Дикие животные сказки (сборник) - Людмила Петрушевская

Гришка Нептун нырнул, но каша была горячая, и от неожиданности микроб мощно закричал «пожар», а пролетавший неподалеку комар Стасик немедленно набрал по телефону «01».

Приехали пожарные, жук-солдат Андреич во главе роты солдат, лесных клопов.

Лесные клопы стали заливать кашу холодной прудовой водой из рукава, кондор Акоп сидел над тарелкой разиня рот и ничего не мог понять, зато микроб Гришка Нептун наконец поплавал, только вода была мутноватая, везде болтались айсберги: манна, она и есть манна.

Кондор Акоп холодную кашу есть не стал, снялся и улетел, а солдаты-клопы стащили сапоги и тоже пошли купаться, чтобы каша не пропадала даром.

95. Пополнение

Гиена Зоя с головной болью пришла домой и рассказала в семье буквально следующее: молодой ежик Витёк оскорбил ее, сказал «гони домой, кастрюля», и еще сказал, «бабушка, ты че, мышь белая, тормозишь тут, ты догоняешь, что я тебе всю репу порюхаю, безумно будешь сожалеть», что-то в таком плане.

Молодой сын Зои, гиена Дима, начал глухо ворчать (глаза красные) и спросил:

— Опять буром перла? Ты чего возникаешь? Че он тебе сделал?

— Он, — задыхаясь от слез, с рукой на сердце, объяснила гиена Зоя, — спички зажженные бросал где у нас парикмахерская, моли Нинке парикмахеру все некогда подобрать, тоже чудила хорошая, так он прямо в очески вжик, вжик.

— Ну и че, — сказал гиена Дима, — ты что назидалово всем лудишь? Ты слегка синяя, что ли?

— Пожар ведь у нас будет, — сказала гиена Зоя тонко, первым сопрано.

Остальные, собака Гуляш, гиены-дети и мать гиены Зои, старушка гиена Мехметовна, неловко молчали.

— Всюду ходишь, кишки наружу, — возбужденно сказал гиена Дима. — Как начистят тебе умывальник, тогда врубишься.

Молодой гиена Дима в этот момент выглядел ужасно: он и так не удался, видимо, пошел в Гуляшовых предков, какая-то помесь пуделя, но волос рос прямой, неровный и клоками, в бабушку Мехметовну.

Собака Гуляш внезапно лег и накрылся газетой.

Младшие сгрудились у телевизора, шла «Половая жизнь животных», университет миллионов.

— Он еще сказал, — звонко произнесла гиена Зоя, — что позвонит солнцевским ребятам, говорит, отпишешь им, бабуля, квартиру.

— О какой, — сказала бабушка гиена Мехметовна и зевнула, хлопнув лапой по зубам. — Он чей?

— Ежика Гарика сын и Стеллы Е. Да я к ним ходила, они удивились, говорят, наш сын таких и слов не знает, — сказала гиена Зоя, вся пятнистая от переживаний.

— Он в нашей школе учится, в седьмом классе, этот ежик Витька, — пролепетала младшая, гиена Гаяне. — Двоечник.

— Двоечник? — сказала гиена Зоя. — Двоечник. Семиклассник.

Внезапно у нее отлегло от сердца.

— Да у солнцевских таких довесков шарят, — возбужденно прохрипел гиена Дима. — Позвонит он им.

Шерсть у него встала дыбом, как у настоящего пуделя.

— Как он мать защищает, — похвалила его бабушка гиена Мехметовна. — Пополнение растет.

Вся пятнистая, гиена Зоя прошла спокойно, взяла гитару и завыла «Я помню вальса звук прелестный». Собака Гуляш дернулся под газетой. Надвигалась ночь, пора было на репетицию хора гиен.

96. Ота доя

Как-то раз пом. режиссера мышь Софа так зачиталась, что буквально не могла вздохнуть, сидела ночью одна на кухне над книгой, не замечая, как летит время.

Муж мышь Василий спал как убитый, дети во сне попискивали, дивная пора, время ночь, а мышь Софа читала и размышляла, мечтала, кстати, и улетала мыслью за горизонты, и все хотела побудить мужа мышь Василия поделиться с ним прочитанным.

Но в результате она прочла все сама, а когда муж мышь Василий встрепенулся, было уже поздно, занималось утро, Софа книгу уже кончила.

— Ну ты буквально проглатываешь эти книги, — заметил муж мышь Василий.

— Интересно же, — улыбнулась мышь Софа, — я иногда даже в конец забегала, чтобы узнать, чем кончится, а потом опять читала.

— Ну и чем там кончилось? — поинтересовался мышь Василий (он заснул, когда мышь Софа была в начале первой страницы).

— Я же конец-то раньше съела, — призналась мышь Софа. — Хотелось поскорей узнать в чем дело. Теперь и не вспомнить…

— А как хоть называлась-то книжка?

