Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль - Яков Гилинский

Понятие «исключение» появилось во французской социологии в середине 60-х гг. применительно к лицам, оказавшимся на обочине экономического прогресса. Отмечался увеличивающийся разрыв между растущим благосостоянием одних (для Франции 60-х гг. – большинства) и «никому не нужными» другими.[168] Работа Рене Ленуара (1974) показала, что «исключение» приобретает характер не индивидуальной неудачи, неприспособленности некоторых индивидов («исключенных»), а социального феномена, истоки которого лежат в принципах функционирования современного общества, затрагивая все большее количество людей.[169] Исключение происходит постепенно, путем накопления трудностей, разрыва социальных связей, дисквалификации, кризиса идентичности. Появление «новой бедности» обусловлено тем, что «рост благосостояния не элиминирует (не исключает. – Я. Г.) униженное положение некоторых социальных статусов и возросшую зависимость семей с низким доходом от служб социальной помощи. Чувство потери места в обществе может в конечном счете породить такую же, если не большую, неудовлетворенность, что и традиционные формы бедности».[170]

Процесс «inclusion/exclusion» приобретает глобальный характер. Крупнейший социолог современности Никлас Луман писал в конце минувшего XX в.: «Наихудший из возможных сценариев в том, что общество следующего (уже нынешнего. – Я. Г.) столетия примет метакод включения/исключения. А это значило бы, что некоторые люди будут личностями, а другие – только индивидами, что некоторые будут включены в функциональные системы, а другие исключены из них, оставаясь существами, которые пытаются дожить до завтра… что забота и пренебрежение окажутся по разные стороны границы, что тесная связь исключения и свободная связь включения различат рок и удачу, что завершатся две формы интеграции: негативная интеграция исключения и позитивная интеграция включения… В некоторых местах… мы уже можем наблюдать это состояние».[171]

Аналогичные глобальные процессы применительно к государствам отмечает отечественный автор, академик Н. Моисеев, называя их «новым тоталитаризмом»: «Происходит все углубляющаяся стратификация государств…Теперь отсталые страны «отстали навсегда»!.. Уже очевидно, что «всего на всех не хватит» – экологический кризис уже наступил. Начнется борьба за ресурсы – сверхжестокая и сверхбескомпромиссная… Будет непрерывно возрастать и различие в условиях жизни стран и народов с различной общественной производительностью труда… Это различие и будет источником той формы раздела планетарного общества, которое уже принято называть выделением «золотого миллиарда». «Культуры на всех» тоже не хватит. И, так же как и экологически чистый продукт, культура тоже станет прерогативой стран, принадлежащих «золотому миллиарду». Это и будет новый тоталитаризм».[172] Надо ли говорить, что Россия не входит в группу стран «золотого миллиарда»?..

Совершенно очевидны криминологические следствия процесса «включения/исключения». Именно «исключенныя» составляют социальную базу преступности и иных форм девиантности (алкоголизм, наркотизм, терроризм, проституция и др.). Так, «отчаяние молодых перед будущим, которое им кажется безысходным, лежит в основе делинквентного поведения, нарушений общественного порядка, столкновений с полицией».[173] Неудивительно, что мировая криминология активно обсуждает «inclusive/exclusive» как один из источников криминального поведения.[174] События 11 сентября 2001 г. (террористические акты в Нью-Йорке и Вашингтоне) выдвинули эту проблему на уровень реальной международной и внутренней политики государств, ибо терроризм порождается исключенностью отдельных стран, социальных групп, людей из современной жизни Западной цивилизации с ее благами (действительными или кажущимися).

Большие социальные группы людей (классы, страты), обладающие неравными возможностями, выстраиваются в «социальную пирамиду», верхушку которой образуют высшие слои (элита), середину занимает «средний класс», а в основании пирамиды находятся низшие классы, «андеркласс» (underclass). «Социальные различия становятся социальной стратификацией, когда группы людей выстраиваются иерархически вдоль некоторой шкалы неравенства, которое может выражаться в различии доходов, состояний, власти, престижа, возраста, этнической принадлежности… Представители различных страт, соответствующих различным уровням стратификационной иерархии, обычно обладают схожими жизненными шансами и жизненными стилями».[175]

Существует много классификаций современной социальной стратификации в развитых странах. Одна из распространенных – классификация Дж. Голдторпа, насчитывающая 11 страт, составляющих три класса (служебный, промежуточный, рабочий).[176] Широко известна у нас стратификация в виде также трех классов (высший, средний, низший), причем средний подразделяется на высокий средний, средний средний и низкий средний.

Во времена советской власти по идеологическим соображениям было принято деление общества на рабочий класс, колхозное крестьянство и «прослойку» служащих. В настоящее время, в связи со сложной переструктуризацией российского общества, нет общепринятой стратификации, и отечественные авторы выделяют различное количество страт.[177]

Приводя в качестве примера распределение различных преступлений по социальным группам (табл. 4.3), мы вынуждены исходить из группировки, принятой в милицейской статистике.

Как явствует из приведенных данных, неуклонно снижается доля рабочих и работников сельского хозяйства, что объясняется прежде всего резким их сокращением в населении; устойчиво невелика доля служащих в «общеуголовной» преступности при ее естественном возрастании в преступлениях «беловоротничковых». Парадоксально высок удельный вес рабочих среди растратчиков при относительно низком – среди служащих. Это может быть объяснено «селективностью» милиции и уголовной юстиции, подвергающих репрессии «козлов отпущения», а не «белых воротничков». Удивительно высокий удельный вес рабочих и лиц без постоянного источника доходов во взяточничестве объясняется тем, что названные категории являются взяткодателями (нередко – вынужденными). Но особенно знаменателен устойчивый и весьма значительный рост числа и доли лиц, не имеющих постоянного источника доходов, и безработных, т. е. – «исключенных»…

Таблица 43

Доля (%) различных социальных групп в структуре преступности в России (1987–2006)

Остается добавить, что не только «криминальность», но и виктимность зависит от социально-экономического статуса, принадлежности к той или иной социальной группе.[178]

В свете вышеизложенного прослеживается связь между социальным происхождением и вероятностью совершения тех или иных преступлений. Это очевидно в тех случаях, когда социальное происхождение обусловливает социальное положение. Попытка выявить зависимости между социальным происхождением и различными формами социально значимого поведения предпринималась нами еще в начале 70-х гг. прошлого столетия.[179]

Многочисленными отечественными и зарубежными исследователями отмечается корреляционная связь преступности с уровнем образования: чем он выше, тем меньше вероятность совершения «общеуголовных» преступлений и тем выше – «беловоротничковых». С нашей точки зрения, роль образовательного фактора опосредуется принадлежностью к тому или иному классу (страте).

Не менее известна относительно повышенная криминальная активность мигрантов, чья адаптация в среде «коренного» населения затруднена со всеми вытекающими последствиями.

В целом «антикриминогенным» фактором выступает наличие семьи, хотя в сфере так называемого «семейного насилия» именно конфликтные семейные отношения провоцируют преступления.

Интенсивность тех или иных преступлений зависит от типа поселения: есть преступления преимущественно «городские» (грабежи, разбои, мошенничество, должностные преступления и др.), есть – «сельские» (в России это – тяжкие насильственные преступления, уровень которых в сельской местности в 1,5–2 раза выше, чем в городах).[180] Более подробные данные о городской и сельской преступности в России см. в табл. 4.5. Различны уровень и структура преступности в городах-мегаполисах (типа Москвы, Санкт-Петербурга), городах портовых и курортных, старинных и строящихся, крупных и малых, в рабочих поселках.