Выход где вход - Татьяна Алексеева

— Отговорки! — огрызнулась Вера. — Если человек с самого начала хочет сэкономить на услугах, нечего и обращаться.

Она заподозрила, что Кит перебросил на неё Инфузорию, даже не вникнув в ситуацию. Пусть, де, помощница разбирается. А всякий намёк на неравенство в их отношениях Вера принимала болезненно. Образование и старшинство в возрасте поддерживали в ней чувство легкого превосходства. И оно мгновенно улетучивалось, едва между ними обозначалась деловая иерархия.

Вера резко отвернулась и уставилась в окно, как делала всегда, когда изображала обиду. Весьма решительно отвернулась, даже шею напрягла — так хотелось, чтобы её чувства были замечены. Но Кит расслабленно управлял машиной, не глядя в её сторону.

На тротуаре замаячила Марь Иванна в коричневом демисезонном пальто и вязаном платке. Вера радостно заулыбалась, замахала рукой. Нравилась ей Марь Иванна своей искренностью и прямодушием.

На фирме Вера сразу окунулась в море бликов и зеркальных отражений. Мягкое мерцание керамической плитки, ламината, мониторов, прозрачных перегородок, множества мелких лампочек пробуждало в ней ребёнка, распахнувшего глаза на огонёчки ёлочной гирлянды, на всё, что сияет и светится. Лучезарные улыбки, крохотные чашечки с кофе и огромными кусками сахара на блюдце, вышколенные сотрудники, бесшумно шуршащие по офису, — всё это доставляло ей удовольствие именно как зрителю. Каждый раз, попадая в какую-нибудь фирму на переговоры, Вера поражалась готовности служащих целыми днями там сидеть. Но именно 'сидеть' ей в офисах и нравилось. Марь Ивана, не привычная к роскоши, в окружении евростиля почувствовала себя неловко и принялась нервно одергивать юбку.

Их приветствовал тихий юрист, сотрудник фирмы. Он источал тихость всеми доступными способами — бесшумно двигался и еле перебирал губами. Шелестел что-то себе под нос, внятное лишь ему одному. Всем приходится напрягаться, чтобы расслышать хотя бы слово. Его безупречный внешний вид — полированные щеки, эксклюзивные костюм и галстук, накрахмаленная до несгибаемости рубашка, — сразу обозначил дистанцию между ним и Никитой. Кит предпочитал трехдневную щетину и свободный покрой одежды. В потертых джинсах и бесформенном свитере он чувствовал себя непринужденно при любом официозе.

Юрист рассматривал документы на квартиру Марь Иванны, с непроницаемым, как у игрока в покер, лицом. От его решения зависело, будет ли внесен аванс за квартиру. Изучая документы, он то деревенел до состояния манекена, то начинал монотонно раскачиваться в кресле, поскрипывая кожаной обивкой. Нервно и подолгу потирал переносицу, впадал в задумчивость. Изредка покашливал. Обеспокоено дотрагивался до горла и жестом подзывал офисную девушку с бокалом минеральной воды.

По временам юрист ввинчивался взглядом в Кита, расползшегося по кожаному дивану, словно просвечивал его насквозь. Кит всем своим видом демонстрировал, что этот блеф ему не интересен. 'Ничего он в документах не найдет! У нас все чисто. Чище не бывает!' — отвечал он взглядом на недоуменные взоры Веры. Пару раз прошелестели, обращенные к Киту, какие-то вопросы.

Через час участники переговоров всё еще всматривались в донышки опустевших чашек. Лишние куски сахара на краю блюдца оплыли коричневым кофейным айсбергом. Устав от неподвижности, Вера сосредоточилась на Марь Иванне. Психологическая поддержка клиента входила в круг её обязанностей. На лице той застыла смесь глухой озлобленности с тихим отчаянием.

За квартиру намеревались внести аванс противные покупатели — те самые, что хулили её наперегонки со своей риелторшей. И Марь Иванна никак не могла смириться с этой жгучей несправедливостью.

— Ну, те-то, у которых дача от моей неподалеку, они ведь тоже дали согласие! — причитала она на ухо Вере, задыхаясь от протестных чувств.

Вера, изнемогая от жалости, напирала на практическую полезность сделки:

— А зато эти предложили на тысячу больше. Те-то так и не смогли прибавить. Марь Иванна, ведь деньги — в Ваших интересах. Разве Вам не нужна эта лишняя тысяча?

Марь Иванна в ответ лишь злобно шипит:

— Ох, как они мне не нравятся, такие самодовольные! Вид у них — будто всё лучше других знают. Даже не поговорили со мной, о соседях не расспросили. Разве это по-людски?

— Но это — рынок, понимаете? Рынок. Кто больше денег дал, того и квартира.

