Клоны - Павел Амнуэль

– Ты совсем не помнишь? – Лайма наклонилась и положила ладонь ему на лоб, какая теплая, не убирай, ты меня лечишь, я чувствую твою внутреннюю энергию, сейчас мне станет лучше, и я все пойму…

– Ты и так все понимаешь, мой хороший. – Почему в ее голосе такая грусть?

– Очень устал, – пожаловался Леонид. – Тринадцать суток без сна – даже при активации срок слишком большой.

Лайма кивнула. О чем-то напряженно думала, но он не мог понять ее мысли, Лайма была от него закрыта. Она никогда в последнее время не ставила мыслеблок. Зачем? Они были единым целым, иначе ничего не получилось бы, он должен был знать о Томе то, что знала только Лайма, он служил посредником между ее памятью и компьютерами, рассеивавшими воспоминания по огромному числу вселенных-клонов в поисках взаимно однозначного соответствия. Он не хотел знать об отношениях Лаймы и Тома, но так было нужно, он даже помнил, как они… Сейчас-то зачем это вспоминать, и, тем более, бессмысленно волноваться по этому поводу, а он нервничал, не мог справиться с волнением. Лайма закрылась – почему?

– Лео, – мягко произнесла Лайма, – пожалуйста… Просто… Понимаешь, я помню и то, что было здесь, и то, что происходило… тоже здесь, с нами и Томом. А ты пока не вспомнил себя-здешнего, ты еще там.

Он заставил себя сесть. Взял руки Лаймы в свои и понял, что вернулся. Внимательно оглядел комнату еще раз. Барьер между гостиной и кухней. Шкафчики. Чайник – электрический, с термостатом. Низкий столик – такие раньше называли журнальными, потому что… Журналы – настоящие, не на пластике даже, а на бумаге. Окно, как в домах Централ-парка. За окном (стекло?) голубое небо с единственным маленьким круглым облачком, похожим на луну. Крыша, дом напротив…

Он никогда здесь не был, но знал, что, если подойти к окну и посмотреть вниз, можно увидеть садик с подстриженными кустами и скамейку, на которой сидит женщина-гавайка, у нее болят колени, она сжимает их крепкими ладонями, будто от этого ревматическая боль стихает, женщина смотрит вверх, и если он действительно подойдет к окну, взгляды их встретятся, и она спросит: «Как Лайма, сэр? С ней все в порядке? Не нужна помощь?»

Откуда он знал…

Он знал. Он вспомнил собственные расчеты, выступление на семинаре памяти Линде в позапрошлом году в Ванкувере за пару месяцев до отлета «Коринфа», Лайма поехать с ним не смогла, и он почему-то ревновал, думал, что она отправится в Касабланку к Тому, все-таки многое их в прошлом связывало, слишком много такого, о чем он не хотел знать, но тайн между ним и Лаймой не было, да и как могли возникнуть тайны, если на третий день после знакомства они раскрыли друг для друга память, они были так влюблены, так огорошены собственным счастьем и желанием знать все друг о друге, что не подумали о последствиях, кто об этом думает в такие минуты, и он узнал, как хорошо было Лайме с Томом, как они хотели ребенка, и как потом все пошло прахом, потому что Том полюбил другую, любовь непредсказуема, и, когда даешь клятву вечности, нужно понимать, что вечность порой бывает короче секунды, вечность – кажущаяся суть времени, Том ушел к Минни, и Лайма…

– Лайма, – сказал он, – я люблю тебя.

Слова остались в воздухе этой комнаты, в этом чужом мире, в этом своем мире.

Лайма провела ладонью по его щеке, будто губкой коснулась не лица, а мыслей, памяти, и… он, пожалуй, узнал комнату… он бывал здесь… несколько раз. Да.

Он встал, подошел к окну и прислонился лбом к теплому стеклу. Внизу был небольшой сад в английском стиле – газон и аллея со скамейкой под раскидистым деревом. На скамейке сидела женщина лет пятидесяти и, сложив руки под грудью, смотрела наверх. Увидев в окне Леонида, она улыбнулась и что-то сказала, он не расслышал и поманил Лайму, чтобы она посмотрела.

– Это миссис Гановер, – сказала Лайма. – Соседка с первого этажа. Работает у Винса в пекарне. Ночью печет очень вкусный хлеб, а днем, выспавшись, сидит на скамейке, дышит воздухом. Она одинокая…

– Что она говорит? – перебил Лайму Леонид. – Прочитай по губам.

– Ох… – смутилась Лайма. – Говорит, что мы хорошая пара. Нет, она сказала: замечательная, мы очень подходим друг другу. И еще…

– Да?

– Она говорит: не вечно мне убиваться по Тому.

– Убиваться по Тому? – не понял Леонид. – Мы же его спасли…

Он вспомнил. Городское кладбище перед поворотом на аэропорт Ваймеа-Коала. Металлические ворота. Дорожки. Памятник. Фотография. Комао Калоха. Он… не вернулся? Лайма, склонившаяся над могилой, ладони стиснуты, взгляд… Том погиб. Грузовик потерял управление…

– Лайма, – пробормотал Леонид, – прости меня, пожалуйста.

