Стены из Хрусталя - Кэтрин Коути

— Пусть только попробует, — отрубил Марсден. — Мисс Грин останется с нами до Нового Года. По моему личному приглашению.

— До Нового Года, милорд? До… самой полуночи?

— И несколько минут спустя.

Спорить с Мастером секретарь не посмел, так что лишь отвернулся и посмотрел в окно, и на подоконник, и на стеклянный ящик Уорда, в котором заходились беззвучным криком орхидеи. В груди у Фанни словно бы что-то оборвалось, хотя чему там обрываться?

— Я, конечно, предложу ей инициацию, — продолжал старший вампир, — что мне, жалко что ли? Но все может произойти слишком стремительно. Тут главное остановиться в нужный момент, но не всегда ведь получается.

— Как вам угодно, милорд.

— Вот именно! — подхватил Марсден, обрадованный. — Как мне угодно. Мастер я или нет? Моя воля превыше всего. Вот именно. Так и должно быть. И еще репутация. Ирландцы зеленее шэмрока станут, когда увидят, что мы раздобыли девственницу для новогоднего бала. Очень традиционно получится, все чин-чинарем.

Фанни представил, как лорд Рэкласт хлопает себя по лбу и восклицает, что уж девственницу на балу у англичан он точно не ожидал встретить. Наверное, всю страну прошерстили, прежде чем ее обнаружить. Наверное, это последняя девственница в Англии, где с моралью не так чтобы густо. Но лорд Марсден уже с макушкой погрузился в мечтания, и вернуть его в реальный мир не представлялось возможным.

Что ж, пусть так все и будет.

Остается лишь надеяться, что минуты пролетят быстро. Что это окажутся даже не минуты, а секунды. Что Мастер успеет навести на нее морок. Что она будет улыбаться, даже когда губы станут белее мела.

У нее ведь такая милая улыбка.

— Ты не подведешь меня, Блейк? — Мастер вдруг строго на него посмотрел. — Запомни, наша репутация превыше всего.

— Можете на меня положиться.

Ну конечно не подведет, зашептали-зашуршали голоса.

…ему ведь не впервой выполнять…

…столь деликатные поручения…

…Фанни, Фанни, Фанни…

…проклят навеки…

…ничем не искупишь…

Вампир знал по опыту, что если закрыть уши, голоса станут только громче.

Репутация…

Матушка всегда говорила, что репутация — она как фруктовое дерево, которое нужно бережно взращивать, подвязывать, защищать от непогоды, и тогда оно даст добрые плоды. А репутация у Блейков была безупречной даже по строгим меркам их религиозной общины. Крыльцо их домика всегда чисто выметено — хоть ешь с него! — дети одеты в штопанные и перелицованные, но опрятные рубашки. Никто из соседей не мог припомнить, чтобы Блейки хоть раз пропустили молитвенное собрание, не говоря уже о воскресном походе в церковь. Слыли они людьми трезвыми, честными и праведными.

Именно репутация помогла хозяйке Блейк и троим ее сыновьям выжить в ту зиму, когда скончался отец семейства, лучший плотник во всей округе. Сгорел от лихорадки. Соседи навещали вдову каждый день и оставляли кто пол-пирога, кто сушеную рыбину, кто кусок сыра. Но не вечно же им жить нахлебниками? Тем более, что старшему сыну, Фрэнсису, уже стукнуло двенадцать, самое время содержать семью. Вот только как? Мальчишка не отличался крепким здоровьем, так что путь в батраки ему заказан, не сдюжит. А вокруг сплошь крестьянские хозяйства.

И тогда, опять же благодаря их доброму имени, для Фрэнсиса нашлась ситуация. Миссис Стай, занимавшая первую скамью в церкви, напомнила, что ее сын служит старшим подмастерьем в лондонской типографии. Помогает печатать библии. И занятие богоугодное, и доход неплохой — Питер Стай ежеквартально присылал матери денег с оказией. Пускай и Фрэнсис поедет в Лондон, отыщет там Питера, а уж он-то устроит мальчонку в их мастерскую. Женщины помолились и пришли к выводу, что хотя Лондон и злой город, но даже в таком капище трудолюбивый и честный малый выбьется в люди.

Сказано — сделано.

С пирогом за пазухой и молитвенником в холщовой сумке, Фрэнсис пешком отправился в Лондон. Проплутав полдня, он все же отыскал мистера Стая, который в тот момент действительно что-то печатал.

Точнее, чеканил.

И в который раз репутация пришла Фрэнсису на выручку. Когда друзья мистера Стая уже собирались залить мальчишке в горло расплавленный металл, чтобы не проболтался об их маленьком предприятии, Питер вспомнил, как хозяйка Блейк однажды угостила его пудингом. Умилившись, заступился за односельчанина, даже позволил ему остаться. А поскольку в шайке уже имелся один Фрэнсис, новичка переименовали в Фанни.

