Алба, отчинка моя… - Василе Василаке

И тут жених, самый молодой и самый любимый человек в доме и за этим столом, задал вопрос трудный и, пожалуй что, оскорбительный:

— А если был нехорош покойный Кручану, зачем вы его в правление выбрали?

Родичи не отвечали. Отвели глаза, сделали вид, будто бы не слышали. Говорило в них житейское: «Обойдется, утрясется». Но жениха понесло… Он вдруг загнул такое, да еще громко, очень громко: «Дурачье! Ох и дурачье! Так вам и надо…» И тут же встал…

4

— Разрешите… Целую руку, бабушка.

Ко всеобщему изумлению, жених уже потчевал родичей:

— Кушайте, мамуцэ, пробуйте, тэтуцэ, — учился он называть тестя и тещу как полагается, — и вы, мама, и вы, дядя Никанор, и вы, тетя Игдения, угощайтесь чем бог послал… Мне б все-таки хотелось узнать у вас, чем закончилось то собрание. Постойте, когда ж это было? Не в пятьдесят ли седьмом? Меня, помнится, в том году выбрали старостой класса, теленок — куда учительница, туда и я. На отчетном собрании с ней в первом ряду сидел.

— О чем он говорит? Какое собрание?.. Что такое? — недоумевали за столом.

— Неужто забыли? А ведь был скандал потрясающий, когда этот самый Кручану… — Жених, может быть, искренне, а впрочем, черт его знает, может, с какой-нибудь подковыркой, достаточно хорошо скрытой, пытался припомнить, удивляясь их девичьей памяти. — Кручану крикнул вам в лицо: «Дурачье!» Да как же вы забыли?.. На общем собрании колхозников он бросил вам в лицо: «Дурачье! Ох, дурачье! Так вам и надо! Чтобы над вами стоял такой же дурак, как и вы!..»

Нет, с женихом, безусловно, что-то происходило… «Куда он клонит? За кого он нас принимает?.. — И родичи, сваты и сватьи ошарашенно глядели друг на друга. — Он просто с ума сходит или издевается… Нет, это уже ни в какие ворота…»

И вот уже теща прошептала своему супругу:

— Может, на воздух выйдем… скажи… — И еще тише: — Он не того?

— Безобразие! Где посаженый отец, что он там, помер?! — почти выкрикнул Никанор.

— Ничего плохого, так, поговорили кое о чем… А что было! Собрание как собрание, выступали. Для чего же собираются люди?.. — пыталась разрядить обстановку мать жениха.

Но где уж там…

«Милое дело, — думали родичи, — получается, мы скот бессловесный и ответить не можем! Конечно, жених у нас городской, а мы люди темные… Если мы в селе живем, что же, у нас разума нет? С завязанными глазами ходим? А кто его, этого умника, кормит, кто его в люди вывел? Больно грамотный со своим средним образованием… А ну, подумай, откуда твои десять классов? Наши мозоли, сынок…

И как человеку не совестно! Называется, жених… Пока мы тут взвешивали, как и что, он уже третий приканчивает графин! Теперь ему море по колено… Подводник. Да еще шофер вдобавок, как еще только права до сих пор не отобрали?»

Ну, как спасти положение? Тут свекровь — хозяйка этого дома — засуетилась.

— Сваты, сватьюшки, родненькие, угощайтесь, кусочек хотя бы, хоть что-нибудь, пожалуйста, остывает!..

А мать ее, то есть бабушка жениха, напротив того, без суетни все повторяет и повторяет:

— Будь он проклят, этот Кручану!.. Прости господи, будто он у нас в доме помер…

А тесть на это достаточно вежливо, но по-деловому:

— Вот что, жених… Или ты приведешь посаженого, или я немедленно ухожу!

А теща:

— Постой, мы разве посаженого венчать собираемся? А если он захворал или вызвали его куда… У нас что, свадьба не состоится?! Нет, не пришел так и не пришел, и ждать нечего!

Итак, считайте, что сговор расстроился. Благие начинания забыты, и то, что дело поначалу шло гладко, уважительно и солидно, а все собравшиеся были на высоте, памятуя о том, что сегодня закладывается фундамент новой семьи, — все рассыпалось прахом. Скажете, жених сам виноват? Молод, заносчив, не знает жизни с ее нуждой и лишениями, не набравшись ума, берется других поучать?.. Но почему никто не привел его в чувство, не оборвал, не прибил, в конце-то концов? Ведь он обидел самых близких людей, тех, которые ему жизнь подарили, для него построили дом, готовили свадьбу; и тех, которые для него растили невесту и теперь ее с рук на руки, насовсем — и еще неизвестно, на какие муки, — ему отдавали. Нет, таких людей нельзя обижать безнаказанно. И разве можно их доводить до отчаяния?..

Меняются времена, всему на свете бывает конец, но что-то главное передается от поколения к поколению, может быть, то, что мы называем духом народным?

А жениху, видимо, плевать на расстроенную помолвку и обиженных родичей… Он все думал о Кручану.

— Неужели вы не помните, дядя Никанор… Вы еще сидели тогда в президиуме собрания… Как же звали тогдашнего председателя?.. Ну, его еще три года подряд собирались снимать… — Жених в волнении потер лоб. — Фамилия у него начиналась на букву «Х» или «Г»… Гарбе… нет, Харбе…

— А-а-а, Хэрбэлэу, вот-вот… — вздохнули все с облегчением, словно мрачные тучи, сгустившиеся над этим столом, теперь сами собой рассеивались.

