знакомые искренне полюбили, и в котором не могли найти ни малейшего изъяна, оправдывающего мое поведение.

Ну как я могла объяснить Лешке то, в чем сама еще не разобралась? Оставалось только оправдываться.

— В конце концов, Леша, ты никогда меня не поймешь, потому что даже в мелочах будешь на стороне мужчины.

— Да Сашка не нуждается в моей защите, потому что он тебе ничего плохого не сделал.

— Возможно. Но я хотела от него большего.

— Швецова, ты зажралась, — повторил Горчаков то, что мой внутренний голос давно уже доказывал мне, когда я оставалась с ним наедине.

— Мне стало казаться, что я ему не так уж и нужна. И, похоже, я не ошиблась.

— С чего ты взяла, дуреха? — Лешка даже остановился и стал вглядываться в меня, ища признаки мгновенно развившейся умственной отсталости.

— Ну хотя бы с того, что прошло уже больше пяти месяцев, а твой любимый Стеценко так и не нашел времени поговорить со мной о личном. Если мы и встречаемся случайно в морге, он со мной только про трупы разговаривает. Я в курсе всех интересных вскрытий за последние полгода. То есть он до сих пор так и не решил, нужна я ему или нет.

— Слушай, ты, феминистка хренова! Что ж ты за других решаешь, нужна ты мужику или нет? Может, он ночей не спит, только о тебе и думает?

— Может быть. Только мне об этом ничего не известно, а я привыкла полагаться на то, что я вижу и слышу.

— Догматичка! Во-первых, пять месяцев для мужика — не срок. Он может и годами решать, нужна ты ему или нет…

— Вот и прекрасно, только я не буду годами ждать, пока он созреет для решительных поступков.

— А что ты сделаешь, интересно, ненормальная?

— Заведу любовника. Выйду замуж.

— Да? Ха-ха-ха! — Лешка разразился обидным хохотом. — Дурочка, я что, тебя не знаю? Ты уже вкусила свободной жизни, без мужика, которого надо холить, лелеять, ублажать и еще терпеть от него всякое. Да тебя теперь замуж калачом не заманишь. Что я, тебя не знаю?

Я вдруг поняла, насколько Лешка прав. Получается, что опять другие люди понимают мою сущность лучше, чем я сама. Эта мысль настолько впечатлила меня, что я молчала всю оставшуюся дорогу до метро, несмотря на Лешкины приставания по поводу женских трупов и намеки, что он с утра едет в морг и мог бы поговорить с экспертами… Завтра все ему расскажу.

В метро мы с Лешкой разошлись по разным веткам, и мне так повезло, что я оказалась почти в пустом вагоне. Напротив меня сидел только коротко стриженный молодой человек, и я, поглощенная раздумьями о своей нелепой личной жизни, не сразу заметила, что он откровенно изучает меня, склонив голову к плечу. Когда я все же обратила на него внимание, он решился:

— Хотите, я вам скажу, как вас зовут?

Я усмехнулась. Последний раз со мной знакомились таким образом лет двадцать назад, когда я была в седьмом классе. Но визави просто сверлил меня глазами.

— Хотите, я вам скажу, как вас зовут?

— Спасибо, я знаю, — вежливо ответила я.

Визави неожиданно смутился, а я испытала облегчение: никогда не знаешь, на кого нарвешься вот так, в шутейном разговоре: моя подружка как-то грубо отшила пьяного, привязавшегося к ней на эскалаторе, и была избита так, что три месяца не показывала носа из дому. А этот, раз краснеет, вряд ли будет дебоширить. Хотя кто их, мужиков, знает…

— Вас зовут Мария, — продолжал молодой человек, оправившись от смущения. Я была удивлена.

— Что-нибудь еще из моей биографии? — спросила я, стараясь не показаться слишком заинтересованной.

— Пожалуйста. Ваша работа связана с людьми.

— А конкретнее? — Эта угадайка занимала меня все больше и больше.

— Вы или врач… — наверное, по моему лицу он понял, что промахнулся, — или юрист.

Вглядевшись в него, я увидела, что он не такой уж молоденький — ему лет тридцать пять, просто в его облике есть что-то мальчишеское.

— Ну что, я прав?

— Похоже, что и вы работаете с людьми, — не осталась я в долгу. — Вы или продавец, или журналист.

Парень расхохотался. Смех у него был хороший, заразительный.

— Один — один, — отсмеявшись, сказал он. — У вас вид усталый, помочь вам? Сумка тяжелая?

— Донесу, спасибо, — ответила я, мгновенно разочаровавшись. Я, конечно, доверчивая, но не настолько.

— Скажу вам откровенно, как продавец — доктору, это я из лучших побуждений. Но я вижу, вы боитесь доверять незнакомому, поэтому могу показать вам свои документы. — И он вытащил из кармана удостоверение члена Союза журналистов.

Приближалась моя остановка, и мне совершенно не улыбалось идти домой в сопровождении незнакомого мужчины. Может, он и есть наш загадочный маньяк, вот так и цепляет своих жертв — обаятельно улыбается, предлагает помочь, а в парадной достает ножик… Надо как-то отделываться от него. Поезд остановился, двери открылись. Досидев до объявления: «Осторожно, двери закрываются», я резко встала и, не глядя в услужливо развернутое передо мной удостоверение, вежливо сказала:

— Спасибо, мне пора выходить, — и выскочила на перрон как раз в тот момент, когда двери начали смыкать створки. Обернувшись, я увидела, что мой случайный знакомый, улыбаясь, машет мне рукой за стеклом.