Поначалу он не отзывался на девчачье имя, но во временем оно к нему приросло. Особенно когда из тощего замухрышки он превратился в настоящего ангелочка с кудрями до плеч. По красавчику Фанни в унисон вздыхали служанки, а уличные девки дрались за право расчесать ему волосы. Да что девки! Иногда и дамы швыряли монеты из каретного окна, а когда он запрыгивал внутрь, проворно задергивали шторки. Но таким заработкам он предпочитал честное воровство. От аристократок запросто какую-нибудь дрянь подцепишь.

Другое дело Салли, внучка содержателя притона, в котором квартировал юноша. В свои 15 лет она сохранила почти все зубы, а ее лица почти не коснулась оспа, так что Фанни она казалась вполне привлекательной. Тем более, что раз в месяц она педантичным мужским почерком писала миссис Блейк об успехах Фрэнсиса на типографском поприще. В остальное время, ее ловкие пальчики ублажали его иначе.

В тот августовский день, который сто с лишним лет спустя возник перед глазами Фанни, он вошел в комнату, служившую одновременно и гостиной, и спальней, а во время затянувшихся попоек, и отхожим местом. Салли согнулась над столом и, высунув язык от усердия, скрипела пером. То ли вексель подделывала, то ли квитанцию о подорожном сборе. В общем, все как обычно. Дом, милый дом.

— Привет, Сал! — крикнул Фанни, лавируя между завалами хлама. — А я тебе карман принес!

Не отрываясь от бумаги, Салли взяла шелковый карман, расшитый павлинами, высыпала из него жареные каштаны и равнодушно бросила подарок в корзину. Стараниями ухажера у нее накопилось уже две дюжины карманов, но все с разными узорами.

— Что, даже не спросишь, как я его достал?

— Небось, так же, как и остальные.

В те годы карманы привязывали к талии поверх нижней юбки, а на платье по бокам располагались небольшие вырезы. Добраться до дамского кармашка было ой как непросто! Но Фанни незаметно приподнимал платье жертвы, молниеносным движением срезал карман и удалялся, невозмутимо насвистывая. Ремесло карманника не из легких, так что он ожидал от подруги чуток больше благодарности.

Разобиженный, Фанни подхватил перо и пощекотал девушке ухо, так что она, дернувшись, посадила кляксу на документ. И вовремя отскочил, когда в воздухе просвистел перочинный нож.

Выругавшись, Салли всадила нож в столешницу и отошла к окну, шлепая босыми ногами по липкому полу. Обняла себя руками за плечи. А когда обернулась, проговорила:

— Нынче снова была в Тайберне, на повешении.

Оба помолчали.

— Кого на этот раз?

— Помнишь Пэг Тинби?

— Нет, вроде.

— Ну, Пэг, ну, ее хозяйка из приюта взяла и смертным боем била. Ну, вспомнил? Она опосля сбежала и в гулящие подалась. Да не просто сбежала, а хозяйские цацки прихватила. Иная б сразу их загнала, так не же, эта дурища схрон под половицей устроила. На черный день, небось, откладывала. Так свои же товарки и донесли — а кому еще?

— Ну и не глядела бы на этакие страсти, коль потом тошно. Мало, что ли, других забав?

Салли присела рядом и положила голову ему на плечо. У волосы у нее были серовато-желтые, как свечной огарок. От них пахло копченой рыбой.

— Много забав, твоя правда. Вот давеча видала одного лакея — они с молодым лордом Хантингтоном были «подружки.» Распутничали вдвоем. Дело раскрылось, хозяин застрелился — «не снеся позора,» это так у них называется — а лакея забили в колодки. Ну и толпа собралась, ты б видел! А я бросила в него дохлой кошкой, — с чувством выполненного долга сказала Сал. — Попала, между прочим… Но Пэг… она совсем тощая была. Кожа да кости. Прям как я. И дергалась, будто воробей с ниткой на лапке — таких детям на потеху покупают. И никто не повис у нее на ногах, чтоб душа поскорее отлетела.

— А ты чего не повисла, раз такая сердобольная?

— А ну как решит кто, будто я ее сообщница? Проследит за мной, дедушку схватят, тебя… Но теперь я весь день места не нахожу. Вдруг меня тоже повесят? Ведь есть за что.

— Да не повесят тебя!

— А вдруг? — Фанни не отвечал, и девушка толкнула его в плечо. — Чего молчишь, как пень трухлявый?

— Чего сказать-то?

— Что будешь со мной, ежели меня повесят.

— Ладно, — буркнул юноша, — ежели дойдет до такого, я повисну у тебя на ногах.