Девятый камень - Кайли Фицпатрик

Когда они принесли из подвала дрова и Сара развела огонь, в комнате стало теплее и не так жутко. Миссис Коречная открыла крышки ящиков и двери чулана, где хранились книги. Дом не казался обитаемым, и Саре стало интересно.

Когда Лили вышла из книжного чулана с голубой шляпной коробкой в руках, Сара спросила:

— А что, здесь все комнаты пустые?

— Когда-то тут работали и другие художники, но прошлой зимой Франц остался один… до того, как он умер. В темные месяцы здесь бывает очень холодно, но мой муж не обращал на такие вещи внимания. Он бы и сейчас писал свои картины, даже в такую погоду; несмотря на дождь, двери в сад всегда были открыты, потому что Франц не соглашался с тем, что в Лондоне холодно — в отличие от Праги зимой. Довольно часто, когда я приезжала его навестить, даже не могла говорить, потому что у меня зуб на зуб не попадал. Тогда он закрывал дверь и вспоминал, что нужно развести огонь.

Она менялась, когда говорила про мистера Коречного, словно возвращалась в те времена, когда он еще был жив. Сару мучило любопытство, и она спрашивала себя, прилично ли задавать вопросы о том, что уже в прошлом.

— Он, наверное, был из тех мужчин, которые любят умных женщин, — сказала она, вспомнив разговор с мистером Хардингом и посчитав свои слова вполне невинными.

— Да. Когда я закрываю глаза, мне кажется, я могу разглядеть… О, Сара, прости меня, ты еще слишком молода, чтобы воспринимать такие фантазии.

— А он был красивым?

— О да. У него были ослепительно белые волосы, доходившие до шейного платка, он всегда выбирал платки из шелка с цветным рисунком.

— Вы познакомились с ним в Лондоне?

— Мы с Францем встретились в салоне… ты знаешь, что это такое?

Сара покачала головой.

— Это своего рода встреча, собрание людей, которые разговаривают о философии, искусстве и веке, в котором мы живем. Впрочем, тот салон был не совсем обычным, он проходил в доме Габриэля Россетти, художника. Мы собрались, чтобы почтить память Лиззи Сиддал, жены и натурщицы Россетти, тоже художницы, которая незадолго перед тем умерла от передозировки опиума.

— Вы о ней писали!

— Писала. Встреча получилась не такой мрачной, какой могла бы быть, поскольку на ней присутствовал писатель Уилки Коллинз, а он до этого почти весь день провел в таверне и хорошенько там набрался. Наверное, он был влюблен в Лиззи не меньше, чем половина мужчин, ее окружавших. Они называли себя братством, верили, что создали новую религию — религию красоты. Именно об этом мистер Коллинз рассказывал Францу Коречному, когда я его впервые увидела. «Но красоту нельзя уравнивать с чистотой сердца», — услышала я ответ Франца. А потом он сказал, что художников можно простить за романтические идеалы, когда их пейзажи омрачены грязью и нищетой. Мистер Коллинз заметил, что я слушаю, и сделал мне какой-то комплимент. Я воспользовалась возможностью и спросила его, почему он позволил Уолтеру Хартрайту, герою его романа «Женщина в белом», влюбиться в безвольную и слабую мисс Фэрли, а не в сильную духом мисс Голкомб. На мой вопрос писатель холодно ответил: «Я склонен согласиться с мистером Рёскином[20] — хорошая жена в доме мужа является его служанкой, она королева лишь в его сердце». Тут Франц что-то пробормотал в защиту нашего пола и заинтересовал меня еще больше. Я наблюдала за ним, когда он подошел к стене, чтобы взглянуть на одну из картин Россетти. На ней была изображена Лиззи, как и на большинстве картин братства. Ее знаменитые волосы сияли, точно новенькая медь, а глаза напоминали бериллы. Глядя на Франца, я спрашивала себя, не был ли и он в нее влюблен. Но тут он повернулся и посмотрел в противоположный конец комнаты, туда, где я сидела, и его глаза, словно излучали свет, не выпуская меня из своего плена. Мне трудно это объяснить тебе, Сара, рассказать о той нашей встрече, но все происходило так, будто наши души потянулись друг к другу. За ужином он умудрился сесть рядом со мной, и мы всю ночь проговорили о Праге и салонах в Берлине, где не придерживаются душащих все разумное законов сегрегации, принятых у нас, в Лондоне. Там евреи и христиане, мужчины и женщины, представители аристократии и среднего класса собираются на интеллектуальные встречи как равные. Он проявлял ко мне совсем не такой интерес, какой обычно проявляют мужчины…

Миссис Коречная замолчала и стала смотреть в огонь. Языки пламени освещали темно-красные полоски на ее поплиновом платье и милое бледное лицо. «Воспоминания опечалили ее», — подумала Сара. У нее даже сложилось впечатление, что Лили забыла, где находится.

