Наша маленькая жизнь (сборник) - Мария Метлицкая

– И эту еще некуда девать!

Софья Михайловна предложила ей как-то забрать Наденьку на ночь к себе.

– А можно? – растерялась Флора.

Софья Михайловна горячо ее заверила, что очень даже можно и что ее это никак не затруднит, а даже наоборот – внесет радость и разнообразие в их тихий дом.

– Да и потом, какие с ней хлопоты? – убеждала Флору Софья Михайловна.

Флора тяжело вздохнула, с укором посмотрела на ни в чем не повинную дочь – сколько, дескать, из-за тебя хлопот – и конечно же согласилась. Так Наденька впервые попала в дом к Софье Михайловне. Александр Николаевич сначала удивился этому порыву жены, а потом, увидев, что девочка не доставляет никаких неудобств, с этим смирился, понимая, как тоскует от нерастраченной материнской любви его Соня. Девочка стала бывать в доме часто – теперь еще и в выходные. Софья Михайловна стелила ей в гостиной на диване, теперь в их доме были Наденькины чашка и полотенце, в углу, на бельевой тумбочке, стопкой лежали ее детские книги и настольные игры, купленные Софьей Михайловной. Перед сном она читала девочке книжки, после ужина играла с ней в лото или в города. В субботу они ходили с Наденькой на детскую площадку, а в воскресенье – на утренний сеанс в «Баррикады» смотреть мультики. Ела Наденька плохо – Софья Михайловна без конца пекла ей любимые блинчики или оладьи. Иногда, когда у Флоры был период затишья между романами, она Наденьку не отдавала и выговаривала Софье Михайловне:

– Забаловали вы ее совсем! Кашу она, видите ли, не будет! Тетя Соня ей блинчики по утрам печет! Вам все игрушки, а мне потом как справляться?

Софья Михайловна начинала оправдываться.

Первого сентября в школу Наденьку провожали Флора и Софья Михайловна. Флора, как всегда, недовольно и критично оглядывала свою невзрачную дочь, а Софья Михайловна умилялась – какая же Наденька славная! И самая хрупкая из всех – девочки эти, ей-богу, как стадо маленьких слоников: крупные, шумные, гогочут в голос, а размер ног! Наденька тихо стояла в сторонке. Училась она неважно – так, с троечки на четверочку, особенно застревала на точных науках. В субботу она приходила к Софье Михайловне, и Александр Николаевич занимался с ней математикой и физикой.

– Слабенько соображает, слабенько, – комментировал он Наденькины возможности.

Жили они с Софьей Михайловной по-прежнему душа в душу, тихо, без ссор и споров, во всем соглашаясь друг с другом. Софья Михайловна была очень озабочена Наденькиной судьбой – Флору это, похоже, не очень интересовало. А Софья Михайловна вела с Наденькой бесконечные разговоры, пытаясь понять, к чему у девочки наклонности. Наденька молчала и вяло поводила плечиком:

– Не знаю я, тетя Соня.

– Тебе, что же, все равно, чем ты будешь в жизни заниматься? – начинала раздражаться Софья Михайловна.

Наденька опять молчала, опять пожимала плечом и отводила взгляд.

«Господи, какая инертность!» – закипала про себя Софья Михайловна. Но потом раздражение все-таки вытесняла жалость. Бедное дитя, бедное, никому, в сущности, не нужное.

И Софья Михайловна, человек дела, решила взять инициативу в свои руки. «Институт культуры!» – осенило ее. Тихий, девичий библиотечный факультет. Работа будет спокойная, размеренная, как раз по Наденькиному темпераменту. Засядет потом где-нибудь в районной детской библиотеке – сухо, чисто и тепло. Правда, вот с женихами там полный швах, но технический вуз, предполагающий обильное наличие кавалеров, полностью исключался – несмотря на упорные занятия по физике и математике с Александром Николаевичем, Наденька по-прежнему «плавала». Отводила набухшие слезами от смущения и ощущения собственной бестолковости глаза к окну, теребила в руке карандаш и шмыгала носом. Софья Михайловна поделилась своими соображениями по поводу устройства Наденькиной судьбы с Флорой – та только отмахнулась:

– Делайте что хотите, только меня оставьте в покое.

Флора в очередной раз собиралась замуж – сейчас соискатель был почти «тепленький», и она до смерти боялась его спугнуть. Вечерами после работы Софья Михайловна занималась с Наденькой русским языком – писали бесконечные диктанты, сочинения, изложения. Наденька очень старалась – сидела напряженная, собранная, писала медленно, аккуратным, круглым, детским почерком, высунув кончик языка. По воскресеньям с утра Софья Михайловна уходила на рынок – тогда Александр Николаевич занимался с Наденькой историей. Софья Михайловна приходила уставшая, с тяжелыми сумками, муж заботливо помогал ей снять пальто, расстегивал сапоги, подносил тапочки, нес сумки на кухню.

– Иди, иди к Наденьке, не теряйте время, – спроваживала его Софья Михайловна.