Лайма прижалась лбом к его плечу и что-то сказала, Леонид не расслышал и переспросил.

– Это я с миссис Гановер, – сказала Лайма. – Мы с ней иногда так переговариваемся – я у окна, она внизу, в садике. Она умеет читать по губам – я научила.

– Вот как….

– Она говорит, что тебе будет трудно со мной.

– Почему?

Лайма отошла от окна, прошла на кухню, сказала оттуда:

– Она знает, что ты русский.

– Ну и что? – удивился Леонид. – Какая…

Он вспомнил и это. Господи… Ему придется уехать. Виза только до конца месяца. Шеф с Витей и Реной улетают сегодня.

Он не сможет без Лаймы. Он никогда без нее не мог. С детства – с первой встречи. Он прилетел в Ниццу с экскурсией из Москвы, а Лайма с такой же школьной экскурсией из Ваймеа. Ваймеа… Будто в сказочной стране. Он нырял, и однажды, вынырнув, увидел рядом девичью головку, прозрачная шапочка не скрывала копну черных, как космос, волос. Он не умел знакомиться, боялся показаться навязчивым, нелепым и, главное, не остроумным.

«Вы, – сказал он, – из какой школы?»

«Я из Ваймеа, это на Гаваях, ты не знаешь, у тебя, наверно, плохо с географией».

Он смутился и хлебнул соленой воды.

«Ну что ты, – сказала она, – давай поплывем к берегу и познакомимся заново».

Так это было. Они лежали на мелкой гальке, смотрели на пересекавший ярко голубое небо белый и почти невидимый штрих-пунктир орбитального кольцами говорили, говорили… Никогда прежде он столько не молол языком. Не вообще, а с девушкой, которая ему безумно нравилась.

Когда нужно было разъезжаться (школьный автобус Лаймы улетал в Париж – старшеклассников везли осматривать Лувр и Музей Кали, а Леонид возвращался домой, его экскурсия закончилась), они обменялись адресами и кодами и долгие месяцы смогли прожить друг без друга. Конечно, письма, разговоры по стерео, были и ночи вдвоем, когда им удавалось встретиться на пару часов в нейтральной зоне – то на Камчатке, то на Кубе, где были юношеские лагеря с прямым подключением.

А после школы…

Он не хотел вспоминать их размолвку, ему казалось, что все между ними кончено, у Лаймы появился поклонник, с которым она…

– Ты и Том, – сказал Леонид.

Лайма поставила на столик закипевший чайник, разложила салфетки, разлила по чашкам заварку, положила дольки лимона – очень старательно, не глядя на Леонида.

– Ты и Том… – повторил он.

– Пожалуйста, – сказала Лайма, – не надо. Ты спас Тома – там.

– Там… – повторил Леонид. Ему с трудом удавалось разделить воспоминания. Он спас Тома. «Коринф» вернулся. Корабль был не на ходу, двигатели сдохли, когда звездолет переместился во вселенную-клон. Том Калоха вернулся, и Леонид видел его могилу на кладбище Ваймеа, потому что Том разбился на грузовике.

– Наташа, – сказал Леонид.

– Твоя жена? – подняла брови Лайма.

– Послушай, – торопливо, сказал он. – Я разведусь. Мы с ней давно чужие люди. Я разведусь и вернусь. Нам нельзя друг без друга.

– Да, – кивнула Лайма, доливая в чашки кипяток из чайника.

– Я разведусь, – повторял Леонид, как мантру.

– Лео, – сказала Лайма, – пей чай, остынет. Тебе нужно ехать.

Она опять говорила по-английски.

– Твою жену зовут Натали, – слишком спокойно, чтобы Леонид смог обмануться, сказала Лайма. – И ты не вернешься, потому что…

В гостиной заиграла приглушенная мелодия Моцарта.

– Тебя. – Голос Лаймы звучал ровно. – Это Натали, ответь.

Она отвернулась к окну и поднесла к губам чашку. Мобильник Леонид обнаружил в кармане куртки, небрежно брошенной на валик дивана.

– Леня, – голос Наташи. – Как ты там? Что-то я забеспокоилась, вот решила позвонить, дорого, но я на минуту, у тебя все в порядке, мне сказали, вы сегодня летите домой, Папа поменял билеты, ты знаешь, вас показывали в новостях, не вас-вас, а обсерваторию, телескопы Кека, я тебя высматривала, но не увидела, а почему ты не отвечаешь на мейлы, третий день уже, я забеспокоилась и вот решила… у тебя все в порядке?

Бесконечная лента слов.

– Да, – выдавил Леонид. Оглянулся на Лайму, прижал аппарат к уху. – Все в порядке.

– Тебя встречать в Москве?

– Да, – сказал он. – Нет.

Нужно было сказать «нет» два раза. Почему он…

– Хорошо, – сказала Наташа. – Я тебя люблю.