Письма из Ламбарене - Альберт Швейцер

священный долг, который для него заключался в том, чтобы человек, как он полагал, ответственный за жизнь его брата, понес заслуженную кару.

Негр не в состоянии представить себе, что тот или иной проступок может остаться безнаказанным. У него на этот счет поистине гегелианские представления.[33] Юридическая сторона дела для него всегда на первом месте. Поэтому обсуждение правовых притязаний отнимает у него большую часть времени. Самый закоренелый европейский сутяга в этом отношении не более чем невинный младенец в сравнении с негром. Однако последнего побуждает к этому отнюдь не стремление во что бы то ни стало заводить тяжбы, а несокрушимое правосознание, которого европеец, как правило, уже лишен.

Когда я делал пункцию одному туземцу пангве, страдающему тяжелым асцитом, тот сказал:

— Доктор, сделай, чтобы вода вышла из меня как можно скорее, чтобы я снова смог дышать и бегать. Когда тело мое распухло, жена от меня ушла. Теперь мне надо поскорее получить с нее деньги, которые я заплатил за нее, когда женился.

Мне привезли ребенка в безнадежном состоянии. Правая нога его была разъедена язвой, доходившей до самого бедра.

— Почему же вы не приехали раньше?

— Доктор, мы никак не могли, у нас была палавра.

«Палаврой» они называют каждый возникший между ними раздор, который превращается в тяжбу. Как важные, так и пустяковые вопросы разрешаются одинаково обстоятельно и серьезно. Деревенские старейшины могут просидеть полдня, разбирая спор из-за какой-нибудь курицы. Нет такого негра, который бы не был искушен в вопросах юриспруденции.

Правовая сторона их жизни до чрезвычайности сложна, ибо границы ответственности простираются, по нашим представлениям, необыкновенно далеко. За проступок негра несет ответственность вся его семья, вплоть до самых отдаленных родственников. Если кто-либо, пользуясь чужим каноэ, задержал его на день, он обязан заплатить штраф, составляющий третью часть его стоимости.

С этим неотъемлемым правосознанием связано и представление туземцев о наказании как о чем-то само собой разумеющемся — даже тогда, когда оно, на наш взгляд, несоразмерно сурово по отношению к совершенному проступку. Если же виновного почему-нибудь не наказали, он объясняет это только тем, что пострадавшие на редкость глупы. Вместе с тем самый незначительный приговор, если он несправедлив, приводит негра в негодование. Он никогда его не прощает.

Справедливым же он считает наказание только тогда, когда, будучи изобличен, сам вынужден признать свою вину. До тех пор пока он еще может отрицать ее с некоторой видимостью правдоподобия, он всей душой возмущается вынесенным приговором, даже в тех случаях, когда он действительно виновен. С этой особенностью примитивного человека приходится считаться каждому, кто имеет с ним дело.

То, что Нкенджу обязан уплатить семье своего спутника по злосчастной рыбной ловле какую-то сумму, хоть он и не является прямым виновником его смерти, считается само собой разумеющимся; однако родственники умершего должны для этого законным порядком возбудить против него дело перед комендантом округа Ламбарене. Пока что он остается у меня моим вторым помощником. Это настоящий дикарь, но он смышлен и ловок в работе.

* * *

Жозефом я всегда бываю доволен. Он, правда, не умеет ни читать, ни писать. Тем не менее он не ошибается, когда ему приходится доставать с аптечных полок то или иное лекарство. Он запоминает, как выглядит этикетка, и читает ее, не зная букв. У него отличная память и блестящие способности к языкам. Он владеет восемью негритянскими наречиями и неплохо говорит по-французски и по-английски.

В данное время он не женат; дело в том, что, когда он работал поваром на побережье, жена бросила его и сошлась с белым. Если бы он надумал жениться вторично, то за новую подругу жизни ему пришлось бы заплатить — и не меньше шестисот франков. Сумму эту он имел бы возможность выплатить и в рассрочку. Однако Жозеф не хочет покупать жену в рассрочку, он считает это «последним делом».

— Тому, кто не заплатит сразу весь выкуп, — говорит он, — живется худо. Жена не слушается его и по каждому поводу корит его этим, говоря, что он должен молчать, коль скоро еще не заплатил за нее все, что причитается.

Так как Жозеф, как, впрочем, и все негры, не умеет откладывать деньги, я подарил ему копилку, для того чтобы он мог собрать нужную сумму на покупку жены. Он опускает туда все, что получает от меня за ночные дежурства, или какие-либо особые услуги, а также чаевые, которые ему дают белые пациенты.

В том, до какой степени расточителен «первый помощник доктора из Ламбарене», как он сам себя называет, я убедился за последние дни. Он ездил со мной на одну из факторий, где мне надо было купить винты и гвозди. Там внимание его привлекли лакированные туфли, цена которых составляла едва ли не весь его месячный заработок. От долгого стояния в витрине парижского магазина туфли эти совершенно выгорели и потрескались, после чего, как и прочий бракованный товар, они были отправлены в Африку. Я бросаю на Жозефа многозначительные взгляды, но это не помогает. Отсоветовать ему покупать эти туфли я не решаюсь, чтобы не восстановить против себя белого купца, который рад-радехонек, что может сбыть негодный товар. Когда мы теснимся у прилавка среди глазеющих негров, я два раза потихоньку толкаю Жозефа в бок, но и это не действует. Наконец, я изо всей силы щиплю его сзади в бедро так, что он, не выдержав боли, вынужден прекратить свой торг с белым. На обратном пути я долго объясняю ему, какое это ребячество — быть столь расточительным. И все это приводит лишь к тому, что на следующий день он потихоньку от меня едет в факторию и покупает злополучные лаковые туфли. Добрую половину того, что он зарабатывает, он тратит на одежду, обувь, галстуки и сахар. Одет он куда элегантнее, чем я.

За последние несколько месяцев работы становится все больше и больше. Больница моя расположена на отличном месте. Больные прибывают по Огове и ее притокам в своих каноэ из мест, расположенных как выше, так и ниже по течению реки. А возможность, которая предоставляется сопровождающим их родным, остановиться и жить здесь еще больше поощряет их сюда приезжать. Способствует этому и еще одно обстоятельство: я всегда дома, если только — а это случалось за все время лишь два или три раза — мне не потребовалось выехать на какой-либо миссионерский пункт, чтобы оказать врачебную помощь тяжело больному миссионеру или кому-либо из членов его семьи. Таким образом, туземец, которому, чтобы приехать сюда, приходится