Посидев десять-пятнадцать минут, она принималась готовить обед. Варила первое – Наденька любила грибной суп. Крутила котлеты, жарила картошку. «Надо бы еще пирожок к чаю, – вздыхала она. – Хоть самый простенький, шарлотку, например – все-таки воскресный обед».

К трем часам обед был готов. Она заходила в комнату и видела две склоненные над учебником головы. Софья Михайловна умилялась – самые близкие, самые родные люди. Потом все дружно садились обедать. Софья Михайловна доставала бутылку вишневой наливки.

– А, Наденька? Может, для аппетита?

Наденька мотала головой:

– Нет, нет, спасибо. А то у меня после нее голова кружится и хочется спать.

«Слабенькая, слабенькая какая», – думала Софья Михайловна с нежностью и умилением.

К выпускным Наденька и вовсе расклеилась – ее стало подташнивать, головокружение и слабость усилились. Софья Михайловна мерила ей давление – низкое, гипотония, отсюда и все симптомы. Она заваривала ей в термосе шиповник с женьшенем и элеутерококком, настаивала на аскорбинке. Звонила Флоре и беспокойно убеждала ее, что Наденьке нужны гранаты и парная печенка. Флора отмахивалась:

– Да будет вам, Софья Михайловна, обычная история, сдаст школьные экзамены, отоспится и придет в себя.

– А институт? – вскидывалась Софья Михайловна. – Где же взять силы на вступительные?

Но силы на вступительные изыскивать не пришлось – к августу Флора обнаружила, что ее тишайшая дочь на пятом месяце беременности. Обнаружила только тогда, когда у Наденьки вполне четко обрисовался животик. Флора была вне себя – от кого-кого, но от Наденьки этого точно никто не ожидал. Флора прибежала вечером к Софье Михайловне – умоляла устроить искусственные роды. Потрясенная всем случившимся, Софья Михайловна конечно же отказалась.

– Господи, Флора, как ты можешь? – ужасалась она.

Флора кричала, рыдала в голос:

– Господи, гадина, сволочь, от таких тихушниц только такой подлости и жди. Я этого папашу найду, не сомневайтесь. Сядет у меня по статье – это уж я ему устрою.

Наденька молчала, как партизан.

– Кто-то из одноклассников? – допытывалась Флора.

Наденька опять молчала, уставившись в одну точку – перед собой. В общем, как Флора ни билась, какие истерики ни устраивала, как ни трясла дочь – все безрезультатно. Наконец она обессилела и угомонилась, правда, сразу как-то сникла, поблекла и постарела. А в сентябре ее любовник вдруг сделал ей предложение, и Флора встряхнулась, ожила, снова заблестели глаза и – упорхнула «в замуж». У мужа ее была комната в Медведках – Флора собралась в два дня и улетела с двумя чемоданами, настольной лампой и стиральной машинкой «Эврика». Софья Михайловна Флору осуждала – бросить дочь почти на сносях! Какой эгоизм! Но вскоре, добрая душа, нашла и ей оправдание – в конце концов, Флоре было под пятьдесят – бабий век к концу, вскочила в последний вагон, всю жизнь этого ждала, к этому стремилась. Чего уж ее осуждать! Словом, укатила счастливая «молодая», а бедная Наденька осталась одна. Об институте и думать забыли – какой уж тут институт! Флора изредка появлялась у дочери, привозила продукты.

– Ну? – с презрением и брезгливостью интересовалась она. – Как жить-то думаешь? Дай адрес папаши придурочного, я уж из него алименты вытяну.

Наденька отводила глаза – и ни слова.

– Дура недоделанная, наказание господне, – возмущалась Флора и громко хлопала дверью.

Рожать Наденьку Софья Михайловна определила в свой старый роддом. В конце декабря она родила крупного и здорового мальчика. Флора с мужем забирали ее из роддома. Дома Наденьку ждали кроватка и коляска, купленные расщедрившимся Флориным мужем. Приданое – распашонки, пеленки, чепчики, кружевные конверты – купила Софья Михайловна. Она же осмотрела мальчика и осталась довольна – не педиатр, конечно, но, слава богу, в младенцах кое-что понимала.

Неожиданно для всех Наденька оказалась вполне жизнеспособной мамашей. А куда деваться? Нет, конечно же были и слезы, и даже истерики, и растерянность, и отчаяние. И ночные звонки Софье Михайловне – то у мальчика поднялась температура, то он срыгивал, то кричал от желудочных колик, то вдруг начинался понос – словом, обычные истории, без которых не растет ни один ребенок. Софья Михайловна старалась забегать к Наденьке ежедневно – девочку она считала своей названой дочерью, а малыша, естественно, внуком. Уже годам к пяти мальчик, которому, кстати, дали нежное имя Илюша, стал определенно красавцем – крупный, хорошо сложенный, сероглазый и большеглазый, с густыми, волнистыми темно-русыми волосами. На свою мать он не был похож вовсе. Флора продолжала приезжать раз в неделю – на внука смотрела слегка критично, но со временем к нему даже прикипела – тискала, таскала на руках, чмокала в пухлые щеки, привозила игрушки. И правда, к этому замечательному, разумному и смышленому ребенку трудно было остаться равнодушным.