Семейство Шалонскихъ (изъ семейной хроники) - Елизавета Салиас-де-Турнемир

Но она не узнавала меня, продолжала отчаянно биться въ рукахъ моихъ, порываясь впередъ и все твердила, но тише и тише:

— Убитъ! Убитъ!

Я громко звала на помощь; прибѣжали горничныя; матушка глядѣла на верхъ безумными глазами и все шептала одно слово: "убитъ!"

Принесли свѣчи, прибѣжали тетушки; мы замѣтили, что въ рукѣ матушки крѣпко сжато смятое письмо. Когда тетушка хотѣла разжать руку матушки и отнять письмо, она пронзительно вскрикнула и упала безъ памяти.

Въ эту минуту вбѣжала Марья Семеновна, няня.

— Кто убитъ? спросила она, не своимъ голосомъ. — Я слышала, она кричала: убитъ?

— Не знаю няня, сказала я;—молчи, ради Бота не испугай бабушку, она легла почивать.

— Заприте двери, чтобы маменька ничего не слыхала, распорядилась одна изъ тетушекъ, — и чтобы никто не смѣлъ сказать ей ни слова. Слышите? Въ ея лѣта испугъ — это смерть.

Пока оттирали матушку, я старалась потихоньку вынуть письмо изъ ея руки, крѣпко сомкнутой; мнѣ удалось это, и когда матушку положили въ постель, все еще безъ чувствъ, я отдала письмо тетушкѣ.

Всѣ мы обступили тетушку и черезъ плечо ея читали письмо. Съ первыхъ строкъ всѣ мы зарыдали, но старались заглушить свои рыданія, чтобы не испугать матушки. Марья Семеновна подошла ко мнѣ и крѣпко схватила меня за руку, дико блуждали глаза ея отъ одной къ другой.

— Говори, произнесла она неистово, — кто убитъ?

— Что ее мучить! сказала сквозь рыданія тетушка, и прибавила — молись Богу, няня, Его святая воля. Сереженька убитъ.

Марья Семеновна не вымолвила ни слова; она упала замертво, будто скошенный снопъ.

Письмо было отъ Дмитрія Ѳедоровича Кременева къ тетушкѣ Натальѣ Дмитріевнѣ, другое отъ незнакомаго намъ господина Семигорскаго. Оба письма сохранились у меня. Вотъ они:

"Милая сестрица, писалъ онъ, — очень прискорбно и тяжко мнѣ писать къ тебѣ, чтобы извѣстить тебя о новомъ постигшемъ наше семейство несчастіи. Изъ прилагаемаго письма подполковника Cемигорскаго ты увидишь, что добрый и милый племянникъ нашъ Сергѣй былъ убитъ наповалъ при стычкѣ, происходившей въ поляхъ Шампаніи между нашими войсками и французскимъ авангардомъ. Приготовь къ этому новому и жестокому испытанію сестрицу Вареньку и почтенную тетушку мою, мать твою. На все воля Божія, а наше дѣло воинское таково, что мы должны быть готовы ежечасно положить животъ нашъ за престолъ и отечество. Конечно, тяжело это матери и бабушкѣ, а еще тяжелѣе потому, что Сергѣй палъ послѣдней жертвой великой и славной отечественной войны. Пишу тебѣ изъ Парижа, мы вошли въ него. Миръ заключенъ. Прошу Бога поддержать всѣхъ васъ въ столь великой скорби, въ особенности мать и бабушку покойнаго Сергѣя. Если что можетъ утѣшить васъ, то, конечно, мысль, что онъ исполнилъ долгъ сына къ отечеству и палъ за него въ бою. Господь помянетъ его въ царствіи небесномъ, какъ падшаго за отечество воина, а мы помянемъ его добрымъ словомъ. Прекраснѣйшій былъ молодой человѣкъ и храбрый офицеръ. Сердечно скорблю о немъ. Цѣлую ручки тетушки и всѣхъ васъ, милыя сестрицы, заочно цѣлую. Не убивайтесь безмѣрно и покоритесь волѣ Божіей.

"Остаюсь твой навсегда вѣрный другъ и братъ

Дмитрій Кременевъ."

Вотъ другое письмо:

"Ваше Превосходительство,

Милостивый Государь

Дмитрій Ѳедоровичъ!

"Извините великодушно, что, не имѣя чести быть знакомъ съ вами, нахожусь въ необходимости писать вамъ. Считаю моимъ долгомъ сообщить вамъ прискорбное извѣстіе. Вашъ племянникъ, а мой пріятель и другъ, Сергѣй Григорьевичъ Шалонскій, убитъ вчера наповалъ при незначительной стычкѣ между нашимъ полкомъ и отрядами французскаго авангарда.

