Драконья буря (ЛП) - Далтон Сара

— Мы знаем это наверняка? — Серена снова начала ходить. — Можем ли мы сделать это, потому что мы выступим против религии, которая распространяется по земле так же быстро, как чума? Можем ли мы это оправдать?

— Людей порабощают, принцесса! Людей казнят! Люди сами себя наказывают, — взорвался господин Зимин. — Мы обязаны вмешаться.

— Мне нужно подумать об этом, — сказала Серена. — Я… я должна уйти и обдумать все это. Мы должны быть осторожны. Эта встреча и так была изменой, но начать получать поддержку от лордов Королевства — это точно измена.

— Я не остановлюсь, — сказал лорд Зимин. — Я продолжу ходить к лордам в Ирринтии, потому что считаю, что это правильно. Послушайте меня, принцесса. Моя дочь — королева. Зачем мне говорить эти вещи, если я не верю в них? Дело не в политике. Не во власти. Я мало что выиграю от всего этого. Дело в правильном и неправильном. На какой стороне вы хотите быть, принцесса? Верной? Или неправильной?

— Принцесса Серена, если позволите, я хотел бы задать еще один вопрос, — сказал генерал Аренца. — Как умер ваш отец? Он покончил с собой, и если да, то зачем? Или его вытолкнули из балконного окна? И если да, то кто больше всего выиграл от смерти вашего отца?

13

СТЕФАН

Никто не говорил ему, что быть королем так скучно. Были дни, когда он на самом деле получал больше удовольствия от вскрытия своих фурункулов, чем от подписания документов и выслушивания жалоб придворных. И все хотели денег. Одна только Гильдия Целителей потребовала пятьдесят тысяч софий. Вместо этого он послал многих Братьев на помощь Целителям, когда они боролись с всепоглощающей чумой. Несмотря на предупреждения и многочисленные жалобы, Стефан не ожидал, что чума распространится так быстро. Он не ожидал, что уже погибло столько людей.

Он ненавидел эту заразу. Он ненавидел, что все еще был болен и что, сколько бы раз брат Миккел ни втыкал горячую иглу в его фурункулы, и сколько бы он ни пил кровь казненных менти, он все равно ложился в постель, кашляя, дрожа и с температурой. Лихорадка мешала его разуму. Ночью ему снились драконы, летающие по Эстале и выпускающие огонь в облака. Это было нелепо. Он был единственным драконом. Он был королем — он заслужил быть драконом. Любой другой был бы самозванцем, он был в этом уверен.

Но эти лихорадочные сны говорили о другом. Он больше не чувствовал себя одиноким. И он не чувствовал себя уникальным и могущественным. Болезнь мешала ему превратиться в дракона, оставив его простым человеком. Простой человек, который был королем и не мог расслабиться ни на одну секунду.

Стервятники кружили, это он знал. Они думали, что он умирает. Стефан не мог отдыхать ни мгновения. Фактически, он должен был присутствовать во всем, чтобы его доверенные «советники» не поверили, что его легко свергнуть. Он ходил на все собрания совета. Он собирал двор. Он появился на балконе Крепости Несры, чтобы произнести важную речь о том, как корона справляется с текущим кризисом. Он сделал все это при поддержке брата Миккела и его многочисленных настоек. Ночью зрение Стефана было затуманено, и он потел в своих простынях, но утром он вставал и заставлял себя бодрствовать и быть способным выполнять свои королевские обязанности.

Он должен был.

Когда Стефан получил корону, он принял несколько очень важных решений. Одним из таких решений было позволить брату Миккелу нанять нескольких братьев, чтобы они внимательно следили за каждым из его совета. Эти братья сообщили ему, что его старшая сестра Серена и его тесть, лорд Зимин, недавно встретились. Он не знал, сколько раз, но одного раза было достаточно, чтобы возникли подозрения.

Они составляли заговор против него, он знал это. Все они. Они увидели слабого короля и намеревались свергнуть его ради кого-то другого. Серена была наиболее вероятным кандидатом. Каролина была слишком молода; ни одна из жен Давэда не хотела бы такой задачи. Единственной другой альтернативой был бы его брат Лука, которого никто не видел после битвы. Кто угодно, только не Лука. Он мог драться с Сереной. Она была ему не ровня. Но Лука… В таком состоянии Лука мог убить его в одно мгновение. Лука с его отвратительными способностями менти. Он коснулся шрамов на лице, и они пылали.

Стефан раздевался перед сном, когда один из мальчиков-слуг ворвался в его комнату. Стефан хотел отругать его за дерзость, но выражение лица мальчика заставило его задуматься. Он был бледен, пот блестел на верхней губе.

— Что такое? — спросил Стефан.

— Леди Мария, — ответил мальчик. — Вам лучше поскорее пойти.

— Приведи брата Миккела, — сообщил мальчику Стефан.

Леди Зимин спала в своих покоях с тех пор, как слегла, когда чума обострилась. Тоники брата Миккела не действовали на нее. Стефан не знал почему, но предположил, что она была хрупкой женщиной, а не королем-драконом.

Его жена казалась меньше, когда он вошел в комнату. Она тонула в центре большой кровати с балдахином, а шкуры были нагромождены поверх ее крошечного тела. Несмотря на то, что жаровня горела, и в комнате было почти неприятно тепло, Мария дрожала так сильно, что у нее стучали зубы. На ее нижней губе была кровь. Стефан обошел ее, чтобы вытереть кровь рукавом, игнорируя то, как она отпрянула от него.

— Моя любовь, — сказал он. — Моя бедная, милая жена. Ты сильно страдаешь.

— Т-ты сделал это со мной, — сказала она.

Стефан нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Т-ты вызвал у меня эту б-болезнь. Т-ты был первым. Это все и-из-за тебя.

Выражение лица Стефана стало жестче. Он не мог поверить, что она говорила ему такие вещи.

— Менти начали эту чуму. Я знаю, лихорадка сводит тебя с ума, но все же.

— Н-нет. Ты принес эту чуму из Зантоса. Т-ты был п-первым. Т-ты должен у-у-умирать, а не я, — Мария отвернулась от него.

Брат Миккел вошел в комнату, а Стефан стоял, пошатываясь от слов жены. Как она могла быть такой жестокой? Что он сделал, чтобы она так его ненавидела? Он сжимал и разжимал кулаки, обдумывая то, что она сказала. Он не вернулся в Эсталу с чумой; он заразился чумой от какого-то придурка-придворного. Он вернулся всего лишь с простудой, какой-то аллергической реакцией на проклятую змею, укусившую его за большой палец. Он почти потерял большой палец. Он посмотрел на него сейчас, все еще опухший, все еще красный, под перчаткой, которую он всегда носил. Его жена, к сожалению, говорила ​​чушь из-за лихорадки.

Он отошел, когда Миккел начал давать лекарство. Бедняжка Мария стала игольницей для большой иглы Миккела. Затем ей дали еще тоника и подложили подушки. Ее голова склонилась набок, а дыхание стало хриплым.

Брат Миккел нахмурился, и Стефан начал волноваться. Его старейший советник не собирался допустить, чтобы его жена умерла, верно?