Назначенье границ - Татьяна Апраксина

Ведь так и есть — аурелианские еретики останутся без вождя, приманивать новообретенных арелатских подданых станет некем. И наверняка полетят обвинения, один неосторожный шаг — и начнется междоусобица.

— Хотя если бы я играл за Арелат, — продолжил Пьетро, удивляясь самому себе — ему до сих пор не приходило в голову ничего подобного; да и бесед о политике Аурелии он с канцлером не вел; д'Анже его мнения не спрашивал — вот он и молчал. — я ударил бы выше. Что им терять?

А вот об этом варианте канцлер явно не думал вовсе, слишком уж высокой была цена такого шага. А напрасно: ни Толедо, ни Равенна, ни «крестоносцы», чем их ни опои, на такое не пойдут, а вот Арелат ничего не потеряет, а выиграть может крупно. Арелатцы попытались убить д'Анже не в самое удобное время, не в самом лучшем месте, почти без подготовки — и послали только двоих. Его смерть может остановить войну, смерть де Немюра ее остановит куда надежней… а вот смерть короля, скорее всего, ввергнет Аурелию даже не в смуту, а во внутреннюю войну.

— Через два часа после заката опять совет, — сказал д'Анже. — Война — хлопотное дело.

— Но Его Величество спит… — собственное возражение прозвучало нелепо.

— Зато де Немюр будет во дворце — он следующий в цепочке наследования и обвинить его очень легко, — а вот я наверняка опоздал бы. В лучшем случае. Едем.

Этот экипаж может двигаться очень быстро. А его хозяин умеет быстро думать. Иногда он ошибается. Но почему-то Пьетро уверен, что сейчас ошибки нет.

28 мая 1451 года, Орлеан, вечер

Пока Гастон слушал фрейлину, пока перед глазами сами по себе формировались связи и развилки, варианты событий, пока он сквозь эту — крону? паутину? — искал взглядом нужного человека и подбирал точные слова, какой-то частью себя он, как обычно, благодарил Бога и Его Франконское Величество и желал последнему самого хорошего, чего мог честно желать — легкой смерти и искреннего раскаяния перед ней. За то, что вырастил дочь и отослал ее из страны, так и не успев понять, кем она стала.

Ури была в туалетной с одной из своих дам, когда ударил большой колокол Святого Эньяна. Сначала она испугалась, что потеряла счет времени и совет уже начался — королева любила точность — но ни замковая церковь Святого Иво, ни собор, не подхватили вслед… значит, просто звонарь ошибся, или кто-то толкнул колокол. Но Ури решила поторопиться и только отворила дверь, как увидела, что по коридору идут трое дворян из их собственной свиты. И не к оружейному залу, где должны были остаться сопровождающие, а куда-то в сторону левого крыла, где находились покои короля, а больше не было ничего достойного внимания. Поднимать тревогу Ури не сочла нужным — скорее всего, эти трое просто уже успели с кем-то поссориться и назначили встречу, а если и задумали что дурное, то лучше тихо пресечь их действия, не компрометируя партию — но решила все же проверить сама, благо времени, судя по замковым часам, оказалось достаточно.

Ури была… была бы права, если бы не то, что затеять ссору или угодить в нее эти трое не могли, негде и некогда, они вообще не имели права покидать приемную, шевалье де Сен-Омер буквально напросился на дежурство не в очередь, если они специально показались ей, значит, хотели выманить, похитить или убить, если она увидела их случайно… это может быть конец всему.

— Ваше Высокопреосвященство, господин архиепископ, у меня есть основания думать, что нашему с вами племяннику и королю грозит беда.

Они неслись по коридорам и переходам, дворец столько раз перестраивался, что дал бы форы ферзя любому кроличьему раю, любой сурчине… Трижды нелюбезный кузен-архиепископ будет свидетелем, он фанатик, но он честен, лишнего не наговорит, и он — пропуск, не меньше трети из королевских мушкетеров — «крестоносцы»…

— Если король умрет… — задыхаясь, говорит архиепископ.

— Если мой племянник умрет, — обрывает его Гастон, — я отрекусь от своих прав в пользу моего ребенка.

— Но у вас нет детей…

— Будет. Через четыре месяца. И Бог Авраама сохрани вас всех, если что-нибудь случится с моей женой…

Это неправда — и про ребенка, и про месть. Детей не дал Господь, кажется, их просто не может быть. А Ури… даже если ее убьют, Гастон никому не причинит вреда без цели и без причины. Сколько ему еще жить, ну 15, ну 20 лет… Ури подождет. И он подождет. Но архиепископ пусть лучше боится — так больше шансов, что никто не пострадает.

Первым делом поднять дежурных гвардейцев. Пьетро останется в покоях епископа, не нужно, чтобы его зря видели посторонние. Потом в спальню короля — забрать Его Величество, предупредить охрану и устроить мышеловку. В случае чего, сошлемся на то, что один из арелатцев умер не сразу и успел сказать, что короля хотят убить. План прост и ничего не требует, они два раза обсудили его по дороге. Время есть.

Времени не было. Когда карета остановилась, ударил колокол Святого Эньяна… наверное, они слишком долго разговаривали о Марке, о розе, о чудесах и явлениях. Совет начался. Если покушение им не примерещилось, оно может произойти в любую минуту.

— Ты, — говорит д'Анже кучеру, — в казармы! — и остальным: — Бежим!

— Нет, — выдыхает Пьетро, — очень быстро идем.

Женский крик был звонким, громким и членораздельным, но непонятным.

— Что? — спросил канцлер.

— «Чтоб вам проводить вечность в компании царя Ирода, ублюдки», — растерянно перевел секретарь. — Судя по выговору — восточная Франкония.

Пьетро сорвался на бег.

Маленькая комната для слуг была пуста, дверь — распахнута. Визг резанул по ушам, кричал кто-то еще, другая женщина. Там идет драка, значит, король, скорее всего, жив. Впереди метель — перья, много перьев и еще больше пуха. Подушки, перины. На ногах пятеро, нет, четверо, двое сцепились, двое у кровати, внешняя дверь закрыта, значит снаружи кто-то есть. Господи, благослови женскую моду, даже в такой суматохе невозможно ошибиться.

Тот, что пытался добраться до дежурной фрейлины, успел почувствовать немногое. Чужой клинок змеей обвился вокруг его шпаги, рука враз онемела…

Пьетро нырнул вперед, оставив обезоруженного противника на милость секретаря — тот хоть и выглядел чернильной крысой, но вовсе ею не был. По кровати, прыжок через спинку — туда, где пляшет вольту безумная пара… а проклятые перья липнут к щекам, забивают глаза, и так трудно выбрать миг для удара, потому что грудь мужчины сменяется спиной повисшей на нем женщины, волчок вертится… летит на пол вся та стеклянная и фарфоровая мелочь, которой совершенно нечего делать в детской.

Шпагу незадачливый убийца выставил перед собой и теперь ее клинок описывает беспорядочные петли.