Время карликов - Игорь Рыбинский

– А может, вспомним старое: начнем работать вместе?

Он заглянул в глаза другу так доверительно, что Виктор растерялся, а потом махнул рукой:

– Да не тянет меня больше на большие дела. По мне приятнее целый день баранку крутить.

– Ну, тогда иди ко мне водителем!

Владимир Фомич хлопнул по кожаной обшивке кресла:

– Нравится машина? Хочешь: с завтрашнего дня она твоя – будешь меня возить и удовольствие получать, крутя баранку.

Неожиданно Подрезов согласился. А когда он вылез, начальник охраны сказал боссу:

– Хорошего же вы работника взяли. Он Ахметову в аэропорту нос сломал, а Мамаеву такой фонарь под глазом засветил!

Но Высоковский только рассмеялся в ответ. Надо же, он боялся этой встречи, а вот как оно повернулось. Витьку-то, оказывается, жизнь не просто покрутила, но, кажется, даже поломала.

Глава вторая

1

Поскольку Подрезов самым наглым образом влез в мой рассказ, то придется и о нем сказать несколько слов. Хотя, что о нем говорить? Семь лет, проведенных им вдалеке от Владимира Фомича, были не такими насыщенными и интересными, как у нашего героя.

Семь лет прошло с того вечера, как он хлопнул дверью, покинув лежащего на полу Высоковского, выскочил на улицу, залез в свой автомобиль и долго не мог завести его – тряслись руки. «Что это со мной?» – удивился Виктор, потому что внешне он оставался совершенно спокойным. И только когда, наконец, тронулся с места, сообразил, что ехать ему и в самом деле некуда. Машина сама, как старая лошадь, знающая наизусть дорогу, привезла его к дому, но Подрезов долго не вылезал. Начался дождь, крупные частые капли вылетали из сумрачного вечернего неба, барабанили по стеклу машины, за запотевшим стеклом не было видно ничего, и казалось, мир остался где-то далеко-далеко, отделился от Виктора холодным ливнем – для того лишь, чтобы тот не смог найти дорогу назад, даже если захотел бы вернуться. Иногда за оконной хмарью вспыхивали фары въезжающих во двор автомобилей, раз совсем рядом по луже прошлепали чьи-то быстрые шаги – словно несчастная Витькина судьба пробежала мимо и скрылась во мраке.

Он достал из кармана портмоне, пересчитал деньги, проверил, в кармане ли заграничный паспорт; после чего вылез под дождь. Поднявшись домой, он оставил на тумбочке прихожей ключи от машины и техпаспорт, поднял с пола небольшую дорожную сумку, с которой обычно мотался по леспромхозам, расстегнул застежку-молнию и глянул внутрь – все на месте: джинсы, свитер, кроссовки и набор для бритья.

Подрезов открыл дверь и уже было переступил через порог, но в последний момент достал из кармана ключи от квартиры и положил их на тумбочку рядом с автомобильными.

Хорошо, что паром в Стокгольм отправлялся после полуночи: Виктор успел купить билет, оставил свою сумку в пустой каюте и всю ночь просидел в баре, как всякий слабый человек, не понимая, что новую жизнь нельзя встречать со стаканом в руке. А он пил весь следующий день и смотрел в окно на затянутое низкими облаками небо, на мелкие капли частого дождя, полосующие окна, и стада барашков, пасущихся на гребнях темно-серых волн. Подрезов уже не понимал, куда плывет он и зачем, а потому последнюю ночь перед прибытием в Швецию он старательно топил в стакане с нескончаемым потоком исконно русского напитка. Но когда таможенник в стокгольмском порту Фрихаммен, покосившись на худосочную дорожную сумку, спросил: «Водка? Вино? Пиво?», Виктор похлопал себя по животу и ответил: «Все – здесь!».

Швед втянул носом воздух и поверил сразу. Но на всякий случай пощупал сумку, потряс ее, после чего разочарованно вздохнул.

– Проходите!

Возле металлической решетки забора, ограничивающего территорию порта, стоял старенький автомобиль «Вольво» – такси.

Подрезов открыл дверь и сел рядом с водителем.

– На заднее сиденье, – неожиданно сказал таксист по-русски без всякого акцента.

Виктор послушно пересел и тут же ответил на вопрос «Куда ехать?»:

– В Гетеборг!

Повезло, что водитель из бывших наших. Швед наверняка не повез бы клиента за триста с лишним километров. Правда, коренные шведы вряд ли работают в такси. А так за разговором три часа пролетели незаметно. Хотя говорил один лишь таксист.