— Телефоны ота доя.

— Ота доя, — сказал муж мышь Василий. — Доя — это понятно. Доя кого-то. Доя какого-то Ота.

— От мужского рода, — возразила мышь Софа, широко зевая, — как ты себе это представляешь, доить Ота.

— А правда, — сказал мышь Василий. — Меня подоить невозможно.

— Телефоны козла доя! Надо же, концептуалисты голимые. А я думаю, чего это мне все как-то непонятно — ложась спать, воскликнула мышь Софа. — Кстати, козел Толик должен лететь на гастроли. Надо узнать номер рейса Париж—Дакар, пересадка в Ясной Холере. Справочная Акатуйфлота. Где телефонная книга? Эта, от «А» до «Я»?

Муж мышь Василий принялся шуршать бумажками и газетами.

Наконец он отвлекся от поисков и пискнул:

— Так ты же ее ночью съела!

Но мышь Софа уже сладко спала в опилках комода.

97. Сила искусства

Когда стало известно, что леопард Эдуард готовит новую версию спектакля театра зверей «Чайка» (информация шла из его комода от мыши Софы, пом. режиссера), то к леопарду Эдуарду нагрянул участковый, мл. лейтенант медведь Володя, но беседа, однако, шла при запертом комоде, причем под звуки включенного на полную мощность Мендельсона (Горовиц-Нюся Мильман вокал), т. е. в две колонки, так что мышь Софа разобрала только какие-то отрывочные слова участкового Володи, что-то типа «сила искусства» и вроде то ли «абсолютизм», то ли «алкоголизм».

В результате окружающие выразились в том смысле, что мышь Софа не расслышала, таким образом вся ее информация, что называется, мимо тазика, т. е. медведь милиционер Володя таких слов как «искусство» или «абсолютизм» не употребляет, другой случай.

Но каково же было удивление публики, когда та же помреж мышь Софа вывесила распределение ролей, где был буквально следующий состав:

Аркадина — козел Толик.

Нина Заречная — волк Семен Алексеевич. (В роли дохлой чайки — кукушка Калерия, ну ладно).

Маша — собака Гуляш, это уже вообще полная чума.

Мало того, что Аркадина у них с бородой и рогатая, а Нина Заречная зубастая, хвост поленом, глазенки желтые, грива дыбом, хорошо.

Но собака Гуляш, что это за Маша, которая всю дорогу выкусывает блох у себя в паху? — спрашивало женское население.

Дурость одна.

Далее вообще шла полная неразбериха, потому что Тригорина, все-таки знаменитого писателя, должен был играть лягушка Самсон, а Треплева (?!) вообще улитка Герасим.

И как это улитка Герасим, спрашивается, (не говоря ни о чем другом) сможет тащить на себе одновременно и ружье, и дохлую кукушку Калерию в роли чайки, и бросить все это к ногам волка Семена Алексеевича (якобы Нины Заречной)?

И как пройдет сцена, когда козел этот Толик (Аркадина) будет говорить лягушке Самсону, что любит его и что он (Самсон) чудный и талантливый (в роли Тригорина, писателя)?

И как этот дубина козел Толик будет массировать самсоновы плечи, стоя у него, у лягушки, за спиной, как это любят делать все аркадины, ведь у данной Аркадиной, честно говоря, копыта!

Помнёт Самсона и чао.

Население волновалось, аншлаг был полный, что и требовалось доказать, ромашка Света, как всегда, посажена была в нулевую зону, в песок, и козел Толик играл Аркадину только для нее, лишь только для нее!

Бороду ему убрали под бант, шляпой накрыли рога, побрили до бледности, приклеили ресницы, что там! Навесили бюстгальтер, пояс с черными чулками, дамские подмышники и подплечики, сумочку с тампексами, полный триумф, короче говоря.

Ромашка Света, однако, испугалась и ушла после первого действия, справедливо разглядев у Аркадиной хвост и копыта: слишком близко сидела.

Волк Семен Алексеевич оказался совершенно вылитой Ниной Заречной, и в том месте, где у него были слова, что он родил ребенка и про пьяных купцов, сам Семен Алексеевич так искренне взвыл, что женская часть публики взвыла в ответ и все ему простила, гиена Зоя, в частности.

Что же касается собаки Гуляша, который тоже должен был родить между первым и вторым действием и ходил весь в черном, в бюстгальтере, трико и сандалетах, то тут он сыграл неплохо, все время курил, но ему мешала многочисленная родня блохи Лукерьи, они все сидели на почетных местах на лбу Гуляша и некстати махали плакатами.

Но самое главное, в чем мышь Софа, как выяснилось, была права, это вот в чем: оказалось, что милиционер медведь Володя, да, таки возлагал на спектакль надежды, потому и был доволен, гулко хлопал и сказал леопарду Эдуарду, что сила искусства, самое дело, понял-нет, излечение алкоголизма, маргиналы, тыры-пыры.