— Он предложил вам выйти за него замуж тем же вечером?

Лили рассмеялась:

— Не совсем. На следующий день я все еще слышала эхо его голоса, странный акцент, с которым он произносил самые обычные слова. Я видела его улыбающиеся губы. Он пришел ко мне ближе к вечеру и сказал, что я поразительная женщина. А я спросила его, находит ли он это непривлекательным. Именно тогда он и предложил мне выйти за него замуж.

Лили встала и провела рукой по темным волосам, немного смущенно и с волнением прикоснулась к медальону, висевшему у нее на шее. Сара уже успела заметить, что она делала это несколько раз за время их встречи.

— Понимаешь, сегодня годовщина нашей свадьбы. Прости меня за сентиментальные воспоминания, мне не следовало тебя ими отягощать.

— А вы ничего такого и не сделали. Вы меня нисколько не отяготили, честное слово. Ни капельки!

Лили благодарно улыбнулась Саре, затем огляделась по сторонам, неожиданно став деловитой, словно и не было печальных воспоминаний.

— Я хочу забрать оставшиеся картины на Ватерлоо-стрит, потому что я познакомилась с очень необычной женщиной, которая уже видела некоторые работы Франца и хочет взглянуть на другие.

Глава 12

«Ватерлоо, 30 августа 1864 года

Дорогая Барбара!

Я уже несколько раз бывала в доме леди Герберт и приступила к составлению каталога, о котором она меня просила. Мне было интересно, как я сумею справиться со своим невежеством относительно названий некоторых драгоценных камней, но мне не стоило беспокоиться, потому что меня постоянно сопровождает индус Говинда. Его знания в данной области производят сильное впечатление, но говорит он, только когда я задаю вопросы. Я уже начинаю привыкать к его молчаливому присутствию, и, хотя прежде считала его человеком невежественным, сейчас я изменила свое мнение. Он наблюдает и слушает, но выражение его лица остается непроницаемым. Когда я спрашиваю о каком-нибудь камне, он не только называет его, но и объясняет цель его существования. Я узнала, что в его стране у каждого камня имеются собственные мистические свойства. Например, красные камни, такие как коралл, сердолик, рубин и гранат, улучшают кровь и оказывают благотворное действие на весь организм человека. Если только, и это Говинда особенно подчеркнул, человек не лишен душевного равновесия. Тогда „жар“ красного камня может быть опасным и вызвать агрессию. С другой стороны, считается, будто зеленые камни, изумруд и нефрит, успокаивают и восстанавливают душевный покой, совсем как прогулка по лесу, где зеленые листья над головой пронизаны лучами солнца.

Синтия Герберт рассказала мне, что Говинда является особым стражем из ордена индийских воинов, охраняющих махараджу. Махараджи нанимают таких людей, потому что их учат убивать и не испытывать при этом угрызений совести, если какой-нибудь разбойник будет угрожать принцу, его дворцу или драгоценностям. В Индии, сказала она, сокровища королевства хранятся не в банках, а в ларцах, спрятанных в каменных подземельях дворцов.

Когда я заканчиваю работать в аметистовой комнате, мы с леди Синтией пьем чай в гостиной в окружении великолепных картин, принадлежащих ей. Иногда к нам присоединяется сестра ее покойного мужа, мисс Герберт, потому что она тоже живет в этом доме, но она очень робкая и, как мне кажется, является истовой христианкой, так что у двух дам мало общего. Когда мы встречались в прошлый раз, я привезла с собой полотна из студии Франца и, пока леди Герберт открывала их одну за другой, по непонятной мне самой причине ужасно нервничала, пытаясь увидеть работы моего мужа глазами постороннего человека. Мне это не удалось, ведь его картины мне слишком хорошо знакомы, и мне оставалось только наблюдать за ее лицом и надеяться, что полотна моего мужа тронут ее так же, как трогают меня. Она не выдала своих чувств до самого конца и заговорила, только когда на полу гостиной осталась лежать лицом вниз всего одна картина.

„Они и правда чудесны, и я бы хотела купить у вас несколько картин. Остальные вы можете отвезти в Индию, миссис Коречная, и я уверена, что мой друг махараджа Бенареса будет в восторге от того, что настоящий знаток привезет ему маленькую коллекцию работ столь талантливого художника. А теперь мы должны обсудить стоимость ваших услуг по составлению каталога моих драгоценностей“.