— Ха-ха! Хэрбэлэу… — понеслось за столом. Люди заулыбались.

— Хэрбэлэу? Это который застрелил, ха-ха, у себя на крыльце козу бабушки Сафты?.. Ха-ха-ха, — смеялись уже в голос.

— Он, бедный, подумал, что на него напали классовые враги, подосланные недругами, вроде Кручану… — сказал Никанор и при этом хлопнул себя ладонями по ляжкам.

Какое это благое дело — когда все вместе смеются! И надо же было дураку палить в козу — чтоб соседи кинулись на помощь! И еще самому кричать: «Помогите!» А на крыльце коза блеет!.. В конце-то концов все на этой земле куда проще, чем кажется. Ведь и дурак дураку — рознь. А уж если мы и дураки, то дураки особые, хитрые… в отличие от беспросветного Хэрбэлэу… К примеру, слышишь «тук-тук» в двери посреди ночи… Говоришь: «Войдите!» Не входит. И снова «тук-тук». Что же ты, срываешь ружье с гвоздя и стреляешь в окно наугад?.. Много ли для этого ума надо?! Хе-хе, посмотри на нас повнимательней, похожи ли мы на таких дураков?.. Нет, мы, конечно, не спорим, Кручану ничего не стоило нас по-всякому обозвать, даже дураками представить, он даже мог руку поднять, избить при желании, как сделал это со стариком Василе Кофэелом! А кто же из нас оказался в конце концов в дураках? Или скажете, что его дурацкая смерть — нашей жизни умней?..

Примерно так мог думать любой из присутствующих. Во всяком случае, Никанор Бостан окончательно повеселел и продолжал развивать свою мысль жениху уже вовсе миролюбиво:

— Я тебе скажу, Тудор, вот что… Так-то и получается… Сам портишь — сам чинишь! Кто теперь занимает третье место в районе? Мы!.. А где теперь Хэрбэлэу, который был у нас председателем? Собирает тряпки и кости в сельпо!..

Тут вдруг вскочила с места жена Никанора и, широко осенив себя крестным знамением, затараторила:

— Вот тебе, Тудор, истинный крест, ничего не знаешь, а в драку суешься! И скажу тебе, напрасно ты вступаешься за покойного… Он был — парень не промах. Ему пальца в рот не клади!.. Думаешь, из-за чего они с Хэрбэлэу схватились? Из принципа? Дескать, председатель разваливает колхоз? Как бы не так! Были у них старые счеты. Девицу, рыжую Аникуцу, дочь Сирицану, не поделили, еще когда были молодыми парнями… Досталась она Хэрбэлэу, потому как забеременела, бедняжка, в девицах… Бывает, тоже ничего страшного. Да еще к тому же Хэрбэлэу женился на ней!.. Вот Георге и затаил зло, а ты его теперь защищаешь… — Расправившись с женихом, жена Никанора обернулась ко всем со своей главной новостью и звонко, будто заранее торжествуя победу, выложила ее: — А теперь, скажите вы мне, от кого забеременела красавица Виорика, молоденькая дочь Хэрбэлэу?.. Этого вам ни отец, ни мать не скажут! А я вам открою… Встретила вчера рыжую Аникуцу, жену Хэрбэлэу, она уже бабушка и ведет за руку внука — хорошенького мальчонку. Ну, вылитый Георге Кручану! Вот, мои родные, он двадцать пять лет ждал — и на молодой отыгрался!.. И как ведь, дорогие мои, пристроил ребеночка, если б он родился в королевских хоромах, и то б ему так не жилось. Прости господи, этому кручановскому пригулышу каждый день пупок лобызают: и молодая мамаша, и бабка — рыжая Аникуца, и сам дед Хэрбэлэу, кровный ненавистник Георгия!..

— Не может быть! — смеется теща. — Неужто могло такое случиться?!

— А что?! Кукушка птенца своего разве не сажает в чужое гнездо?!

— А иначе не одолеешь врага! — подмигнул Никанор жене.

И тут уже вдосталь все посмеялись, потому как отлично знали рыжую Аникуцу, и Хэрбэлэу, и красавицу Виорику, их младшую дочку, и все они были живы-здоровы, почему над ними не посмеяться? Даже Георге Кручану — человек не очень понятный — стал вроде для всех как-то ближе, добрее, что ли… Хотя каждый про себя сознавал, что ничего подобного в жизни быть не могло уже по одному тому, что покойный попал в тюрьму за полтора года до родов… Но, смеясь, подшучивая, они освобождались от того, что им было непонятно и неясно и в Кручану, и в самих себе. А как же иначе? Пусть они все вместе взятые и слыхом не слыхивали о древнем Вишну — божестве смеха, но разве не доказали они только что с помощью своего вымысла его существование? Добрый человеческий смех — великое народное средство — и разве не самое мудрое божество на земле? Ведь только что они еще раз отомстили непонятному и недоступному — в конце концов чей же отпрыск этот, именуемый внуком Хэрбэлэу, который появился среди них не как все, то есть без сговора, без свадьбы, без отца, без деда, без дорогой бабушки… Припишем его Кручану и посмеемся надо всем тем, что смеха достойно, что несуразно, — от жизни ничего не пропало…