"Я сдѣлалъ всю кампанію съ Сергѣемъ Григорьевичемъ Шалонскимъ, и по истинѣ долженъ сказать: мило встрѣчалъ столь добрыхъ, честныхъ, храбрыхъ людей, какимъ былъ вашъ покойный племянникъ и, горжусь сказать, мой другъ и пріятель. Онъ исполнялъ строго свой служебный долгъ и вышелъ невредимъ изъ всѣхъ сраженій, сказать по домашнему, безъ царапины. Вмѣстѣ стояли мы при Бородинѣ, Маломъ Ярославцѣ, Березинѣ; вмѣстѣ били французовъ при Лейпцигѣ, Бауценѣ и Дрезденѣ, и въ ту минуту, какъ почитали себя, такъ сказать, на порогѣ родительскаго дома, въ объятіяхъ семейства, онъ палъ отъ французской пули при незначительной стычкѣ. Еще наканунѣ мы, поздно вечеромъ, разговаривали о нашихъ родителяхъ, и онъ разсказалъ мнѣ много подробностей о семействѣ своемъ, которое надѣялся вскорѣ увидѣть, такъ какъ ему былъ обѣщанъ отпускъ тотчасъ по заключеніи мира. Въ послѣднее время: онъ чаще прежняго говаривалъ о своей матери, старшей сестрѣ и нянюшкѣ, и когда начиналъ свои о нихъ мнѣ разсказы, то они текли, не прерываясь, далеко за полночь, Въ самый день смерти поутру онъ укладывалъ вновь купленныя для нихъ обновы и показывалъ ихъ мнѣ. Внезапное нападеніе непріятеля застало насъ среди сего мирнаго и, такъ сказать, семейственнаго занятія. Мы оба выбѣжали, застегивая мундиры; полкъ нашъ ужъ строился. Мы заняли мѣста наши. Французская кавалерія аттаковала насъ, но мы сдержали ее, и она поспѣшно отступила, послѣ минутной свалки. Когда я могъ оглядѣться, то увидалъ кучку около лежавшаго офицера. Я подошелъ, и узналъ Сергѣя; но онъ ужъ былъ мертвъ. Французская пуля убила его на повалъ, попавъ въ самое сердце. Кромѣ него раненыхъ не было, но былъ убитъ рядовой Кузьма Савеловъ. Въ тотъ же день, такъ какъ намъ приказано было выступать, Сергѣя Григорьевича и рядоваго Савелова похоронили съ воинскими почестями близъ католической церкви, той деревни, гдѣ мы стояли. Искреннія слезы: пролились на могилу Сергѣя Григорьевича, ибо онъ былъ любимъ и товарищами, и подчиненными. Зная, что семейство Сергѣя Григорьевича еще недавно оплакивало потерю супруга и отца, я не смѣю быть вѣстникомъ новаго, роковаго удара, и беру смѣлость отнестись къ вамъ, какъ къ близкому родственнику. Вамъ подобаетъ извѣстить ихъ о постигшемъ ихъ несчастіи. Ваше Превосходительство, не посѣтуете на меня, что я счелъ своимъ долгомъ почтеннѣйше извѣстить васъ о семъ для васъ и, смѣю сказать, для меня горестномъ событіи. Конечно, мое дружеское чувство мало значитъ передъ горестью родныхъ, но могу васъ увѣрить, что такова была моя дружба и уваженіе къ покойному Сергѣю Григорьевичу, что и мое сердце уязвлено чувствительно сею потерей.

"Съ истиннымъ почтеніемъ и таковою же преданностью, имѣю честь быть,

Вашего Превосходительства

Милостивый Государь,

покорнѣйшимъ слугою

Петромъ Семигорскимъ."

Пришедши въ себя, матушка, по милости Божіей, не потеряла разсудка, чего мы очень страшились, но потеряла силы свои. Она не могла подняться съ постели, и лежала недвижимо, закрывъ глаза. Поутру надо было объявить бабушкѣ ужасную вѣсть. Мы такъ боялись этой минуты, что забыли о своей собственной горести, въ особенности я боялась за бабушку, любя ее горячо. Она встала рано и, по обыкновенію, вышла въ диванную. Тамъ никого еще не было. Ей подали чай.

— Что съ тобою, Ѳедосья, спросила она у своей калмычки, смущенное лицо которой замѣтила,

— Ничего, отвѣтила та довольно твердо, и бабушка, покачавъ головой, принялась за вязанье. своего кошелька. Какъ тяжело мнѣ было видѣть этотъ кошелекъ въ ея рукахъ, — она вязала его брату; я стояла за дверью, не имѣя духу войти. Пришли тетушки, и всѣ мы вошли вмѣстѣ. Тетушка Наталья Дмитріевна пріѣхала рано утромъ.

— Что такъ поздно нынче, сказала бабушка, не спуская глазъ съ работы, — ты вѣрно устала съ дороги, Наташа. Гдѣ нитки бисера? дайте, вы знаете, я спѣшу.

Тетушка подошла здороваться, цѣловать ея руку, бабушка взглянула на нее, и кошелекъ упалъ на ея колѣни.

— Что съ тобою? Что съ вами? воскликнула она, испуганно оглядывая насъ.

Мы молчали.

— Говорите скорѣе, не мучьте меня. Случилось что?…

— Варенька больна, сказала тетушка.

— Варенька! и растерянная бабушка встала. — Варенька! что съ ней, гдѣ она?

Бабушка поспѣшно пошла въ комнату матушки.

— Боже мой, сказала мнѣ тетушка, идя за бабушкой, — маменьку туда допустить нельзя, но какъ я скажу ей, какъ? Въ ея лѣта, такъ, вдругъ… и тетушка съ отчаяніемъ схватила себя за голову. Я не помню, что со мною сталось, но съ рѣшимостью до тѣхъ поръ мнѣ неизвѣстной, я бросилась къ бабушкѣ и остановила ее.

— Туда нельзя войти, бабушка, сказала я твердо.

Но бабушка отстранила меня рукою и хотѣла пройти. Я упала передъ ней на колѣни, заграждая ей дорогу, и обняла ее. Она остановилась, поблѣднѣла какъ полотно, и сказала тихо, прерывавшимся голосомъ.