Поворотный день - Владимир Богомолов

Поручил он своим механикам побеседовать с пленными, прощупать их, что они за народ. Комэск не допускал мысли, чтоб все они были идейной контрой. А сам — на коня и в штаб.

Не стал лишний раз на глаза командарму попадаться, а прямо к начальнику тыла.

Тот сидел над стопкой бумаг. По напряженно наморщенному высокому лбу было видно, с каким трудом дается ему выкраивание боеприпасов, продовольствия, фуража. Услышав звон шпор, приподнял голову от стола. На худом бледном лице ничего, кроме досады. «Еще один проситель», — без труда прочитал Дундич в глазах начальника тыла и не стал его разочаровывать.

— Где бензин? — спросил так, словно они уже говорили об этом накануне.

— Для чего, для кого?

— Для броневиков.

На мгновение в усталых глазах промелькнул живой огонек, но тут же погас.

— Броневиков в списках нет. Позавчера последний подбили, — ответил и выразительно вытянул длинную шею, указывая на дверь.

— Позавчера не было, а сегодня есть. Отбил у Краснова шесть штук, — уже веселее сказал Дундич, прощая его неосведомленность. — Нужен бензин.

Начальник тыла с недоверием посмотрел на офицерскую шинель кавалериста, но на всякий случай порылся в бумагах и, отодвинув одну из них далеко от глаз, сказал:

— На заводе Нобеля есть пятьсот литров. Но это резерв командующего. Для аэропланов.

— Давай резерв, — протянул нетерпеливо руку к бумаге Дундич.

— Неси распоряжение, — мирно, но твердо сказал человек за столом и отложил бумагу в сторону.

Делать было нечего, пришлось идти к командарму.

Ворошилов только что отпустил командиров и, стоя возле распахнутого окна, наблюдал, как свежий октябрьский ветерок выталкивает из комнаты сизые табачные облака, плавающие под высоким потолком. Увидев в дверях Дундича, Климент Ефремович сразу вспомнил об отбитых у белых броневиках и о своем приказе. По обиженному выражению лица догадался — Дундич недоволен новым назначением. Приготовился выслушать жалобу: Буденный предупреждал, что непременно приедет. Хорошо хоть, назначил его врио, дня на два-три, пока не вернется с бронепоездом с южного участка Алябьев. А там все встанет на свои места.

— Садись, Ваня, — пригласил Ворошилов, ожидая горячности серба. — Знаю, о чем хочешь сказать.

Продолговатое лицо Дундича вдруг дрогнуло и немного округлилось — он улыбнулся.

— Раз знаете, пишите бумагу.

— Бумагу на тебя я отправил с нарочным.

— Не на меня, товарищ командарм, на бензин, — теперь уже вовсю сверкал белыми зубами Дундич, радуясь своему розыгрышу.

— Погоди, погоди, — пытался что-то припомнить Ворошилов. — Мне сказали, что ты и бензин захватил.

— До бензина семь верст, товарищ командарм. На станции Воропоново стоят цистерны. Вот я и думаю туда съездить. Но не на чем.

Ворошилов сел в просторное кресло, спинка и подлокотники которого были обтянуты коричневым хромом. Бегло глянул на ворох бумаг, на угол полусогнутой карты, потянулся к трубке, телефона, потом перевел взгляд на Дундича, с лица которого все еще не сошла слабая улыбка преждевременной радости.

Командующий обдумывал, как поступить в данный момент: дать часть аэробензина дивизиону, и он доставит в Царицын горючее. А вдруг на станции Воропоново нет цистерн? Пленные обманули, заманивают в ловушку? По лицу Ворошилова пробежала тень тревоги. Она коснулась и Дундича. Он присел на краешек кресла, спросил:

— Дадите?

Ворошилов находился во власти сомнений. «Каждой машине по три пуда надо, — прикидывал командарм, перебивая арифметику ввинтившейся в мозги поговоркой «купила баба порося…» — Отдам ему — авиаторы заедят. Уже жаловались, что держу их на голодном пайке. А я не Христос, чтобы семью хлебами… У речников попросить? У них мазут». И вдруг лицо Ворошилова осветила слабая надежда: «Ведь из мазута можно сделать бензин». Он решительно снял трубку, попросил начальника тыла.

— Слушай, Николай, отдай бензин бронедивизиону. А мы с тобой поедем на завод Фейгельсона…

— Ну, Ваня, — протянул крепкую ладонь командарм, — на тебя вся надежда. Не возьмешь цистерны, хлебнем мы лиха.

— Возьмем, — без тени сомнения ответил Дундич и поспешил на второй этаж.