– …Второй год здесь. Все дома оставил: квартиру, машину, жену – теперь уже бывшую, бизнес свой, хотя там одни долги. По началу, как все, крутился, потом магазинчик свой открыл: поляки мне шмотки поставляли. Вылезать из нищеты начал, решил оптовой торговлей заняться, взял кредит в банке, арендовал фуру и поехал в Польшу за товаром. Загрузился, прошел таможню, а за Брестом тормознули нас, меня с шофером на дорогу выбросили, и укатила наша фура с товаром на двести тысяч долларов в неизвестном направлении. Все потерял, не говоря уже о двух выбитых зубах и сломанном ребре. Домой вернулся, отлежался, пошел в банк – так, мол, и так. Вот протокол из милиции, телефоны следователя. Начальник кредитного отдела головой покивал: «Не повезло Вам». А на следующий день в дверь позвонили: пришли трое бритоголовых и требуют вернуть деньги немедленно…

Он продолжал говорить, а Подрезов, прикрыв глаза, слушал, но голос таксиста затихал и улетал куда-то, в полумраке открывалась дверь, Виктор вскакивал с кресла, чуть не опрокидывая не отключенный телевизор. Татьяна бросалась на шею мужа, и кудряшки щекотали лицо, хотелось чихать от счастья и улыбаться. Он целовал ее мокрые от слез щеки, а она вскрикивала.

– Ты уснул, что ли?

Виктор открыл глаза и увидел летящее навстречу шоссе, сосны, освещенные солнцем, стояли на вересковых пригорках, между стволами летали сороки и трясогузки.

– …А потом Сиркка говорит…

– Кто? – не понял Виктор.

– Жена моя шведская. Хотя какая она шведка? Финка, только родилась здесь – в Шеллефтео. Это на севере. Так вот, она заявляет: хватит тебе жить на пособие. Покупаю машину, а ты будешь на ней зарабатывать. Через год вернешь мне мои деньги за «Вольво» плюс банковский процент.

– Ты представляешь, – возмущался водитель, – она мне товарный кредит предоставила!

– Симпатичная? – поинтересовался Подрезов.

– Угу, – усмехнулся таксист, – для финки. Хотя выглядит она неплохо для сорока восьми лет. Но мне-то тридцать пять, и я к другой семейной жизни привык. Чтобы все общее: машина, квартира, постель, друзья и деньги, конечно. Да я бы этой Сиркке все бы до копейки отдавал, даже чаевые, только чтобы по-человечески у нас было. А то купишь, бывало, у наших туристов бутылку водки, домой принесешь, ставишь на стол, ищешь в холодильнике закуску для себя, жены. А она уже из комнаты орет: Алекс, ты что, алкоголик? И ставит бутылку в бар – пусть будет там до праздника. А в баре уже этих бутылок столько! Не выдержал однажды – купил удочку, прихватил литровую «Пшеничной» и на озерцо. Удилище в берег воткнул, разложил на газетке колбаску, сырок, огурчики. Рядом в десяти шагах мужик рыбачит. Я ему бутылку показал – подваливай, дескать. Тот спиннинг свой прихватил и смылся. Я и двух стаканчиков пропустить не успел, полиция подъезжает. Покажите Вашу лицензию на лов рыбы! И потом – распитие спиртных напитков в общественном месте. Отобрали у меня удочку, бутылку, привезли в участок и штраф выписали – почти месяц потом вкалывал, чтобы его отработать. Бросил бы все и уехал. А куда?

Таксист бросил взгляд на клюющего носом Виктора и спросил:

– А ты зачем сюда приехал? Если от проблем бежишь, то здесь их у тебя будет еще больше. Не для нас эта жизнь.

Расставались они почти друзьями. На прощанье водитель сунул Подрезову визитку:

– Будешь в Стокгольме – звони. Посидим где-нибудь, родину вспомним.

Свен Юханссен жил в кирпичном коттедже на окраине Гетеборга. За улочкой с одинаковыми красными домиками виднелись сосны и бледные воды пролива Каттегат. Вокруг было безлюдно и тихо, только ровные верхушки стриженых придорожных кустов подрагивали от легкого ветра, пахнущего морскими водорослями. Виктор несколько раз надавил на кнопку звонка, висящего рядом с калиткой, но из дома никто не вышел, даже шторы за окнами не шевельнулись. Никого.

Чтобы как-то убить среднеевропейское время, Виктор побрел по ровной асфальтовой дорожке, пока, наконец, не вышел на окраину поселка, где находилась автозаправочная станция и маленькое кафе. За короткой барной стойкой скучал высокий блондин лет тридцати: похоже, посетители не часто заглядывали сюда.

– Кофе, – сказал Подрезов, но, увидев печальные глаза бармена, исправился: – Пиво, сосиски и сэндвич.

За окнами плескалось море, и оно было совсем близко. Белый пароход, плывущий неизвестно куда, скользил мимо неторопливо, освещаемый лучами начинающего вечереть солнца. Потом прошла плоская баржа, груженная лесом. Блестели белые бока берез, и чайки крутились возле борта – кто-то, как видно, с борта бросал птицам куски хлеба.