Убийство в Восточном экспрессе - Агата Кристи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, вы считаете возможным…
Пуаро затряс головой:
— Нет, нет, это невозможно… никак невозможно… Чтобы добропорядочный, недалекий, прямолинейный англичанин двенадцать раз кряду вонзил в своего врага нож! Неужели вы, мой друг, не чувствуете, насколько это неправдоподобно?
— Это все психологические выкрутасы, — сказал мсье Бук.
— Психологию надо уважать. У нашего преступления свой почерк, и это никоим образом не почерк полковника Арбэтнота. А теперь, — сказал Пуаро, — допросим следующего свидетеля.
На этот раз мсье Бук не стал называть итальянца. Но он хотел, чтобы вызвали именно его.
Глава девятая
Показания мистера Хардмана
Последним, из пассажиров первого класса вызвали мистера Хардмана — здоровенного, огненно-рыжего американца, обедавшего за одним столом с итальянцем и лакеем.
Он вошел в вагон, перекатывая во рту жевательную резинку. На нем был пестрый клетчатый костюм и розовая рубашка, в галстуке сверкала огромная булавка. Его большое мясистое лицо с грубыми чертами казалось добродушным.
— Привет, господа, — сказал он. — Чем могу служить?
— Вы уже слышали об убийстве, мистер э… Хардман?
— Ага, — и он ловко перекатил резинку к другой щеке.
— Так вот, нам приходится беседовать со всеми пассажирами.
— Лично я не против. Наверное, без этого не обойтись.
Пуаро посмотрел на лежащий перед ним паспорт:
— Вы — Сайрус Бетман Хардман, подданный Соединенных Штатов, сорока одного года, коммивояжер фирмы по продаже лент для пишущих машинок?
— Так точно, это я.
— Вы едете из Стамбула в Париж?
— Верно.
— Причина поездки?
— Дела.
— Вы всегда ездите в первом классе, мистер Хардман?
— Да, сэр, — подмигнул американец, — мои путевые издержки оплачивает фирма.
— А теперь, мистер Хардман, перейдем к событиям прошлой ночи.
Американец кивнул.
— Что вы можете рассказать нам о них?
— Решительно ничего.
— Очень жаль. Но, может быть, вы сообщите нам, мистер Хардман, что вы делали вчера после обеда?
Похоже, американец в первый раз не нашелся с ответом.
— Извините меня, господа, — сказал он наконец, — но кто вы такие? Введите меня в курс дела.
— Это мсье Бук, директор компании спальных вагонов. А этот господин — доктор, он обследовал тело.
— А вы?
— Я Эркюль Пуаро. Компания пригласила меня расследовать убийство.
— Слышал о вас, — сказал мистер Хардман. Минуту, от силы две он колебался. — Я думаю, — сказал он наконец, — лучше выложить все начистоту.
— Разумеется, вы поступите весьма благоразумно, изложив нам все, что вам известно, — сухо сказал Пуаро.
— Да я бы много чего вам наговорил, если б что знал. Но я ничего не знаю. Ровным счетом ничего, как я уже и говорил вам. А ведь мне полагается знать. Вот что меня злит. Именно мне и полагается все знать.
— Объяснитесь, пожалуйста, мистер Хардман.
Мистер Хардман вздохнул, выплюнул резинку, сунул ее в карман. В тот же момент весь его облик переменился. Водевильный американец исчез, на смену ему пришел живой человек. Даже гнусавый акцент и тот стал более умеренным.
— Паспорт поддельный, — сказал он, — а на самом деле я вот кто, — и он перебросил через стол визитную карточку.
Пуаро долго изучал карточку, и мсье Бук в нетерпении заглянул через плечо.
«Мистер Сайрус Б. Хардман. Сыскное агентство Макнейла. Нью-Йорк».
Пуаро знал агентство Макнейла — одно из самых известных и уважаемых частных агентств Нью-Йорка.
— А теперь, мистер Хардман, — сказал он, — расскажите нам, что сие означает.
— Сейчас. Значит, дело было так. Я приехал в Европу — шел по следу двух мошенников, никакого отношения к этому убийству они не имели. Погоня закончилась в Стамбуле. Я телеграфировал шефу, получил распоряжение вернуться и уже было собрался в Нью-Йорк, как получил вот это.
Он протянул письмо. На фирменном листке отеля «Токатлиан». «Дорогой сэр, мне сообщили, что вы представитель сыскного агентства Макнейла. Зайдите, пожалуйста, в мой номер сегодня в четыре часа дня». И подпись: С. Э. Ретчетт.
— Ну и что?
— Я явился в указанное время, и мистер Рэтчетт посвятил меня в свои опасения, показал парочку угрожающих писем.
— Он был встревожен?