За Дундичем закрылась дверь, а Ворошилов вновь глянул на лист, плотно забитый черными глазастыми буквами. «Как называется эта гарнитура?» — подумал и прочитал несколько строк, не углубляясь в текст. Потом вернулся к началу и спросил вслух:

— Что же вы пишете, генерал Краснов? С такой фамилией воевать бы за красных. — И начал читать.

«Граждане г. Царицына и вы, заблудшие сыны Российской армии! К вам обращаюсь с последним предложением мирной и спокойной жизни в единой и великой России, России православной, России, в бога верующей. Близок ваш час, и близко возмездие божие за все ваши кровавые преступления. Наши силы растут! («Это верно, — отметил про себя командарм, — но не за счет бога».) Уже не одна Донская армия борется за свободу своих станиц и хуторов, но и грозная Российская армия — южная, ведомая маститым полководцем, героем Львова и Перемышля, бывшим главнокомандующим Юго-Западного фронта, генералом от артиллерии Н. И. Ивановым, неудержимо наступает на Воронеж. (Ворошилов опять не удержался от усмешки: «Они-то на Воронеж, а вы тут застряли».) Союзники высаживаются в Новороссийске и Одессе, чтобы идти на Москву. С ними идет к нам множество танков, сотни аэропланов и тяжелые дальнобойные орудия. Царицын будет сметен с лица земли взрывами страшных снарядов.

Скажите, за что погибнете вы, за что погибнут ваши жены и дети и богатый город обратится в пустыню и развалины? Вот раньше люди умирали за веру, царя и отечество; мы умираем за веру и свою родину, за свободу и счастье своих станиц и хуторов, и нам легко умирать. За что вы умираете? За те триста рублей в месяц фальшивых, ничего не стоящих керенок? Но что вы едите? И вам даже хлеба не хватает.(«Это верно, господин генерал», — согласился командарм.)

У нас на Дону нет помещиков и капиталистов, но все мы люди равные и живем не бедно. («Ну и здоров ты врать, Петр Николаевич!») Наши воины и рабочие получают в день два с половиной фунта хлеба и один фунт мяса, и нам есть во что обуться и одеться. Именем бога живого заклинаю вас! Вспомните, что вы русские и перестаньте проливать братскую кровь русских людей. Я предлагаю вам не позже 15 ноября (Ворошилов машинально глянул на перекидной календарь. Листок открыт на 13 числе) сдаться и сдать ваш город нашим донским войскам. («Ни больше и ни меньше», — прокомментировал с усмешкой Климент Ефремович.) Если вы сдадитесь без кровопролития и выдадите мне ваше оружие и военные припасы, я обещаю сохранить вам жизнь. У вас два исхода: свободная, счастливая жизнь гражданина свободной России, или смерть, смерть позорная. Спешите избрать исход теперешнему ужасному положению. Я жду до 15 ноября. После — пощады не будет.

Генерал Краснов»

— Ну зачем же так, господин генерал? — спросил командарм, глядя в черноту окна. — Первый раз в октябре попугали, и хватит. А то ведь так и авторитет недолго подмочить.

Ворошилов сложил письмо Краснова, засунул его в карман кожанки и вышел из кабинета.

Нефтеперерабатывающий завод Фейгельсона, как его продолжали называть по имени прежнего хозяина, находился на северной окраине Царицына. Из оставшихся запасов нефти рабочие делали мазут. В самом начале осени командование фронта попросило рабочий Совет наладить производство бензина. И сейчас Ворошилов решил проверить, как идут дела.

Когда его коренастая фигура в черной кожанке, перепоясанной ремнями, выросла в дверном проеме, рабочие подумали, что командарм приехал просить еще добровольцев на фронт. Но Климент Ефремович сказал, что вчерашнее наступление белых сорвалось и у Красной Армии есть передышка. Но не больше двух дней.

— Дайте нам неделю, — попросил за всех молодой инженер, единственный специалист, который остался на заводе из прежних технократов.

— Если удастся одна наша операция, я дам вам неделю, — сказал командарм. — Но если нет, то я приехал просить вас, товарищи, закончить монтаж завтра, и не позже. Иначе ни один аэроплан не поднимется в воздух и ни один броневик не выйдет с базы. И тогда господин Краснов не остановится ни перед чем…

Тягучее молчание повисло вместе с табачным дымом в директорском кабинете. Рабочие получили все, что мог дать заводу осажденный город для возведения колонн, — прокат, трубы, дополнительный паек. Были обговорены сроки — первый пуд бензина фронт получит к Новому году. До Нового года еще полтора месяца. Монтаж в основном закончен. Если штаб подбросит еще человек тридцать, к утру, пожалуй, закончат наладку крекинга. Бензин пойдет. Правда, за качество трудно поручиться, но моторы на нем работать будут. Так изложил существо дела молодой инженер. Члены рабочего Совета лишь изредка дополняли его размышления подробностями, согласными кивками и однозначными «ага», «так-так».