Светорада Янтарная - Симона Вилар

Светорада уже свыклась с тем, что для себя он оставляет самую малость. Потом Ипатий скатился с нее, дышал тяжело и глубоко. Она покорно склонила голову на плечо любовника, слушала, как затихают удары его сердца… И почувствовала внезапно нахлынувшую грусть. Увы, Ипатию было за пятьдесят, и, вопреки всем ваннам и душистым мазям, запах старости становился все сильнее. В этой почти супружеской постели Светораду все чаще посещало единственное желание: увидеть рядом не этого мужчину, а гибкое молодое тело… ее Тритона, который так взволновал ее душу, ее естество. Грех, как говорят христиане? Но каким сладким был этот грех!..

Утром, когда Светорада проснулась, Ипатия уже не было рядом. Она долго лежала в постели, подремывая и вслушиваясь в долетавший извне гул большого города: колокольный звон, людские голоса, цокот подков по каменным плитам, даже рев животных, который то и дело раздавался за окнами. Увы, как ни хотел Ипатий поселиться в укромном месте, все же в Константинополе было слишком много скотных рынков, и один из таких – Стратигия, рынок мелкого убойного скота, – располагался относительно недалеко от их дома.

Когда Светорада, с кое– как заколотыми волосами, в легком льняном хитоне, спустилась в триклиний, Дорофея сообщила, что госпожу дожидается учитель музыки. Светорада только пожала плечами. Пусть ждет. Ей принесли завтрак: оливки, вареное яйцо, огурцы с зеленью в сметане. Рядом стоял кубок с легким разбавленным вином. Отпив из него, Светорада долго и внимательно рассматривала кубок. Он был украшен цветной эмалью, его ручки были в виде голубиных крыльев, а по ободу шла богатая чеканка: львы пробираются сквозь заросли тростника. Только византийцы умели делать столь тонкие и красивые вещи. Но и стоили они недешево. Однако Ипатию для его княжны ничего не жаль, да и средства у него на это имелись: он получал весьма неплохую ругу за службу, владел сдаваемыми в аренду многоквартирными домами в квартале Пульхерианы у Золотого Рога, а еще приторговывал, хотя и тайно.

Светорада вдруг вспомнила, что вчера вечером Ипатий попросил, чтобы она сходила в порт и посмотрела, не прибыл ли его херсонесский корабль с кожами. Что ж, это все успеется, а пока она займется музицированием.

Учитель музыки, юноша по имени Авип, терпеливо ждал госпожу, пока та соизволит выйти к нему. Он был беден и тайно влюблен в свою ученицу. Светораду несколько веселила его скромная влюбленность. Разговоры с ним она начинала игриво: то похвалит его новую тунику, то спросит, не нашел ли он наконец себе невесту, а то и попросту взлохматит его кудрявые волосы. Миленький мальчик был немного длинноносым, что, впрочем, не слыло у ромеев признаком некрасивости – скорее небольшой ровный носик Светорады считался у них чем– то иноземным и неидеальным, поскольку идеальным было только то, что соответствовало ромейским понятиям красоты. Но Светорада, никогда не испытующая сомнений по поводу своей внешности, держалась так непринужденно и с такой грацией, что присущее ей обаяние делало ее красавицей вопреки всем общепринятым здесь канонам.

Длинноносый Авип был в восторге вновь начать уроки с прелестной госпожой Ксантией. Она же, в свою очередь, рада была предаться занятию, ибо никогда раньше ее не учили музицированию. Кифару, которая была куплена по случаю начала занятий, Авип подал ей с благоговением, при этом вздрогнул, когда, поясняя урок, его пальцы нечаянно коснулись пальчиков Светорады. Он начал заикаться, смущенный то ли веселыми взглядами Ксантии, то ли строгой, осуждающе молчавшей Дорофеей, но постепенно занятие вошло в нужное русло. Светорада хотела повторить прошлые уроки и, взяв в руки инструмент, почти час не выпускала его, сперва слушая советы Авипа, а затем пытаясь наигрывать что– то свое. Авип ей подсказывал, увлекаясь в пылу объяснений, и между ними сложилось привычное взаимопонимание. Они долго перебирали струны, пока Дорофея не сообщила, что госпожу дожидается в прихожей учитель чтения.

За годы жизни в Византии русская княжна научилась и этой премудрости. И хотя учитель чтения был не так мил, как Авип – абсолютно лысый мужчина с вечным выражением уныния на лице (Дорофея даже подремывала под его монотонный голос), – Светорада занималась охотно.

– Сегодня мы почитаем про прекрасную Елену, – раскрывая дорогую книгу в тисненом переплете, сказал учитель и протянул ей стило, чтобы водить по строкам. Он был уверен, что его ученице будет так легче читать. Близорукий, он судил по себе, но Светорада уже довольно бегло читала:

Старцы, лишь только узрели идущую к башне Елену,Тихие между собой говорили крылатые речи:«Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцыБрань за такую жену и беды столь долгие терпят:Истинно, вечным богиням она красотою подобна!Но и столько прекрасная, пусть возвратится в Элладу;Пусть удалится от нас и от чад нам любезных погибель!»

И тут старый учитель, сидевший с прикрытыми глазами, вдруг встрепенулся и посмотрел на княжну в немом восхищении.

– Как это верно: «…Истинно, вечным богиням она красотою подобна!»

На его лице появилось некое умильное выражение. Но тут вмешалась Дорофея, проворчав, что учитель – старый греховодник. Тот смутился, начал спешно собираться. Светораду душил смех. Правда, когда Дорофея после ухода учителя стала и княжне выговаривать, что порой госпожа Ксантия ведет себя подобно варварской женщине, а не как добропорядочная византийская матрона, Светорада холодно и резко оборвала ее. Бывали такие минуты, когда в ней просыпалась величавая властность и она вспоминала, кем была рождена. Она знала, что могла стать правительницей, а не терпеть упреки от армянской[51] византийки. Дорофея всегда пугалась в такие моменты и огорчалась до слез, так что вскоре Светорада сменяла гнев на милость и даже приобнимала ее, что всегда и смущало, и умиляло немолодую женщину.

Потом Светорада вызвала управляющего и потребовала отчет о тратах. В лице Светорады Ипатий, безусловно, приобрел прекрасную хозяйку, на которую всегда мог положиться, а управляющий его городским домом просто боялся княжну, хотя она никогда не разговаривала с ним на повышенных тонах. Тем не менее даже ее любезность порой заставляла его волноваться. И самое обидное, что не обманешь ее – она все видит сразу, так что нагреть руки на прокорме слуг, на их одеяниях или на положенной плате за уборку территории вокруг дома было невозможно. Однажды Светорада уличила управляющего в промахе, спокойно указав на допущенную оплошность, и добавила, не меняя интонации, что если подобное повторится, то ему придется искать себе иное место, да еще и без рекомендаций. Зато домашние слуги княжну любили. Как и во многих цареградских домах, здесь было поровну свободных ромеев и купленных на рынках рабов – всего около полутора десятка человек. Они охраняли дом, следили за порядком, содержали конюшню и работали в кухне, чинили, ткали, стряпали. И при этом жили некоей замкнутой общиной, куда неохотно пускали чужаков, а кого– то из слуг могли даже наказать, если те заводили дружбу с соседями или норовили проводить много времени вне дома.