Вера пыталась пробудить в Марь Иванне самосознание 'собственника'. Призывала её порадоваться выгодной сделке. А та лишь жалобно лепетала, чуть не плача:

— Но ведь квартира мне — своя, родная. Столько лет в ней прожито! Хотелось хорошим, душевным людям оставить. Передать в теплые руки. Я так на тех, первых, надеялась.

Тихий юрист отложил в сторону документы и жестом концертирующего пианиста прикоснулся к паспорту хозяйки. Марь Иванна вздрогнула, покрылась красными пятнами. Юрист углубился в изучение паспорта и неспешное сличение фотографии с оригиналом. Долго, вдумчиво сравнивал испуганную физиономию в паспорте с разгоряченным живым лицом.

Повисло недоуменное молчание. Несколько минут до слуха доносилось лишь поскрипывание кожаной обивки. Вера потихоньку гладила вязаный рукав, надеясь поддержать, успокоить. Хозяйка квартиры с вызовом уставилась на юриста. Чувствовалось, что Марь Иванна будет только рада, если внесение аванса сорвётся.

Вера бросила умоляющий взгляд на Кита. В ответ резкое движение верхних век — вниз, и гневно раздувающиеся ноздри — векам навстречу. Разрешение на аванс беззвучным юристом было всё же дано. Но с видом полководца, нехотя принимающего ключи от завоеванного города.

Высадив у метро безутешную Марь Иванну, Кит долго не мог унять негодования. Вера клокотала двойным раздражением — на юриста и на Кита. Напарник возмущал её непониманием простейших психологических законов:

— Слишком тихий голос у управленца — форма контроля над людьми. Представь, сколько сил нужно вкладывать, чтобы не упустить ни одного слова этого важного человека. Все сразу умолкают, напрягаются, прислушиваются. А, главное, у тебя уже нет мысли о том, чтобы самому что-то сказать. Только бы его расслышать!

Вера вычитала это из какой-то книжки, но автора забыла.

— Квартира у нас — чистейшая! — гневно бухтел Кит. — Ради чего мы три часа проторчали в их офисе на одном только сахаре с намеком на кофе?

Вера вдруг вспомнила, что была обижена на Кита ещё по дороге на фирму. И снова решительно отвернулась к окну. Недовольство собеседником у неё обычно проявлялось в том, что она замыкалась, уходила в себя, отгораживалась.

— …. держать людей в напряжении несколько часов! — почти без паузы продолжил Кит. — И все это — шебурша, не громче травы.

Он затормозил, пропуская вперед машину. И резко выплеснул остатки чувств по адресу юриста:

— Мммммм, сколько же у этого чудика комплексов! Худенький, неуверенный. Глазки бегают. А туда же — в Наполеоны, в вершители судеб! Да его без дорогого костюма от мебели не отличить. Из кресла еле виден. Ничтожество! И сам про себя это чувствует.

Вера втянула голову в плечи, предпочитая переждать грозу. Не хотелось работать громоотводом и подставляться под разряды отрицательных эмоций. Раз уж все слова её бесполезны, так хоть от лишних сотрясений укрыться.

— Давай в какую-нибудь кафешку заедем, — подуспокоившись, предложил Кит. — А то у меня их сахар поперек горла встал.

Однако Вере сахар не встал поперек горла. Тонкий кофейный аромат вкупе с красующимися в витрине кусками тортов — фруктового, ягодного, орехового, со взбитыми сливками, — мгновенно вскружили ей голову. Но Кит тяготел к конкретному — супам и горячим блюдам.

Претендовать и на обед, и на торт, было слишком большим нахальством. И Вера выбрала торт — наиболее дорогой и недоступный. Через пару минут Кит сосредоточенно поглощал обед, а Вера позвякивала ложечкой в элегантной чашке, потихоньку разрушая душистое кремово-ягодное счастье.

Ей казалось, что Кит по-прежнему поглощен собой, оставляя её тонуть в одиночестве. Порываясь привлечь внимание к своим чувствам, она кольнула его неприглядной правдой:

— Юристом возмущаешься, а о главном ты помалкиваешь. Эти клиенты так хотели заполучить квартиру, что сверху цены предложили не одну тысячу, а две. Точнее, одну — хозяйке, одну — тебе… Чтобы ты сделал выбор в их пользу.

— Не 'тебе', а нам, — ощерился Никита, переходя в оборону. Голос стал жестким, официальным. — Я что-то не понимаю. Учишь меня жить, талдычишь о нравственности. Ты что — готова отказаться от лишних денег? Можешь вручить свою долю Марь Иванне.

Причем тут деньги? Вера блуждающим взором скользнула по стенам и посетителям кафе. Уткнулась в коричневый водоворот, поднятый в чашке сверкающей ложечкой. Она никому не нужна, никому! Даже Кит на неё смотрит исключительно как на средство для заработка. Может, и делает вид, что с ней интересно общаться. Но реально ему требуется от неё только четко выполняемая работа. Иначе он заметил бы, как ей плохо.