— Делал вид, что нет, но, похоже, перепугался насмерть. Он предложил мне ехать в Париж тем же поездом и следить, чтобы его не пристукнули. И я, господа. поехал вместе с ним, но, несмотря на это, его все-таки пристукнули. Крайне неприятно. Такое пятно на моей репутации.
— Он вам сказал, что вы должны делать?
— Еще бы! Он все заранее обмозговал. Он хотел, чтобы я занял соседнее с ним купе, но с этим делом ничего не вышло. Мне удалось достать только купе номер шестнадцать, да и то с огромным трудом. По-моему, проводник хотел попридержать его. Но не будем отвлекаться. Осмотревшись, я решил, что шестнадцатое купе — отличный наблюдательный пункт. Впереди стамбульского спального вагона шел только вагон-ресторан, переднюю дверь на платформу ночью запирали на засов, так что, если б кому и вздумалось пробраться в вагон, он мог выйти только через заднюю дверь или через другой вагон, а значит, в любом случае ему не миновать меня.
— Вам, по всей вероятности, ничего не известно о личности предполагаемого врага мистера Рэтчетта?
— Ну, как он выглядит, я знал. Мистер Рэтчетт мне его описал.
— Что? — спросили все в один голос.
— По описанию старика, это мужчина небольшого роста, продолжал Хардман, — темноволосый, с писклявым голосом. И еще старик сказал, что вряд ли этот парень нападет на него в первую ночь пути. Скорее, на вторую или на третью.
— Значит, кое-что он все-таки знал, — сказал мсье Бук.
— Во всяком случае, он знал куда больше того, чем сообщил твоему секретарю, — сказал Пуаро задумчиво. — А он вам что-нибудь рассказал об этом человеке? Не говорил, к примеру, почему тот угрожал его жизни?
— Нет, об этом он умалчивал. Сказал просто, что этот парень гоняется за ним — хочет во что бы то ни стало его прикончить.
— Мужчина невысокого роста, темноволосый, с писклявым голосом, — задумчиво повторил Пуаро, направив пытливый взгляд на Хардмана, — вы, конечно, знали, кто он был на самом деле?
— Кто, мистер?
— Рэтчетт. Вы его узнали?
— Не понимаю.
— Рэтчетт — это Кассетти, убийца ребенка Армстронгов.
Мистер Хардман присвистнул:
— Ну и ну! Вы меня ошарашили! Нет, я его не узнал. Я был на Западе, когда шел процесс. Его фотографии в газетах я, конечно, видел, но на них и родную мать не узнаешь. Не сомневаюсь, что многие хотели бы разделаться с Кассетти.
— А вы не знаете никого, имеющего отношение к делу Армстронгов, кто отвечал бы этому описанию — невысокого роста, темноволосый, с писклявым голосом?
Хардман думал минуты две.
— Трудно сказать. Ведь почти все, кто имел отношение к этому делу, умерли.
— Помните, в газетах писали о девушке, которая выбросилась из окна?
— Ага. Тут вы попали в точку. Она была иностранка. Так что, может, у нее и были родственники итальяшки. Но не забывайте, что за Рэтчеттом числились и другие дела, кроме ребенка Армстронгов. Он довольно долго занимался похищением детей. Так что не стоит сосредоточиваться на одном этом деле.
— У нас есть основания полагать, что это преступление связано с делом Армстронгов. Мистер Хардман вопросительно прищурил глаз. Пуаро промолчал. Американец покачал головой.
— Нет, я ничего такого не припоминаю, — сказал он наконец. — Но учтите: я не принимал участия в этом деле и мало что о нем знаю.
— Что ж, продолжайте, мистер Хардман.
— Мне, собственно, нечего рассказывать. Я высыпался днем, а ночью караулил. В первую ночь ничего подозрительного не произошло. Прошлой ночью — тоже, так, по крайней мере, мне казалось. Я оставил дверь приоткрытой и держал коридор под наблюдением. Никто чужой не проходил мимо.
— Вы в этом уверены, мистер Хардман?
— Железно. Никто не входил в вагон снаружи, и никто не проходил из задних вагонов. За это я ручаюсь.
— А из вашего укрытия вам виден был проводник?
— Конечно. Ведь его скамеечка стоит почти впритык к моей двери.
— Он покидал свое место после Виньковцов?
— Это последняя остановка? Ну как же: его пару раз вызывали сразу после того, как поезд застрял. Потом он ушел в афинский вагон и пробыл там этак минут пятнадцать. Но тут кто-то стал названивать, и он примчался назад. Я вышел в коридор посмотреть, в чем дело, — сами понимаете, я несколько встревожился, — но оказалось, что звонила американка. Она закатила скандал проводнику — уж не знаю из-за чего. Я посмеялся и вернулся к себе. Потом проводник пошел в другое купе, понес кому-то бутылку минеральной. Потом уселся на скамеечку и сидел там, пока его не вызвали в дальний конец вагона стелить постель. Потом он до пяти часов утра не вставал с места.